В Африку за обезьянами - Леонид Воронин

Между полями тянулись каналы для орошения полей. Способ очистки этих сооружений от обильного ила, приносимого весенними водами, остался тот же, что и в древние времена, — вручную. Преобладающая часть земли принадлежит помещикам, у которых крестьяне ее арендуют, отдавая за аренду полей и за пользование водой значительную часть урожая. Иранский крестьянин находится в чрезвычайно тяжелом положении, целиком завися от феодала — владельца земли, который за неуплату налога может расправиться с должником как ему заблагорассудится.

Лесов в этой части Ирана нет, только отдельные деревья и колючие кустарники тянутся вдоль дороги, а также между отдельными участками рисовых полей.

На нашем пути часто встречались деревни, состоящие из нескольких глиняных четырехугольных домиков с плоскими крышами. Обнесенные двухметровой стеной, эти деревни напоминают древние крепости. Некоторые селения стояли пустые, заборы и стены домов были разрушены, жители их покинули.

Мы въехали в Решт по широкой асфальтированной улице, вдоль которой стояли белые одноэтажные и двухэтажные дома. В центре города шофер остановил машину, чтобы добавить бензина. Пока мой водитель заливал бак из бидонов, которые появились из какой-то подворотни, я вышел из автомобиля. Меня сейчас же обступили нищие, а торговцы, усиленно жестикулируя и громко крича, стали наперебой зазывать в свои магазины. Я с трудом отделался от их назойливых приставаний.

После Решта дорога пошла в гору. Мы стали подниматься на перевал; вдоль дороги лежал неглубокий снег. На горах виднелось очень мало растительности, в ложбинах между возвышенностями кое-где попадались клочки возделанной глинисто-каменистой почвы. Чем выше мы поднимались, тем угрюмее, глуше, пустыннее становились места. Кое-где над дорогой с высоких стен свисали причудливые колючие кустарники. Я стал посматривать на шофера, он вдруг показался мне подозрительным человеком. Шофер, повидимому, заметил мою настороженность и начал с опаской поглядывать на меня. К счастью, я во-время вспомнил чеховский рассказ «Пересолил» о землемере и вознице, напугавших друг друга. Мне стало смешно, опасения мои исчезли. Вступив в разговор с шофером, я начал записывать с его слов иранский счет — ие, ду, се, чогар, пенч и т. д. Когда мы добрались до двадцати, я стал считать сам. Шофер бурно выразил свой восторг: «Карашо, товарищ, как понял!» Затем я записывал обиходные иранские слова, тут же произносил их. Он хохотал и подбодряюще говорил: «карашо, карашо». Я попросил моего водителя спеть песню. Он с видимым удовольствием согласился. У него оказался приятный голос. Спев довольно заунывную песню, он предложил мне спеть в свою очередь. Признаться, этого я не предвидел и попал в затруднительное положение. Голоса у меня нет никакого. Мне пришлось издать какой-то нечленораздельный звук и мимикой и жестами показать, что петь я не умею. Шофер сочувственно закивал головой и затянул еще одну азербайджанскую песню. Это маленькое приключение было для меня хорошим уроком. Впоследствии я уже остерегался просить кого-нибудь спеть.

Спустившись с горного перевала, мы подъехали к небольшому селению. Машина остановилась у харчевни; повидимому, это была традиционная остановка шоферов, курсирующих между Пехлеви и Тегераном. Меня пригласили зайти закусить, от чего я после семичасовой езды не решился отказаться. Харчевня помещалась в низеньком здании, внутри оказалось чисто и опрятно. На столах были скатерти, на стенах висели плакаты на иранском языке и портрет иранского шаха. Нам подали пресные пшеничные лепешки, отварную курицу и гору зелени — луку, редиски и какой-то травы, а на десерт — жареные земляные орехи (арахис) и чай. Во время нашей трапезы вошло человек двадцать иранцев, одетых в хорошие европейские костюмы. Оказалось, что это пассажиры с автобуса, возвращающиеся из Решта в Тегеран после новогоднего праздника, который они провели у своих родственников и знакомых.

