Ленивый вареник - Александр Кумма
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А Веник между тем вылез из-под кровати и полез под шкаф.
— Ах! Ах! — заохала Вазочка. — Он опрокинет шкаф! Я упаду и разобьюсь!
Но Веник не обращал на неё никакого внимания и уже орудовал в углу, где было особенно много пыли.
Он старательно ёрзал туда и сюда… И вдруг за что-то зацепился. Это был маленький, кривой и очень вредный Гвоздь. Он страшно завидовал Венику, который путешествовал по всей квартире и даже иногда выходил на лестницу, в то время как он, Гвоздь, безвыездно торчал в половице. В своё время Гвоздю предлагали место в заборе, тогда он мог бы видеть ещё побольше Веника! Но Гвоздь наотрез отказался от такой перспективы. Его пугали превратности стихии — дождь, снег, мороз, и он предпочёл всему этому тепло и домашний уют.
А теперь он не мог примириться с тем, что Веник избрал себе более интересное дело, и старался ему навредить как только мог.
Ну а навредить ему он мог только тем, что регулярно каждый день выдирал из него прутики.
А сегодня он выдернул из него сразу два прутика. Веник только застонал от боли. Но тем не менее продолжал мести — не мог же он оставить этот угол неподметённым!
— Так его! Так его! — ликовала Вазочка на шкафу. — Скоро от него останется одна палка! И его выкинут в мусорный ящик!
А бедный Веник стонал, но продолжал трудиться.
К счастью, его стоны услышали Клещи, лежавшие в ящике стола. Они быстро пришли к нему на помощь.
Клещи ухватили вредный Гвоздь за шиворот и быстро выдернули из половицы. Гвоздь только заскрипел от злости.
— Правильно! — сказала Дверь и так хлопнула, что в шкафу зазвенели все чашки, а Вазочка закачалась, закачалась и… полетела вниз… Блямс! И она разлетелась на мелкие кусочки.
Что оставалось делать Венику? Ему не хотелось и близко подходить к Вазочке и Гвоздю, но, к сожалению, пришлось. Он собрал их на совок вместе с пылью, и скоро они уже благополучно очутились в мусорном ящике.
И никто их не пожалел. Потому что никому в комнате не нравилась эта самодовольная Вазочка, которая только и делала, что хвалилась своим пёстрым нарядом. И зловредный Гвоздь тоже никому не нравился. Он лишь делал вид, что держит половицу, а на самом деле только рвал тапочки и ботинки. Поэтому все облегчённо вздохнули, когда этих неприятных соседей вымели из комнаты.
А Веник отряхнулся от пыли, хорошенько помылся под краном и отправился в гости к своей родственнице Платяной Щётке, которая давно уже вычистила Петины штанишки и поджидала его у зеркала в передней.
Чик!
Летом она любила поболтать с Мотыльком, зимой — с Абажуром. С кем же ещё поговорить Лампочке, весёлой, золотистой электрической Лампочке?!
Мотылёк кружился вокруг неё часами и рассказывал ей обо всём, что видел на свете. С Абажуром она чаще ссорилась. Он был неряха и только по праздникам чистил свои запылившиеся бока. Да, с таким соседом не прослывёшь чистюлей. А какой жадный! Весь свет, который излучала Лампочка, он хотел забрать одному себе.
Лампочка любила общество. Когда в комнате никого не было, она просто засыпала от скуки. Между нами говоря, она вообще любила поспать и делала это большую часть суток. Её будил выключатель. Чик! И Лампочка вспыхивала.
Она была не только общительна, но и любопытна. В чужие комнаты она, правда, не заглядывала, но что делалось у себя в доме — знала отлично. Например, она прекрасно знала, что Федя выменял вчера новую марку. На ней был нарисован бородатый человек, по виду очень строгий, и написаны какие-то цифры.
«Ох уж этот Федя! — вздохнула про себя Лампочка. — Его интересуют только марки. Хоть бы раз помог своей бедной старой бабушке! Вот и сегодня — пришёл из школы и сразу уселся за альбом. Взял бы, что ли, тряпку да вытер пыль с Лампочки или — так уж и быть — с Абажура. А заодно можно и со Шкафа. Ему это тоже не повредит…»
Нет, с этим мальчиком у неё старые счёты… Лампочка вдруг вспомнила все свои огорчения, ей стало грустно-грустно, она обиженно заморгала и… потухла.
Стало совсем темно. По стенам забегали светлые зайчики от троллейбусов, и вся комната закружилась, как карусель. А Федя вскочил и крикнул:
— Ах, гадкая Лампочка! — Он пощёлкал выключателем, но свет не загорался.
И тут начались удивительные события. На столе, откуда ни возьмись, появилась Стеариновая Свеча. Собственно, это была уже не Свеча, а оплывший Огарок. Он с важным видом уселся на кастрюлю, и комната озарилась неверным светом.
