Горнист первой базы - Ирина Шкаровская

Теперь я понимаю, что это была очень наивная песня, что нельзя сказать «флаг, нам приветом кивай». Но тогда… Тогда я не чувствовала земли под ногами, когда отряд грянул мою походную.

В село мы пришли вечером. Переночевали в клубе, а рано утром отправились в лес. Расставили там палатки и стали строить лагерь. Сначала мальчишки под руководством Коли построили забор, потом линейку с мачтой для флага.

Я незаметно наблюдала за Борькой. Он трудился вместе со всеми, и настроение у него было очень приподнятое.

После вечерней линейки Борька стал на пригорке, приложил горн к губам и «Спать, спа-ать по па-лат-кам», — прозвенела над лесом звонкая и чистая мелодия.

Мне же захотелось не спать, а сидеть всю ночь у костра, смотреть на звёзды, рассыпанные по небу, слушать, как тихо перешёптываются сосны и мечтать о чём-нибудь красивом и несбыточном. Неохотно побрела я к своей палатке и… лицом к лицу столкнулась с Борькой.

— Селёдка! Паршивая селёдка! — нараспев крикнул Борька и, ударив меня горном по спине, исчез. Мое радостно-мечтательное настроение сразу улетучилось.

Утром меня разбудил тот же чистый, звенящий голос горна.

Я, Липа, Катя и Вера быстро вскочили и выбежали из палатки. Оказывается, мальчишки успели уже искупаться в речке и теперь складывали из кирпичей печку. Когда мы поравнялись с ними, Борька громко крикнул:

— Привет, яичница!

Мальчишки добродушно рассмеялись. Вероятно, это прозвище показалось им очень остроумным. А подруги, увидев моё страдальческое лицо, поняли, что творится в моей душе, и наперебой стали меня утешать.

— Да плюнь ты на него!

— Не стоит внимания обращать на такого дурака!

— Толстяк противный!

Это было справедливо, но утешить меня не могло. Главное, я окончательно утратила покой. Я не знала, чем поддеть Борьку. В городе он был толстым, ленивым и по целым дням уплетал сдобные крендели. А тут лень его как рукой сняло. Ел он с аппетитом, как и все мы, одну пшенную кашу и суп, и поэтому с каждым днем худел и стройнел. К слову сказать, обещая нашим родителям высококалорийное питание, Коля преувеличил. Мы не поправились на три килограмма каждый, а, наоборот, все сильно похудели. Но какое это имело значение, когда всё было так хорошо! Старый лес, трава, осыпанная брызгами сверкающей росы, речка, весёлый костёр… Да, всё это было чудесно, если б не Борька! Он портил, мало сказать — портил, он отравлял мне жизнь. Как и прежде, голова моя пылала от его щелчков, в волосах торчали колючки, и я постоянно ходила, пугливо озираясь по сторонам, — не выскочит ли из какой-нибудь засады Борька. А он действовал коварно: нападал на меня тогда, когда я случайно оказывалась одна. Выскочит, скрутит руки, надаёт «марафончиков» по лбу, крикнет «яичница» или «селёдка» — и исчезнет. Конечно, можно было бы пожаловаться вожатому. Но самолюбие мне не позволяло это сделать! В конце концов терпение мое лопнуло, я сложила свои нехитрые пожитки в вещевой мешок и решила тайком уехать из лагеря. Именно в тот день, когда мы сидели на берегу речки и я мысленно со всем прощалась, Дима мрачно проговорил:

— Лежим на солнышке, животы греем, как буржуи. Никакой общественно полезной работы. Так можно ожиреть и вообще…

— Да, — поддержал его Коля. — Не знаем, что на свете белом делается. Сходить нужно в село и посмотреть, что там и как.

В тот же день Коля и Дима отправились в село. Вернулись к вечеру. Собрали нас на линейку и доложили обстановку. Оказывается, в селе девятнадцать неграмотных и малограмотных крестьян. Был у них пункт ликбеза. Но учитель уехал, и всё дело разладилось. Никто сейчас не занимается с неграмотными.

— Так вот, — сказал Коля. — Мы сказали в сельсовете, что приехал из Киева отряд культармейцев. Двадцать человек. За лето обещаем наладить работу ликбеза. Как вы считаете, правильно мы поступили?

— Конечно, правильно! Ура! — обрадованно закричали мы.

Коля стал называть фамилии неграмотных крестьян и пионеров, которые к ним прикреплены.

— Завтра все мы пойдём в село знакомиться с нашими учениками, — сказал Коля. — А теперь, товарищи, спать. Где горнист?..

Обычно в это время Борька трубил «сон».

— Борька! Куда ты запропастился?

