Одной дорогой - Мария Шабанова

Все это время оруженосец получал ритмичные и весьма болезненные удары плетью по спине, однако только смотрел на демгарда исподлобья своим ледяным взглядом, и ни один мускул не дрогнул на его лице. Тот, видимо, хотел сказать еще что-то, но клокочущая в нем ненависть не дала подобрать слова, потому он просто резко развернулся и зашагал прочь.

Только теперь Сигвальд опустил голову, уставившись на растоптанные цветы. «К чему сила и доблесть, когда у тебя нет знатных родителей? Все равно всю жизнь будешь служить и будешь бит, как безродный пёс».

Оди Сизер — инженер по образованию, изобретатель по призванию и романтик по натуре — лежал в полудреме на мягкой постели в замке демгарда Бериара ре Канетмак, сладко потягиваясь и морщась от солнца, бившего из окна ему в глаза даже сквозь закрытые веки. Когда мысли Оди стали собираться в стайки и выстраиваться в логические цепочки, он недовольно поёжился, ибо первая мысль, которая пришла ему в голову, была о том, какую ошибку он допустил при расчете парового котла, заказанного ему демгардом несколько месяцев назад. Эта мысль преследовала Оди уже несколько дней, и самое неприятное в ней было то, что котел был уже собран и установлен, и испытания шли полным ходом, а для устранения этой ошибки потребовалось бы его снова разобрать и заменить парочку весьма дорогостоящих деталей. Он бы так и сделал, будь ошибка посерьезнее, но из-за такой мелочи, которая, быть может, никогда и не выявится, рисковать ему не хотелось. И, тем не менее, совесть мучила его, потому он снова недовольно поёжился и перевернулся на бок.

— Оди, — тихонько нараспев произнесла его имя Хельмира, жена демгарда, лежавшая тут же в одной ночной сорочке, спадавшей с ее пухленького плечика.

Ей было уже за тридцать, однако она была чертовски хороша: ее румяные щечки покрывал едва-едва заметный светлый пушок, как на молодом персике, который придавал ее коже особую матовость, чувственные губы не поблекли с возрастом, а большие широко открытые глаза, обрамленные пушистыми ресницами, выглядели по-детски наивными.

Инженер улыбнулся очаровательной улыбкой и, не открывая глаз, протянул руку к Хельмире. Внезапно он услышал хорошо знакомый ему сухой щелчок, и улыбка моментально сползла с его лица. Предчувствия его не обманули — первое, что он увидел, открыв глаза, было направленное прямо ему в лоб дуло «оригинального и единственного в своем роде самопала, спроектированного и изготовленного собственноручно Оди Сизером», как он любил его называть. Его зрачки расширились, на спине и висках выступил холодный пот, когда он увидел сердитое лицо возлюбленной, маячившее за пистолетом и не предвещавшее ничего хорошего.

— Милая, — осторожно начал он с заметной дрожью в голосе. — Отдай мне эту штуку, хорошо?

— Еще чего! Если я отдам эту штуку, то не смогу вышибить тебе мозги, — спокойно ответила она, держа любовника на прицеле. Оди проклинал тот день и час, когда она попросила его показать, как работает его изобретение. Но еще больше он проклинал себя за то, что согласился.

— А зачем тебе вдруг понадобилось прострелить голову твоему котику? — он старался говорить как можно более мягким и спокойным голосом, однако получалось плохо, поскольку его зубы уже начали отбивать мелкую дробь и говорить вообще было довольно сложно, а уж тем более спокойно.

— А чтобы ты, кобель, не смел приставать к моей камеристке[8]

, пока встречаешься со мной!

Оди горестно прикрыл глаза — он знал, что виноват, и знал, что не сможет доказать обратное, хотя бы потому, что Хельмира не станет ни секунды слушать его оправданий. Так он и лежал на кровати в золотом луче света, в котором в медленном танце кружились пылинки и неслышно оседали на гобеленах. Он уже почти физически чувствовал, как пуля пробивает ему голову, и каждый миг тянулся для него нескончаемо долго. Оди не хотелось умирать в это утро. Впрочем, ему никогда не хотелось умирать.

— Пошел вон, — властно приказала Хельмира, но самопала так и не опустила.

Пару секунд инженер пребывал в нерешительности, но надежда на спасение придала ему сил, и он стал поспешно собирать разбросанную по всей комнате одежду и столь же спешно натягивать ее на себя. Высокий, худой и нескладный, с растрепанными волосами и скачущий по комнате, он показался Хельмире невероятно забавным, и она звонко рассмеялась, откинув со лба черный вьющийся локон. А вот Оди было совсем не до смеха — как на зло, у него то нога не попадала в штанину, то рука в рукав рубашки. С завязыванием шнурков на легком кожаном жилете тоже возникли сложности — покалеченная еще в юности левая рука совершенно перестала его слушаться.

После нескольких неудачных попыток он плюнул на все завязки на свете и стоял перед уже бывшей возлюбленной босиком на холодном каменном полу, держа обувь в руках. Он делал это по привычке — жена демгарда строго настрого запрещала передвигаться по ее покоям обутым, ибо, несмотря на малый вес инженера, поступь у него была тяжелая, как у рыцаря в полном доспехе. Она же, зная суровый нрав своего мужа, до смерти боялась разоблачения, и сегодня позволила устроить столь громкую сцену только потому что твердо знала, что Бериар со всеми гостями на охоте, а слуги заняты куда более важными делами, чем подслушивание и подглядывание.

— Видеть тебя больше не желаю! — крикнула Хельмира, внезапно перестав смеяться.

— Но котел… — несмело начал Оди.

— Иди к чертовой матери со своим котлом! — она в бешенстве швырнула самострелом в инженера — тот резко метнулся в сторону и чуть было не снес резной столик, уставленный туалетными принадлежностями Хельмиры.

К счастью, от удара об пол оружие не выстрелило самопроизвольно, потому Оди быстро схватил его и сунул за пояс. Это был один из тех моментов, когда он в очередной раз осознавал, что постоянное ношение с собой пистолета угрожает его жизни больше, чем прогулка в лесу ночью без него.

— Если я тебя еще раз увижу в этом доме…

Оди не стал дослушивать, что же произойдет, если она еще раз увидит его в доме. Он прекрасно знал это и без лишних напоминаний — ему так часто приходилось слышать эти слова, что он уже наизусть знал полный список женских кар. Потому он просто тихонько вышмыгнул сквозь маленькую потайную дверь, по иронии завешенную гобеленом, изображавшим верность — одну из важнейших женских добродетелей.

Хоть опасность уже почти миновала, он все еще бежал по лестнице босиком, перепрыгивая через две ступеньки, врезаясь в дверные откосы и задевая углы. Словом, вид у Оди был такой, как будто за ним по пятам гонится по меньшей мере демон Фосгард со своей адской свитой. Добравшись до своей комнаты, он с шумом захлопнул дверь и запер ее на все засовы, да еще и подпер стулом.