В Тегеран мы приехали поздно вечером. Я остановился в гостинице. Кельнер прежде всего предупредил, что из водопровода пить воду не следует, она грязная, так как течет по городу в открытых арыках. Эта вода наполняет бассейны, имеющиеся в домах, а оттуда уже разливается по водопроводам отдельных домов. Она годится только для стирки, мытья и других подобных нужд. Для питья пригодна только вода из шахского водопровода. Ее каждое утро развозят по городу в бочках и продают населению. Но так как она стоит дорого, то большинство жителей все же пьет загрязненную воду из городского водопровода. В довершение всего городской водопровод работает нерегулярно, и обычно вечером не бывает даже этой воды. Так обстоит дело в столице Ирана.

Дальше мне нужно было лететь самолетом до Каира. Но утром я узнал, что самолет отправится только через три дня. В ожидании я стал знакомиться с городом. Впрочем, первым делом я решил повидать врачей советской больницы в Тегеране.

Больница расположилась в красивом здании, неподалеку от гостиницы, где я остановился. Здесь поддерживается образцовый порядок. Советские врачи очень популярны, пациентов у них множество. Придя к главному врачу, я застал у него одного из общественных деятелей Исфагани. Он недавно закончил курс лечения и просил главного врача посодействовать в организации такой же больницы в его городе. Чувствовалось, что этот иранский деятель высоко оценил советских врачей и понимал, что советская медицина может оказать бескорыстную и большую пользу иранскому народу.

От различных эпидемических заболеваний в Иране ежегодно погибают десятки тысяч людей. Среди населения сильно распространены венерические и накожные заболевания. На пятнадцать миллионов населения всего полторы тысячи врачей, причем из них только пятьсот находятся в ведении Министерства здравоохранения, т. е. обслуживают основную массу народа. К тому же медицинская помощь сосредоточена главным образом в крупных городах, мелкие же города и деревни почти вовсе лишены ее.

Столица Ирана застроена немногоэтажными кирпичными и каменными домами. Центральные улицы широкие, прямые и асфальтированные. В переулках недалеко от центра города и возле базара — огромное количество нищих. В центр города их не пускают, а если они нарушают запрет и появляются там, то их арестовывают и высылают. Существуют дома для голодных и бездомных, организованные на благотворительные средства, но, очевидно, условия жизни в этих домах настолько тяжелы, что бедняки стараются оттуда удрать и вообще предпочитают не попадаться на глаза «благотворителям» и полиции.

В магазинах много товаров, но очень мало покупателей. Торговцы на всех языках зазывают проходящих мимо, особенно приезжих. С новичка можно запросить вчетверо против обычной цены, а потом уступить половину. Большая часть товаров — американская дрянь: скверные хлопчатобумажные, шерстяные материи и галантерея невысокого качества, жевательная резинка, дешевые автоматические ручки, которые перестают писать через несколько дней, всякие патентованные шарлатанские лекарства в красочной упаковке и прочая дребедень. К услугам богачей имеются и хорошие ткани, одежда и обувь, но по очень высоким ценам. Америка и Англия сбывают сюда свои товары, в то время как иранская промышленность не развивается, а, наоборот, приходит все в больший упадок. Текстильные и кожевенные предприятия закрываются из-за отсутствия сбыта. В стране огромная безработица, рабочие получают нищенскую зарплату, крестьяне голодают. Покупательная способность населения крайне низка. Для этих-то бедняков американские дельцы завозят в большом количестве поношенные вещи и всевозможный хлам, завалявшийся на складах интендантств. Кроме того, они навязывают Ирану заем в 250 миллионов долларов. Однако львиная доля этого займа должна быть израсходована по «плану» не на ликвидацию безработицы, развитие производства, повышение культурно-бытового уровня трудящихся или помощь крестьянам, а на строительство военных объектов, шоссейных и железных дорог, аэродромов и т. п., предназначенных для стратегических целей англо-американских поджигателей войны.