— Сейчас… — вяло отозвался Борька, побежал за горном и протрубил:

— Спа-ать, спа-ать по па-латкам…

Но в этот раз горн пел очень скучно, так, словно он охрип или что-то в нём оборвалось. Впрочем, никто, кроме меня, этого не заметил. И никто, кроме меня, не обратил внимания на Борьку, на то, как идёт он, спотыкаясь по лесу, хлещет веткой сосны и что-то сердитое бормочет себе под нос.

И вдруг я поняла, почему Борька разозлился. Ведь Коля забыл внести его в список культармейцев! Очень просто. Неграмотных-то девятнадцать, а нас вместе с Борькой — двадцать. Представьте себе, я пожалела Борьку! Да, я пожалела своего мучителя и тирана. И сама не знаю, как это случилось, но я обратилась к нему:

— Слушай, Борька…

Он посмотрел на меня зло и презрительно, ударил палкой по ёлочке:

— Пошла вон…

Но я не испугалась:

— Борька, послушай… Давай вдвоём будем заниматься с моей тётенькой. День ты, день я. Ладно?

Борька медленно поднял руку с веткой и задумался. Вероятно, не решил, что ему делать: хлестнуть сосну или же меня… Дать мне «марафончик» или согласиться на моё предложение.

— Пошла вон… — но уже без прежней злости сказал Борька.

Когда же я отошла на несколько шагов, он догнал меня и вполне миролюбиво спросил:

— А как же мы её учить будем? Букваря нет, тетрадей и карандашей тоже, ни черта нет…

Но на следующее утро, когда мы пошли в село, Коля и Дима поехали в Киев, в правление общества «Долой неграмотность». Возвратились через два дня. Они привезли буквари «Червоний прапор», тетради, читанки для малограмотных, карандаши, ручки.

И закипела работа! Теперь у нас не было ни минуты свободной. То мы занимались со своими учениками, то готовились к занятиям, то ездили в город на консультацию в правление общества «Долой неграмотность».

Наша с Борькой ученица — Параска Ивановна Костенко, тетя Парася, как мы её называли, — была маленькая, худенькая и седенькая. Несмотря на то, что она была совсем одинокой и очень бедной, она не унывала, всегда шутила, сыпала всякими прибаутками.

Можно было бы написать целую книгу о том, как мы с Борькой ликвидировали неграмотность тёти Параси, и было бы в этой книге немало грустных и смешных страниц. Скажу только, что через полтора месяца наша ученица уже умела по складам читать и писать своё имя. И ещё что: как ни странно, но Борькой она была больше довольна, чем мной. У меня не хватало терпения и усидчивости. Часто наши уроки кончались тем, что я закрывала букварь и начинала ей вслух читать что-нибудь интересное. Борька же занимался по строго педагогической системе. Тётя Парася раскрывала букварь и медленно, почему-то нараспев, начинала читать:

— Ны, а — на… Ты, о — то… на току… бы, у — була робота.

Борька терпеливо слушал, кивая головой.

— Ну а теперь, тётя Парася, посчитайте, сколько слов напечатано. Посчитали? А теперь будем учить слоги. Возьмём слово «машина». Разобьём его на частицы.

— Ма, — начинал Борька. И тётя Парася и Борька, согласно кивая головами, дружно и старательно выговаривали:

— Ма-ши-на.

С тех пор, как Борька стал заниматься с тётей Парасей, у него пропал интерес к «марафончикам» и всяким обидным, оскорбительным прозвищам. Ведь нас теперь объединяла с ним одна цель, одна задача: научить тёмного, неграмотного человека читать и писать.

Однажды произошёл такой случай: было очень жарко, и все ребята побежали на речку. Я дежурила по лагерю и стояла на вахте у калитки. Чтобы скорее прошло время, я сочиняла стихи и так увлеклась этим занятием, что не заметила, как появилась мадам Полторак — Борькина мама. Приехала из города с сыном повидаться. На ней было платье из атласного шёлка, модная шляпка, на шее цепочка с золотым медальоном. Холодно кивнув мне, мадам Полторак повелительно произнесла:

— Позови сейчас же Борю. Быстро!

— А вы не командуйте! — разозлилась я. — Здесь вам не булочная, а лагерь пионерский. И посторонним вход воспрещён.

— Сопливая девчонка! Я тебе сейчас покажу — «посторонним». Зови Борю!

— Нет вашего Бори. На речке он. И не отвлекайте меня, пожалуйста.

Тогда мадам Полторак переменила тон:

— А скажи, детка, как мой Боречка питается? Какой у него аппетит? Ему, наверно, здесь скучно…

— Скучно! Да ему в жизни никогда так весело не было! Во-первых, он горнист. Горнист первой базы! А во-вторых, — ликвидирует неграмотность тёти Параси.

Мадам Полторак расстелила на траве газету и уселась. Вынула из саквояжа гостинцы для Бори — шоколад, халву, конфеты, крендели, пирожные, баночку компота. И сидит, веером от комашни отмахивается.