Тень твоей улыбки - Мэри Хиггинс Кларк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нэн, сегодня утром я видела Карлоса Гарсия. Его тоже вылечили от рака.
— Это разные вещи, и вы об этом знаете. У нас есть метод лечения детской лейкемии. Но мы не знаем, как победить запущенный рак мозга с метастазами.
Моника поняла, что спорить бесполезно, кроме того, в глубине души она знала, что Нэн права.
— Я поеду, — сказала она, — но это вряд ли поможет нашей предполагаемой святой. Где мне следует дать показания?
— Вам надо встретиться с монсеньором из епархии Метахена в Нью-Джерси. Он предложил приехать в следующую среду после полудня. Поэтому я отменила все ваши назначения на тот день после одиннадцати.
— Да будет так, — уступила Моника. — Перезвоните ему и договоритесь. Вы готовы? Я вызову лифт.
— Иду, иду. Мне нравится то, что вы сказали.
— Что я вызову лифт?
— Нет, конечно. Вы сказали «да будет так».
— Ну и что?
— В католичестве «да будет так» — перевод для слова «аминь». Очень уместно в данном случае, не правда ли, доктор?
3
Это задание не вызвало у него восторга. Исчезновение молодой женщины-доктора в Нью-Йорке — лакомый кусок для таблоидов, и они-то уж постараются выжать из него все. Деньги были хорошие, но чутье Сэмми Барбера подсказывало ему, что надо бы отказаться. Сэмми арестовали лишь однажды, затем оправдали в суде, потому что он был очень осторожным и никогда не приближался к жертве настолько близко, чтобы оставить улики в виде материала для анализа ДНК.
Сэмми, сорокадвухлетний здоровяк с выпирающими через рукава спортивной куртки мышцами, официально числился вышибалой в одном из ночных клубов Гринвич-Виллиджа. Короткой бычьей шее, казалось, не соответствовало узкое лицо с проницательными карими глазами.
Сейчас Сэмми, сидя за столиком в кафе «Квинс» напротив представителя предполагаемого заказчика и покручивая в руках чашку с кофе, не отводил острого взгляда от собеседника. Вообще-то он уже успел детально изучить мужчину. Лет пятидесяти. Хорошо одет. Элегантен. Весьма приятной внешности. Запонки серебряные, с инициалами «Д. Л.». Сэмми сказали, что знать имя этого человека ему необязательно и что для контакта достаточно телефонного номера.
— Сэмми, вряд ли стоит отказываться, — мягко произнес Дуглас Лэнгдон. — Насколько я понимаю, вы не купаетесь в роскоши на гроши от вашей паршивой работенки. Кроме того, хочу вам напомнить, что, если бы мой кузен не поговорил с присяжными, вы сейчас были бы в тюрьме.
— Во всяком случае, они ничего не смогли доказать, — начал Сэмми.
— Вы не знаете, что они могли бы доказать, и никогда не узнаете, какое решение вынесли бы присяжные. — Мягкие нотки исчезли из голоса Лэнгдона. Он выложил на стол фотографию и подтолкнул ее к Сэмми. — Этот снимок был сделан сегодня вечером у больницы в Гринвич-Виллидже. Женщина с ребенком на руках — доктор Моника Фаррел. На обороте написаны ее домашний и рабочий адреса.
Прежде чем к чему-либо прикоснуться, Сэмми взял смятую бумажную салфетку и с ее помощью поднял фотоснимок. Потом поднес его к тусклому светильнику у стола.
— Красивая, — изучая снимок, прокомментировал он.
Затем перевернул фото и взглянул на адреса, после чего, не дожидаясь просьбы, положил снимок перед Лэнгдоном.
— Понятно. Не хочу, чтобы у меня это нашли, если вдруг попадусь полиции. Ладно, идет, я сделаю что нужно.
— Надеюсь. И побыстрей.
Лэнгдон засунул снимок обратно в карман пиджака. Когда они с Сэмми встали, Лэнгдон снова полез в карман, достал бумажник и, вынув из него двадцатидолларовую купюру, бросил на стол. Ни он, ни Сэмми не заметили, что снимок прилип к бумажнику, а потом плавно опустился на пол.
— Большое спасибо, мистер, — бросил им вслед Хэнк Мосс, молодой официант, когда Лэнгдон и Сэмми уже выходили через вращающуюся дверь.
Убирая кофейные чашки, он заметил фотографию. Поставил чашки обратно и бросился к двери, но ни одного из мужчин уже не было видно.
«Может, им это не нужно, — подумал Хэнк, — но вообще-то парень оставил большие чаевые». Он перевернул снимок и увидел напечатанные адреса, один на Восточной Четырнадцатой улице, другой — на Восточной Тридцать шестой, причем в первом был указан номер офиса, во втором — квартиры. Хэнк вспомнил о почтовых отправлениях особого рода, которые иногда приходили в дом его родителей в Бруклине. «Постой, — сказал он себе. — Сделаю-ка я вот что: положу фото в конверт и подпишу „Владельцу“. Пошлю его на Четырнадцатую улицу. Возможно, по этому адресу находится офис того, кто обронил снимок. Тогда, если это важно, он его, по крайней мере, получит».
В девять часов, когда смена окончилась, Хэнк зашел в крошечный кабинет рядом с кухней.
— Можно мне взять конверт и марку, Лу? — спросил он хозяина кафе, который в это время подсчитывал чеки. — Тут кое-что забыли.
— Конечно. Валяй. Вычту стоимость марки из твоей зарплаты. — Лу хмыкнул, изобразив на лице нечто вроде улыбки. Хотя и вспыльчивый по натуре, он искренне любил Хэнка. Парень был хорошим работником и понимал, как надо обращаться с клиентами. — Вот, возьми из этих.
Он протянул Хэнку простой белый конверт, и официант быстро нацарапал на нем адрес, которым решил воспользоваться. Потом Хэнк взял у Лу марку.
Десять минут спустя он бросил конверт в почтовый ящик по дороге в свое общежитие при университете Сент-Джон.
4
Оливия была одним из первых обитателей дома Шваба в Уэст-Сайде Манхэттена. И сейчас, по прошествии пятидесяти лет, она по-прежнему жила там. Многоквартирные дома были построены на том месте, где стоял когда-то особняк богатого промышленника. Строительная компания решила сохранить его имя, в надежде, что некоторая толика великолепия, окружающего особняк, распространится на новую беспорядочную застройку.
Первой квартирой Оливии была студия, выходящая на Уэст-Энд-авеню. По мере продвижения по служебной лестнице в «Олтмане» она стала присматривать себе квартиру побольше. Одно время намеревалась переехать в Ист-Сайд, но, когда в доме Шваба освободилась
