Конь-призрак - Уильям Ходжсон

В конце концов пришлось признать, что сами по себе погреба совершенно обыкновенные и ничего интересного собой не представляют. Все-таки я снова запечатал двери снаружи первым и последним символами ритуала Сааамааа, как и прежде соединив их тройной линией. Вообразите только, каково было нам обыскивать эти погреба!

Поднявшись наверх, я немедля справился о здоровье мисс Хисгинс, и она сама вышла сообщить мне, что с ней все в порядке и что мне не стоит беспокоиться и винить себя; на что я ответил, что считаю себя непростительно виноватым в случившемся.

Убедившись, что все благополучно, я переоделся к ужину. Поужинав, мы с Парскетом обосновались в ванной комнате и принялись проявлять негативы. Парскет проявлял и закреплял, я выносил пластины на свет и рассматривал их. Однако, пока мы не добрались до последних снимков, ничего интересного на них не было.

Я как раз просматривал очередную пачку, когда услышал крик Парскета и бросился к нему. Он стоял в свете красной лампы с полупроявленным негативом в руках. На пластине была мисс Хисгинс, она смотрела вверх, как и тогда, когда я ее снимал; но что меня поразило – прямо над ней нависало огромное копыто, будто сотканное из тени. Единственной моей мыслью было – именно я подверг ее смертельной опасности.

Как только снимок допроявился, я закрепил изображение и как следует изучил при хорошем освещении. У меня не осталось никаких сомнений: над мисс Хисгинс совершенно отчетливо можно было разглядеть именно копыто, и ничто иное. Однако это не приблизило меня к разгадке, и единственное, что я мог сделать, -попросить Парскета не говорить о нашем открытии девушке, которая и без того была напугана. Но я ничего не скрыл от капитана, считая, что у него есть право знать все.

Ночью мы приняли те же меры предосторожности, что и прежде, а Парскет составил мне компанию на страже за дверью мисс Хисгинс. Однако ночь прошла без происшествий, и на рассвете я отправился спать.

Спустившись к обеду, я узнал, что Бомон телеграфировал, обещая прибыть к четырем часам, и уже послали за священником. Как вы можете догадаться, дамы пребывали в необычайном волнении.

Задержавшийся поезд привез Бо-мона около пяти, но священник так и не появился. Дворецкий объяснил, что экипаж вернулся пустой – священника внезапно вызвали по неотложному делу. Дважды в этот вечер посылали за ним экипаж, и оба раза кучер возвращался один, поэтому свадьбу пришлось отложить на следующий день.

К вечеру я проложил вокруг постели мисс Хисгинс "линию обороны" и, как прежде, попросил ее родителей остаться в комнате.

Как я и предполагал, Бомон настоял на том, чтобы остаться со мной на страже; было видно, что он боится – не за себя, конечно, а за свою невесту. Он признался мне, что его терзает ужасное предчувствие, что сегодня произойдет последнее, самое страшное покушение на его возлюбленную.

Разумеется, я сказал ему, что это всего лишь нервы, но, должен признать, его слова встревожили меня, ибо я испытал слишком многое и хорошо знал, что в подобных обстоятельствах не стоит отмахиваться от предчувствий, как от пустой игры воображения. Поскольку Бомон был уверен, что этой ночью нас ждет самое страшное, я попросил Парскета протянуть к нашей двери длинный шнур и привязать его к колокольчику дворецкого, чтобы можно было вызвать подмогу.

Дворецкому и двум лакеям я велел не раздеваться и не ложиться спать, а также поддерживать огонь в двух переносных лампах. По моему звонку они должны были немедленно схватить лампы и прибежать на помощь. Если по какой-то причине звонок не сработает, я дуну в свисток, и это тоже будет сигнал тревоги.

Раздав эти нехитрые указания, я начертил вокруг Бомона пентакль и строго-настрого предупредил ни в коем случае не выходить за его пределы. Нам оставалось только ждать и молиться, чтобы эта ночь прошла так же тихо, как и предыдущая.

Мы почти не разговаривали и к часу ночи сидели как на иголках. Парскет вскочил и, чтобы успокоиться, принялся мерить шагами коридор. Я снял туфли и присоединился к нему. Ходили мы, наверное, около часа, время от времени перешептываясь, пока я не споткнулся о шнур колокольчика и не упал; впрочем, я не ушибся и не наделал шуму.

– Вы заметили, что колокольчик не зазвенел? – спросил Парскет, когда я поднялся.

– Боже милостивый, вы правы! – воскликнул я.

– Минутку, – сказал он. – Ручаюсь, шнур просто за что-то зацепился. – И, положив ружье, Парскет снял одну из ламп и на цыпочках удалился вглубь дома с револьвером Бомона в правой руке. "Какой бесстрашный малый", – подумалось мне не в последний раз за эту ночь.

