Другие правила - Валерий Большаков

Главную улицу, пыльную и замусоренную, перегораживал полосатый бронеход пурпуров, зализанный, со свернутым набок метателем. Из люка свешивался усыпленный исполнитель в черном комбинезоне, перепачканном известкой. На широкой гусенице почивал, пуская слюни, вершитель в белом, измаранный копотью. Пахло гарью и раскаленным металлом.

— Нечетные секции чистят, — распорядился Жилин. — Четные патрулируют. Бур, погрузчики где?

— Ща причапают!

— Давай быстро…

Все деревенские лежали в лежку — исполнители, вершители, босые масаи в заношенных куртках из тетраткани, дородные негритянки, бритые наголо и с уймищем бус на шеях. Стандартная блок-операция. Все было как в том месяце, как в том году — десантные капсулы приземляются, охватывая зону ЧП плотным кольцом блокады. Выскакивают бравые опера, рассыпаются по кривым, вонючим закоулочкам, и уже слышны горячие выхлопы пистолетов-парализаторов, и бравые киберпогрузчики хватают обездвиженных пурпуров и тащат их, словно черти, влекущие во ад души грешные, и бравый капитан Жилин выходит на рыночную площадь. Лощеный, подтянутый, высокий, широкоплечий и узкобедрый — краткими отрывистыми фразами он отдает приказания… И совершенно по-дурацки, сиволапо и срамно, попадает в засаду.

С минарета, с той площадки, откуда муэдзин скликает правоверных на молитву, вдруг забил лазер-мегаваттник. Фиолетовый луч бил часто и прицельно — старшего оперативника Ляхова он прожег насквозь, еще и полосатый танк продырявил, насадив человека и машину на вертел сверхсолнечного огня. Лопнула пробитая цистерна с протухшей водой и расплескалась ржавым кипятком. Мощным фугасом рванула заправка с корявой надписью «Hidrogen mixt», рухнула стена, кирпичи облились скворчащей глазурью.

— «Виям» — по минарету! — заорал Жилин. — Огонь!

Ансамблем провыли лучеметы, и струи высокотемпературной плазмы слились в лиловый клуб. Ветхая башня не выдержала — посыпалась пыль, большущие куски штукатурки полетели вниз, оголяя кладку. Минарет стал тяжко оседать, словно проваливаясь под землю, и густая пыльная туча закутала площадь, гася и свет, и звук. «!.. — рычал и матерился Жилин. — Чтоб я еще раз связался с… летунами! Облучили, называется!»

В клубившемся рыжем облаке затявкал крупнокалиберный пулемет — и где только инсургенты откапывают подобное ржавье? Тяжелые разрывные пули не прошибали боекостюм, но бойца метров на пять отбрасывали. Длинные очереди трассирующими скрещивались и расходились, перегрызая столбы навесов, разрывая обездвиженные тела — и своих, и чужих. И вдруг грохот и визг пальбы пропал, и трассеры погасли, и ПП — табельные пистолеты-парализаторы — перестали прыскать тускло-голубыми лучиками. Чувство провала, несказанно мучительное ощущение падения в бездну, придавило сознание. Глебу казалось, он вскипает и испаряется, распадаясь на клеточки в гибельном холоде и в ужасающем мраке…

Жилин вынырнул из нави, непонятно как возвращая целокупность телу, неизвестно чем отыскивая ориентиры, утраченные рассудком. Злым упрямством, быть может? Ноги подкосились, он упал лицом в истоптанную, унавоженную, липкую красную глину — и разбил нос об лицевой щиток. Очухался и отжался. «Что это было? — вяло подумал Жилин. — Похоже на психоатаку… Словно попал под удар гипноиндуктора…»

В оседающей пыли к нему шел человек — маленький совсем, «полтора метра с кепкой», но с громадной головой, как на детском рисунке, и с глазами змеи. Локи! Жилин испытал внутренний нервный взрыв и содрогнулся от удивительного, оргастического удовольствия. Однотонные мысли замкнулись в цепь, а в пустой голове зазвучал высокий, холодный голос: «Повинуйся, слуга!» Напрягшись до слома, Жилин сложил три буквы: «Нет!» — «Подчинись моей воле!» — «Нет, я сказал!» — «Клянись в верности!» — «Фиг!»

Непослушной рукой капитан Патруля выцарапал из кобуры ПП и открыл огонь. Перед глазами мерцание, ствол дрожит и расплывается. А синие лучики никак не могли попасть, били и били в пыль, лишь случайно зацепив ногу Локи. Хромая, психократ отступил. «Типа герой!» — снасмешничал голос. Локи сорвал что-то с пояса и швырнул Жилину под ноги. Мина-паук! Блестящий шарик, размером с бейсбольный, выпустил проволочные лапки, пробежал с полметра и прыгнул… Сегундо скакнул наперерез, но его отбросило взрывом.

Раскололось небо. Земля закувыркалась в огненной свистопляске. Нечеловеческая сила разодрала на Жилине спецкостюм и оторвала обе ноги, вывалила в красную латеритовую грязь сизые кишки, хрястко изломила спину… Страшно. Кто-то знакомый, размазывая по щекам слезы, сажу и кровь, запихивал Глеба в стандартный реанимационный бокс. Голос в наушниках: «!.. Где стратоплан, я спрашиваю?! Живо сюда! Командир ранен!»

Чьи-то руки помогали уложить как надо жалкий человеческий обрубок в горелом камуфляже. И докатилась боль — резучая, нылая, палящая боль, и Жилин провалился в цветущую пустоту…

В Новгороде Великом есть улицы Розважа и Прусская, Рогатица и Людинцева, через Волхов перекинут Великий мост, а ниже его тянется набережная Буян.

Москвичи ходят по Остоженке и Садовому кольцу, живут в Хамовниках, а работают в «Останкино». А Одесса? Ланжерон и Аркадия, Дерибасовская и Портофранковская, Французский бульвар, Молдаванка, Пересыпь, Привоз! Это не топонимы. Это музыка.

Целые поколения складывали их, веками держались, и оттого они особенны и неповторимы. От каждого такого названия веет давнопрошлой жизнью — дымком и парком русской бани… запахом смолистых досок… парным молочком… смородиновым листом, растертым в пальцах… Не всякий город мог с давности хранить в памяти людской похожие знаки, выделявшие его из прочих человечьих селений, подведенных, увы, под общий знаменатель стандарта. Севастополь — смог.

Катерная, Шестая Бастионная, Якорный спуск, улица Камчатского люнета. Звучит ведь! А Графская пристань? Апполоновка? Корабельная сторона? Артиллерийская слободка? Чувствуете, как окутываются парусами линкоры и пароходофрегаты? Как грохочут бомбарды, как лупит картечь по оранжевой черепице, сшибая ветки с кипарисов? Как шумит море, перелопачивая гальку? Как шелестит отбегающая волна — Севастополь…

Капитан Жилин думал об этом, и ничто другое не занимало его мысли. Иногда, правда, память открывала видение… Африка… Зеленая трапеция Нгоронгоро… Огонь, боль, нескончаемые ночи в госпитале…

Жилин поморщился и мотнул головой, будто отгоняя тошное воспоминание. Не нужно было возвращаться в прошедшее, не нужно… Да разве память приневолишь? Вон что вытворяет, гадина… Ладно, хватит об одном и том же. Можно же хоть недолго просто так походить, полюбоваться видами, а в Севастополе есть на что посмотреть.