Расстрелять! – II - Александр Покровский

— Инструкция — это дополнение к Конституции,— а потом добавлял перед строем: — Кос-ми-чес-кие ко-раб-ли вовсю… (секундочка, приличный аналог подберу) вовсю сношаются на орбите, а у нас до сих пор личный состав спит на вахте! Захмуддинов!

— Я!

— Выйти из строя!

— Есть!

— Полезай на кнехт!

Полез.

— Сделай ласточку.

— Ну, товарищ капитан второго ранга…

— Не «ну», а ласточку я сказал.

Захмуддинов делает ласточку. Старпом любуется.

— Спинку дай!

Дал спинку. Ласточка — это такая поза, когда, стоя на кнехте на одной ноге, наклоняешься вперёд, спина и ещё одна нога, поднятая в заднюю сторону, должны быть параллельны линии горизонта, а руки нужно расставить. Получается ласточка.

— Так вот, товарищи,— говорит старпом, отлюбовавшись,— вот эта ласточка обгадила нам всю малину!

Как-то у нас не было корабля, все шлялись без дела, и вот старпом решил с утра всех занять, решил провести занятие. Вызвал меня и говорит:

— Химик, проведёшь завтра лекцию «Оружие массового поражения». Договоришься с кабинетом. С восьми и до восемнадцати.

Десять часов подряд.

— Так… товарищ капитан второго ранга, они ж за десять часов обалдеют.

— Ни-че-го, не обалдеют! Так, ладно, завтра я сам проведу занятие. На тему «Воспитание личного состава». С восьми и до восемнадцати. Учись, химик, пока я жив, как надо проводить занятия.

С утра собрались в кабинете. Входит старпом.

— Встать! Смирно! Вольно! Сесть!

— Дежурный! Приготовить доску.

Дежурный готовит доску, протирает её и кладёт мел.

— Так! Командирам подразделений доложить о наличии личного состава и о наличии у личного состава конспектов и ручек.

Командиры подразделений встали и доложили. Старпом берёт мел и пишет на доске печатными буквами:

— МАТРОСА НАДО ЗАДОЛБАТЬ! — и со стуком ставит восклицательный знак, отчего мел разлетается.

— Дежурный! Мел!

Дежурный подаёт ещё один кусок мела.

— Вы все не читаете классиков,— обращается старпом к аудитории.— А что говорят классики? Классики говорят: если вы матроса не поставите раком, то он вас поставит раком! Кто это написал и где? Кто знает? Командир бэче один? Кто это написал? Не знаете? Сядьте! Так, командир бэче два, тот же вопрос: кто это написал? Не знаете? Сядьте! Никто не знает? Это написал Леонид Соболев в «Капитальном ремонте»! Так, всем законспектировать.

Какой-то лейтенант в глубине хихикнул. Старпом заметил.

— Лий-ти-нант! Встаньте! Я вам, вам говорю! Да, вам! Представляться надо, когда к вам обращаются. Вот, товарищи, лейтенант! Он, может, только вчера из сперматозоида вылупился, а уже хихикает! Запомните, лейтенант, я в сто, нет, я в тысячу раз умнее вас. И поэтому я ваш начальник, и поэтому вы должны выполнять мои распоряжения. Вот где ваш конспект? Чей это лейтенант? Командир подразделения! А-а, вот чей это лейтенант. Тогда понятно…

И до восемнадцати часов старпом ни разу не запнулся.

Теперь самое время сказать,

что же такое у нас офицер?

Офицер у нас — это двуногое, лишённое совести и памяти. Офицер врёт. И врёт он не как все люди: он непрерывно врёт. И вообще у офицера есть только два состояния: он либо врёт, либо оправдывается. Но и оправдываясь, он всё равно врёт.

— И что это за офицер пошёл? — говорил при мне один адмирал.

И мне тогда хотелось ему возразить, мне хотелось ему сказать, что сам офицер «пойти» никуда не может. Несмотря на то, что офицер живёт ногами, переставляет он их только по приказанию и только по подразделениям: делай — раз! делай — два!

Может, это кому-то напоминает деревянных солдатиков? Кому хочешь, может, и напоминает, но только не мне. Наше офицерство я люблю. Я сам к нему принадлежу. Поэтому офицерство я понимаю. И если офицер говорит: «Я служу Родине бескорыстно, то есть за деньги»,— я понимаю, о чём он говорит. Остальные не понимают, и это их возмущает. Возмутившись, они начинают орать и плескать руками, как бакланы над мусорной кучей. Ублюдки, одним словом, клюв бы им загнуть!

Офицер — государственный человек

И государство о нём заботится. В чём видна эта забота? Она видна в новых образцах военной техники.

Офицер как животное: всё это понимает, а сказать не может. Просто обструкция какая-то, клянусь мамой!

А иногда слышишь, как кто-нибудь там наверху говорит кому-нибудь тоже там наверху об офицере:

— Передайте ему мою твёрдую уверенность.

И уверенность со стуком падает вниз по ступенькам — шлёп, шлёп, шлёп (а возможно, и «тах, тах, тах») — и передаётся.

