Сборник рассказов - Роман Куликов

Теперь они были окончательно свободны.

Проводник

Уверен, что большинство из вас не раз задавались вопросом: «Кто во всем этом виноват?»

Кто повинен в смерти ваших детей, матерей, отцов, братьев, сестер? Кто виноват в том, что ваши дома разрушены, города лежат в руинах и за жизнь приходится даже не то что бороться, а сражаться с оружием в руках? Вас интересует, кто или что стало причиной всего произошедшего? Злой ли гений сумасшедшего ученого, фатальная ошибка военных или природное явление? Вы хотите это знать?

Что же… я могу вам ответить!

Конечно же, во всем виноват человек. Только он причина всех несчастий, превративших некогда цветущую Землю в серо-коричневую радиационную помойку.

Но если вы ждете от меня высокопарных речей о суицидных наклонностях человечества, упорно стремящегося к самоуничтожению, то напрасно. Возможно, это и так, не собираюсь спорить. Сейчас я говорю только об одном-единственном человеке, на чьей совести гибель миллионов людей. О себе!

Да-да! Это Я! Я во всем виноват! Я — убийца, я — губитель рода людского…

Мечтаете покарать меня? Жаждете мести?

Так приходите! Я жду смельчаков, способных на подвиги, потому что добраться до меня вам будет очень непросто! Вот он я! Лежу на панцирной койке, среди кусков сожженного матраца. Пружины намертво спаялись с моим телом, проплавили руки и ноги, каркас кровати проходит через ребра и какие-то органы. Какие именно, не знаю, один хрен они не работают. Моя голова вросла в деревянный щиток — его щербатую поверхность я вижу краем глаза. Вся кожа иссохла и потрескалась, я не ел и не пил столько времени, что даже не помню, когда это было в последний раз. Не представляю, как эта сука поддерживает во мне жизнь. Хотя называть это «жизнью» язык не поворачивается… Ха-ха-ха! Он у меня действительно не поворачивается.

Но ведь я мыслю, а значит… существую! Тот мудак, который это сказал, даже не догадывался, насколько он прав. Я все еще существую…

Чтоб ее…

Эта тварь забрала у меня все, оставив только боль и воспоминания…

Воспоминания.

— Не боишься ты с такой кучей денег по Зоне-то? — торговец аккуратно складывал пересчитанные купюры передо мной. — Может, у меня пока побудут? А ты, как надумаешь свалить, зайдешь, возьмешь…

— Уже надумал, — прервал я его увещевания.

Торговец остановил пересчет денег и с удивлением посмотрел на меня:

— Серьезно?

Кивнув, я знаком показал, чтобы он продолжил свое занятие. Мне не хотелось задерживаться здесь ни одной лишней минуты. И так провел в Зоне достаточно времени.

Вернувшись к пересчету, торговец спросил:

— Есть куда вне Зоны податься? У меня за Периметром знакомец хороший, поможет добраться, устроиться, деньги повыгоднее вложить…

Ага, знаем мы таких «знакомцев», нет уж…

— Как-нибудь сам справлюсь, — ответил я.

Торговец пожал плечами, мол, как хочешь, положил передо мной последнюю пачку и поверх сунул белый прямоугольник визитки.

— Вот, если передумаешь…

— Не передумаю, — отрезал я и убрал деньги в рюкзак, оставив визитку на прилавке.

Торговец несколько секунд внимательно смотрел на меня, потом кивнул и спросил:

— Что-нибудь еще?

Я пробежал взглядом по полкам позади него.

— Патроны для «Тайги» есть?

— Под нарезку?

— Можно и тех, и других.

Он ушел в подсобку и появился оттуда с четырьмя коробками в руках.

— Вот, держи, по две для каждого ствола, — торговец положил патроны на прилавок, но руки с них не убрал.

Я вопросительно посмотрел на него. Взгляды встретились, и никто из нас не собирался отводить глаза.

— Это, — сказал торговец, — за счет заведения. Прощальный подарок, если скажешь, где «грибное» место. Где ты взял свой хабар?

Некоторое время мы молча пялились друг на друга, потом я решил: «Почему бы не сказать правду» — и усмехнулся.

Взяв коробки с патронами из рук торговца, я сложил их в рюкзак, на ощупь отделил часть купюр от одной из упаковок и сказал:

— Зона дала. — Деньги веером легли на прилавок, а я, все так же улыбаясь, развернулся и, затягивая на ходу рюкзак, вышел из лавки торговца.

Автобус натужно гудел старым движком и трясся на неровностях дороги. Зажав зачехленное ружье между колен и пристроив рюкзак под бок, я расположился возле окна на самом удобном месте — над задним колесом.