— Ура! — закричал Федя. — Хоть что-то видно!
И он снова занялся своими марками.
Свеча сперва горела молча. А потом стала трещать, наверное, обрадованная тем, что наконец-то её извлекли из Шкафа и зажгли. Скоро она разгорелась и уже трещала без умолку. Недаром у неё был длинный и бойкий язычок.
— Эй вы там, наверху! — подмигнула она Лампочке. — Ну как, мы сгорели на работе?
— Ты ещё жива? — проворчала Лампа. — Удивляюсь, как тебя до сих пор мыши не съели.
— Как видите, жива и горю! — подтрунивала Свечка. — Чего нельзя сказать о вас.
— Несчастная трещотка! — возмутилась Лампа. — Да во мне сто таких свечей, как ты одна.
— Одна, но горю! — хихикала Свеча. — А вы — чик! И перегорели!
— Да что ты понимаешь в электричестве? — негодовала Лампочка. — Убирайся вон отсюда! Твоё время прошло!
— И не подумаю! — не сдавалась Свеча. — Я помогаю тут этому славному мальчику.
Перепалка не утихала.
— Остыньте, остыньте, уважаемая! — издевался Огарок.
Но Лампочка никак не хотела остывать. Свечка тоже, в свою очередь, так разошлась, что от неё во все стороны полетели искры и брызги, и одна горячая капелька стеарина упала прямо на новую марку!..
— Ой! — Человек, изображённый на ней, недовольно поморщился. И вдруг… Что такое? Он стал вылезать из марки!
Федя хотел было закричать, но крик застрял у него в горле. А Свечка от страха чуть совсем не погасла.
Между тем Человечек с бородой прямо на глазах начал быстро увеличиваться, расти, расти, расти… Пока не стал таким, как Федин папа. И, пожалуй, даже больше. Тогда он уселся в кресло и сказал:
— М-да… — Потом огляделся по сторонам и пристально посмотрел на мальчика. — Э-э, да я тут не один! Ну что ж, давай знакомиться.
— А я вас знаю, — пролепетал Федя.
— Гм… Кто же я, по-твоему?
— Вы… изобретатель Яблочков. Вот!..
— Правильно, — удивился Человек из марки, — а я думал, ты совсем необразованный мальчик.
— Это что! — осмелел Федя. — Я даже знаю, в каком году вы родились и когда изобрели лампочку. Недаром у меня по физике пятёрка.
— Непостижимо! Ты всё знаешь и не можешь починить лампочку?! Что же ты делал на уроках по электричеству?
— Я менялся марками с Вовкой Чижиковым, — честно признался Федя.
— И ты смеешь вклеивать меня в альбом? — Изобретатель встал и хотел уже было уйти и хлопнуть дверью, но тут Федя бросился за ним:
— Куда вы? А как же моя коллекция марок?
— Можешь вклеивать туда разных слонов и бегемотов, если они только захотят у тебя оставаться.
— Постойте, не уходите, товарищ Яблочков, — упрашивал Федя. — Я бы с удовольствием починил вашу лампочку… но я просто не знаю, как это сделать…
— Что же ты предлагаешь? — строго спросил Яблочков.
— Ну… вы почините, а я посмотрю…
— Спасибо! — усмехнулся изобретатель. — Я на своём веку починил не одну лампочку, не говоря уже о том, что я её изобрёл. Полезай-ка ты чинить, а я посмотрю…
Ничего не поделаешь, Федя вздохнул, поставил стул на стол и полез наверх.
— А что мне с ней делать? — жалобно спросил он сверху.
— Вывинти её и посмотри, не перегорел ли у неё волосок!
Мальчик вывернул Лампочку и стал разглядывать её.
— Перегорела, перегорела! — шипела Свеча. Ее душила злоба, потому что минуты её были сочтены. Она уже вся оплыла.
А Федя всё вертел в руках Лампу и ничего не мог понять… Но тут уж Лампочка не выдержала.
— Зачем вы позволяете меня трогать?! — закричала она изобретателю. — Перегорел волосок! Да я ещё год буду гореть! Если этот мальчишка не будет трясти меня, как сейчас, хлопать дверью и оставлять на мне пыль!
— Я не буду хлопать дверью! Честное слово! — пообещал мальчик. — А пыль я уже вытер носовым платком. Но почему она всё-таки не горит?
— Почему не горю?! Почему не горю?! — запричитала Лампочка. — Да потому что я день и ночь вертелась. Здесь так пыльно и неуютно. Ну… вертелась, вертелась… И вывернулась!
Тут Федя ужасно обрадовался. Он быстро ввернул Лампочку в патрон, да так крепко, что она теперь не могла повернуться ни вправо, ни влево. И всё-таки… она не горела.