И в груди от этой уверенности как-то теплеет. Ну просто как от колбасы твёрдого копчения. Хорошо как-то. И служить хочется.

Отпуск

Офицеру раз в году хочется повеситься: при возвращении из отпуска. А если так получилось, что ты съездил в отпуск дважды, то и повеситься хочется два раза.

Из отпуска тебя отозвать может только начальник штаба флота. То, что он может, я лично не сомневаюсь, но тебя вызывают все кому не лень… А ты не приезжаешь.

— Почему вы не прибыли?

— Телеграмму не получил, товарищ командир!

— Как это «не получил»? Как «не получил»? У нас и квиток имеется. О вручении. Где у нас квиток? Сейчас! Найдём квиток и разберёмся!

Ищется квиток и… не находится.

А однажды я им послал в ответ: «Саша ушёл в горы. Сообщите, надо ли искать. Целую. Мама».

Говорят, старпом две недели ходил и говорил про меня:

— Вот… блядь!

А если ты вдруг приезжаешь, то выясняется, что ты уже никому не нужен, а нужен ты был именно в ту секунду, когда тебе давали телеграмму, а потом нашли какого-то другого дурня, и ты стал не нужен, но сообщить тебе об этом — рубля не нашлось.

О рубле

Без рубля, приложенного к телеграмме о вызове на службу, тебе не оформляются отпускные проездные документы. Эта телеграмма нужна на всякий случай: а вдруг война, тогда надо будет всех срочно отзывать из отпуска.

Кстати, об этой телеграмме: перед убытием в отпуск её в трёх экземплярах оформляют на каждого члена экипажа. Оформляют, скрепляют скрепкой и под неё кладут твой личный рубль.

Оседают телеграммы с рублями в недрах строевой части, а ты едешь в отпуск.

О рубле вспоминают в самый неподходящий момент. Первым вспоминает кто-нибудь из тех, кто следит за продвижением каждой своей копейки. Встаёт он на партсобрании и говорит:

— А я тут хочу спросить, как раз все присутствуют, где же наши рубли с телеграмм? Собирают перед отпуском со всех, а если и вызывают кого-нибудь, то за телеграмму всё равно платит тот, кто её отправляет, да и не всем же отправляют. А рубли собирают со всех. Вот я и хочу спросить: где же наши рубли?

Все начинают спрашивать: «А действительно, где наши рубли?» Председатель собрания растерян. Теме собрания будто позвоночник перебили. Положение пытается спасти зам:

— У вас по теме собрания есть что-нибудь? Товарищи, давайте выступать по теме!

— А я по теме! — не сдаётся тот, с рублями.— Из года в год собирают по рублю, а концов не найдёшь! И по подписке мне хочется сказать. Я выписал на воинскую часть «Политическое самообразование» и «За рулем». «За рулем» не приходит, а приходит одно «Политическое самообразование».

— Ну, при чём здесь «Политическое самообразование»? — стонет зам.

— Как при чём? Как при чём? А зачем мне одно «Политическое самообразование», если не приходит «За рулем»?

Словом, на собрании не соскучишься.

А где у нас живут офицеры?

Офицеры живут там, где остальные жить не могут. Им, остальным, такое даже не снилось. Край света — и офицеры. Ну просто стада офицеров. Безбрежные стада. Идёшь — и одни офицеры: как попало, где придётся.

Один полный адмирал, проезжая в четыре утра безмятежно спящее КПП, назвал это место «страной непуганых идиотов».

С тех пор так и живём.

И в чём же живут офицеры?

Офицеры живут в домах, построенных воинами-строителями. Только у нас существует такое возмутительное сочетание таких двух совершенно несовместимых слов, как «воин» и «строитель». Везде воины — разрушители, а у нас, понимаешь, строители. Считается почему-то, что если «равняйсь-смирно!», по роже дал, то он уже и строитель.

Стучатся в дверь — женщина открывает.

— Хозяйка,— говорят,— мы пришли вам унитаз поменять.

Сняли унитаз и ушли. Полгода жили вообще без унитаза. «Северный вариант» называется. Это я не про унитаз, это я про дом. Дом называется официально: «северный вариант». Ялтинский проект, приспособленный к северным условиям: зимой холодно, летом жарко, и круглый год по стенам течёт, а к батарее прислонился — почки простудил.

Слив канализации в одном таком забавном доме не дотянули до общей магистрали и вывели его просто в окружающую среду, и крысы там водились ростом с нутрию. Сидит однажды тётка, можно сказать, даже женщина, в этом доме на первом этаже (квартиру только получила), сидит она миролюбиво на унитазе и разгружается. Разгрузилась и, как всякий нормальный человек, расставив ножки, заглянула туда. (Каждому же интересно знать, как он разгружается.) Посмотрела она туда, а в этот момент нутрия у неё между ног вынырнула. Тётка вынесла на себе дверь, в тот же день разошлась с мужем, улетела в Ленинград и там рехнулась, а муж остался служить, потому что всё это «тяготы и лишения», которые нам предписано стойко преодолевать.