В ту самую минуту Бомон призвал меня к полной тишине. Я сразу же различил то, к чему он прислушивался, – лошадиный топот, гулко разносившийся по дому. Не преувеличу, если скажу, что у меня по спине побежали мурашки. Все стихло, и нас охватило жуткое чувство пустоты. Я взялся за шнурок колокольчика в надежде, что Парскет уже все исправил, и принялся ждать, нервно озираясь по сторонам.

Прошло минуты две, наполненных, как нам показалось, сверхъестественной тишиной. Вдруг в освещенном конце коридора раздался одинокий звук, как от удара копытом, лампа с грохотом опрокинулась, и мы оказались в темноте. Я тут же дернул за шнур и дунул в свисток, потом щелкнул вспышкой. Коридор залило ослепительным светом, но я так ничего и не увидел. Затем обрушилась кромешная тьма. Я услышал, что к двери спальни подошел капитан Хисгинс, и крикнул ему, чтобы он немедля принес лампу; но в ответ раздались удары в дверь изнутри, до меня донесся голос капитана и нечленораздельные крики женщин. Меня окатила волна ужаса: неужели чудовище пробралось в комнату? Но в то же мгновение из коридора донеслось злобное конское ржание, какое мы уже слышали в парке и в погребах. Снова дунув в свисток, я попытался нащупать шнурок колокольчика и велел Бомону не выходить из пентакля, что бы ни случилось. Я снова крикнул капитану, что нам нужен свет, в ответ лишь раздались новые удары в дверь. Тогда я схватился за спички, чтобы видеть хоть что-то, когда нас настигнет невидимый монстр.

Спичка чиркнула по коробку и тускло вспыхнула; в то же мгновение я различил позади какой-то звук. Круто развернувшись, я увидел чудовищную лошадиную голову совсем близко с Бомоном.

– Бомон, берегитесь! – пронзительно закричал я. – Сзади!

Спичка потухла внезапно, и тут же раздался выстрел из двустволки Парскета (оба ствола сразу). Бомон выстрелил одной рукой, пули пролетели рядом с моим ухом. На мгновение среди дыма и огня я снова различил голову чудовища и огромное копыто, занесенное над Бомоном. Я выпустил три пули из револьвера – где-то совсем близко раздался глухой удар и жуткое ржание. Я дважды выстрелил на звук. Внезапный удар отбросил меня назад. Поднявшись на колени, я во весь голос позвал на помощь. Как будто издалека до меня доносились женские крики из спальни, в дверь что-то билось изнутри. Вдруг я понял, что Бомон борется с ужасной тварью. На мгновение я замер, парализованный паникой, затем, почти не владея своим телом, бросился на помощь, выкрикивая его имя. В темноте раздался сдавленный вскрик – я ринулся туда. Моя рука нащупала огромное мохнатое ухо. Что-то снова ударило меня, мне стало дурно. Я вяло замахнулся в ответ, схватил невидимого противника второй рукой, услышал невероятный грохот позади, и вдруг все залилось ярким светом. В коридорах замелькали и другие огни, до нас донеслись крики и топот бегущих ног. Я невольно разжал руки и бессильно закрыл глаза. Откуда-то сверху донесся громкий крик, а потом удар, резкий, как будто рубят мясо, и что-то упало прямо на меня.

Подняться на ноги мне помогли капитан и дворецкий. На полу лежала огромная конская голова, из которой торчало человеческое туловище. На руках человека были закреплены огромные копыта. Это и было наше чудовище. Капитан перерезал саблей какую-то тесемку и поднял маску. Наконец мы увидели лицо преступника. Это был Парскет. Там, где опустилась сабля капитана Хисгинса, его лоб рассекала кровавая рана. Я ошеломленно поднял глаза на Бомона, сидевшего у стены неподалеку, и снова уставился на Парскета.

– Боже мой! – произнес я наконец и умолк, пораженный. Не знаю, поймете ли вы меня… Я успел привязаться к этому человеку.

А потом, когда Парскет еще не пришел в себя и только переводил взгляд с одного на другого, силясь вспомнить, что случилось, произошло невероятное. Из дальнего конца коридора донесся одинокий удар копытом. Я оглянулся и тут же перевел взгляд на Парскета – его лицо исказил невероятный ужас. Он с трудом повернул голову и в панике уставился туда, откуда донесся звук. Мы же замерли, не зная, что делать. Помню, что все время, пока мы испуганно смотрели в темноту, из спальни мисс Хисгинс до нас доносились сдавленные всхлипывания и шепот.

Тишина растянулась на несколько секунд, а затем мы услышали еще один удар, и тут же – бум-бум-бум – тяжелые копыта направились в нашу сторону.