Не думаю, что этот рейс пользуется большой популярностью у населения, но, тем не менее, свободных сидений в автобусе осталось не так уж много. Рядом со мной примостилась дородная женщина с потертой сумкой на коленях. Она бойко разговаривала с соседкой впереди. Обсуждали какую-то общую знакомую, я особо не прислушивался. Прижавшись лбом к грязному стеклу, я смотрел сквозь него на яркое солнышко и довольно жмурился. Так приятно чувствовать его мягкое осеннее тепло. Это в Зоне оно лишь светит, почти не согревая обитателей этого несчастного клочка земли. Там, внутри Периметра, ты словно находишься под невидимым куполом, через призму которого можно любоваться чудесными закатами и живописными восходами, даже частые грозы завораживали своей красотой, но… все было каким-то искусственным, ненастоящим.

— Как служится? — неожиданно спросила сидящая рядом женщина.

— Что? — я повернулся к ней.

Она с доброй улыбкой смотрела на меня, видимо, приняв мою сталкерскую одежду за военную форму.

— У меня сын тоже в армии, вот только месяц как в отпуск приезжал…

Она стала рыться в сумке, развязала пакет и достала оттуда несколько пряников.

— На вот, сынок, держи. Вы ведь на этой своей службе даже такой малой радости не видите.

— Спасибо, — поблагодарил я за угощение.

— На побывку?

— Нет. Насовсем.

— Ой! Вот мать-то обрадуется! — просияла попутчица.

— Ага, — подтвердил я, — обрадуется.

Радушие и доброжелательность соседки словно окутали меня мягким пледом положительных эмоций, от которых я почти отвык за время, проведенное в Зоне. И пока женщина рассказывала о своем сыне, и какой он молодец, и как нелегко сейчас служится, я всухомятку съел пряники, а потом снова зажмурился и, кажется, задремал, потому что слова моей попутчицы через какое-то время стали доноситься до меня словно издалека.

Автобус все так же мелко трясся, с каждой секундой приближая меня к дому, а я подумал, что уже давно не чувствовал такого умиротворения.

Обычная жизнь обрушилась на меня, едва я сошел с автобуса. Мои обостренные инстинкты, от которых в Зоне зависит жизнь, получили оглушающий удар, едва не сваливший меня с ног. Шагая по знакомым улицам родного городка, я с трудом заставлял себя сохранять спокойствие. Постоянно ловил себя на мысли, что с опаской оглядываюсь, напряженно вглядываюсь в лица людей, стараясь угадать их намерения… и тут же одергивал себя: «Здесь не Зона! Никому из них нет до меня никакого дела. Они спешат домой с работы, или в садик за детьми, или идут в магазин, а может, просто прогуливаются!»

Я заставлял себя опускать взгляд, но прохожие все равно замечали мою «странность» и старались обходить стороной, что немного успокаивало. И все же… не вздрагивать и не шарахаться, например, от бегущего сзади мальчишки или каждой проезжающей рядом машины стоило мне титанических усилий, а пальцы судорожно сжимали зачехленное ружье.

Только свернув в арку проезда, ведущего к моему двору, оставив позади многолюдные тротуары и забитые машинами дороги, я вздохнул спокойно.

Исписанные граффити стены, кое-где отбитая штукатурка немного напоминали запустение, царившее в Зоне, но здесь это выглядело по-другому. Более обыденно, что ли. Если приглядеться внимательнее, то можно заметить на стенах темные пятна строительного раствора, которым коммунальщики замазывали облупленную кладку, мусор, сметенный в уголок дворником, даже надписи, старательно выведенные баллончиками с краской, имели другой смысл, чем те, которые встречались в Зоне… здесь была жизнь, а не только смерть.

Из двора навстречу мне шли четверо парней. Они весело толкали друг друга и смеялись, хорошо одетые, спортивные. Я посторонился, пропуская их, но один все равно задел меня плечом. Причем сделал это намеренно.

— Эй, служивый! Ходить совсем разучился? Теперь только строем?

Все четверо остановились и развернулись ко мне. Их веселье как ветром сдуло. Серьезные лица, злые взгляды.

Я хотел пойти дальше, но парень схватил меня на куртку.

— Стоять! Куда собрался? Я с тобой разговариваю! Оборзел совсем?

Его дружки разошлись в стороны, прижимая меня к стене.

Я окинул их быстрым взглядом, оценивая каждого. Тот, который вцепился в куртку, — самый крепкий из них, представляет наибольшую угрозу, остальные помельче и на первый взгляд чуть менее опасны…

Рывком высвободился из хватки, развернулся боком, делая шаг назад в свободное пространство. У одного из парней в руке что-то блеснуло. Нож… кастет… в общем-то мне без разницы.