КУПИП - Лев Успенский

— Ка… капитан Койкин… а вдруг нам мамы не позволят!

— Мамы?! — рявкнул Койкин, хватая с веревки первую попавшуюся рубашку и ныряя, в нее головой. — Ма-мы? Это еще что за научный термин? Кто выше — мама или капитан? Кто знаменитее — мама или профессор? Никаких мам! Никаких пап! Ведите меня к вашим мамам и папам: посмотрим, что они скажут после беседы с капитаном Койкиным!

Все это случилось летом 1937 года, когда профессор Бабер был в очередной экспедиции. А спустя несколько месяцев, вечером солнечного и теплого осеннего дня, капитан Койкин, нарядный, красивый, начищенный, как только что выпущенный из дока корабль, и трое ребят, все с чемоданчиками, остановились у двери на полутемной лестнице.

Наверху на двери висела медная табличка: «Профессор некоторых наук Владимир Оскарович Бабер».

Пониже был пришпилен длинный белый лист бумаги. На нем можно было прочитать:

«Звонкологическая таблица.

Просят звонить:

Почтальонов — два раза громко и продолжительно, один раз тихо и коротко.

Ученых — семь раз громко.

Милиционеров — три раза коротко.

Ребят — непрерывно, пока не откроют.

Гостей — один раз неуверенно.

Членов КУПИПА — стучать в дверь коленом.

Разинув рты, ребята изучали таблицу. Но капитан Койкин небрежно взялся за ручку, и дверь открылась сама собой без всяких звонков.

— Никогда не закрывается… — равнодушно сказал капитан. — Замок сломали, когда Бабер потерял ключ. В 1926 году. Не наступите на спрута, ребята. Лево руля! А ну, Устрицын, взвизгни-ка!

Но взвизгнула Люся. Она как раз наступила на что-то мягкое и взвизгнула очень громко. Сейчас же на потолке загорелась лампочка.

— Фотоэлемент, — пояснил Койкин. — Стоит взвизгнуть, и лампочка сама зажигается. Мне не зажечь. Голос груб. Визга не получается. Идите!

Озираясь, ребята увидели, что прихожая как бы сделана из книг. Книги огромными пыльными колоннами лежали справа и слева, до потолка. Около наружной двери в них было нечто вроде пещерки, и оттуда падали на пол, точно шланги пожарной машины, длинные коричневые щупальцы осьминога.

— Чучело! — с некоторым опасением сказал Лева.

— Чучело! — подтвердил Койкин. — Держитесь в кильватере за мной. Полный ход… курс ост-норд-ост.

Пройдя по заваленному книгами коридору, они остановились у двери, из-за которой раздавалось приятное покашливание. Очень осторожно капитан Койкин постучал и, не дожидаясь ответа, открыл дверь настежь. Ребята ахнули. Комната была похожа на музей. Под потолком всюду висели на проволочных тяжах, в необыкновенной смеси, рыбы, глобусы, птицы, самолеты… Посреди комнаты стоял большой круглый стол под абажуром, огромным, как палатка; у окна другой стол, сплошь уставленный блестящими медными приборами и тонкой, слабо сияющей в лучах лампы, химической посудой. И от этого стола шел к нам навстречу, профессор Бабер. Лицо его было взволновано. Он простирал руки навстречу прибывшим.

— Глубокоуважаемые ребята! Достопочтенные ребята! — заговорил он. — Мой добрый бравый капитан! Вы сделали изумительную находку. Необычную! Превосходную! Великолепную!! Капитан Койкин! Я внимательно вчитывался в твою телеграмму. Да, все ясно. «Полкило…» и дальше все размыто… Это — замечательно! «Ради…» и дальше все размыто. Это превосходно! Все ясно. Записка сообщает о невероятно важной и драгоценной вещи. Некто нашел, очевидно, радий. Радий! Вы слышите это? Радий! Редчайший из минералов. Драгоценнейшее из веществ. Где же он его нашел? Сомнений нет. Он нашел его в таком месте, где есть пещеры, жемчужные раковины и ондатры. Вы знаете, что такое ондатра?

— Я знаю! Можно мне? — запищал Устрицын. — У меня в лото есть ондатра. Там сказано: «мускусная крыса, или ондатра».

— Совершенно верно, достопочтенный товарищ… товарищ…

— Устрицын, — подсказал капитан Койкин.

— Николай Андреевич, — добавил сам Устрицын.

— Совершенно верно, глубокоуважаемый товарищ Устрицын, Николай Андреевич Устрицын! Некто нашел радий. А? Понимаете? Каково? До сих пор на всем свете его добывали миллиграммы. Он ценится дороже золота, дороже всего. А тут его — полкило. Полкило! Пятьсот граммов! Фунт и девяносто граммов! Это неслыханно! Очевидно, радий зарыт в пещере. Я полагаю — нашедший его потерпел катастрофу. Аварию. Крушение. Он бросил бутылку. Мы должны спешить на выручку его и радия. Но куда? В ту страну, где есть жемчуг и ондатры!..

— Жемчуг — в тропиках! — неуверенно произнес Лева.

— Ондатры в Канаде! У меня в лото сказано: «канадская мускусная крыса!» — пискнул Устрицын. — А повыше — «безоаровый козел». А пониже — «бантенг» — индийский скот. А справа — «гусь-гуменник». А слева — ничего нет. Там — край. Лото кончается.

— Совершенно верно, уважаемые ребята. Вы правы. Жемчуг — в тропиках. Ондатры — на севере. Где же тогда лежит страна, которую нам нужно отыскать. Все погибло бы, если бы не было одного указания. В этой стране бывает сегодня 26-е число и завтра тоже 26-е число. Ты понимаешь, Койкин, что это значит?

— Гм! — Койкин снял свою фуражку и бросил ее на стол. — То есть как это — понимаю ли я? Я все понимаю. Как только ты объяснишь, я и пойму. Очень хорошо. Сегодня 26-е, завтра 26-е, послезавтра 26-е… Отлично! Плывем туда.

— Капитан Койкин! — строго остановил его Бабер. — Ты торопишься. Послезавтра — не 26-е. Ни в коем случае. Отнюдь. Это невозможно! Только сегодня и завтра. Только! Но такие страны есть. Такие места есть. Это каждый знает. Как по-твоему?

— Гм… Понятно, есть. Это каждый знает… Еще бы я не знал.

— А где? — заинтересовался Бабер. — Где, бравый капитан? Где? Но во всяком случае именно туда мы и направимся. Таких стран может быть две. Только две. Их мы и посетим. Их мы и обследуем. КУПИП спасет несчастного путешественника.

— Койкин, закрой плотнее дверь! Нельзя, чтобы нас слышали. Все должно быть строгой тайной. Садитесь за стол, глубокоуважаемые товарищи ребята. Вот карта. Установим маршрут.

Ребята сели за стол. Койкин прикрыл дверь и забаррикадировал ее тремя стульями. Все затихло снаружи. Ни одного звука не доносилось более из рабочей комнаты профессора Бабера.

Глава III. Куда он полетел?

Прошло много времени после совещания на квартире у профессора Владимира Оскаровича Бабера. И Люсю Тузову, и Леву Гельмана, и даже самого Николая Андреевича Устрицына била лихорадка.

Ребят тревожили два вопроса: во-первых, возьмет ли их профессор Бабер с собой в экспедицию и, во-вторых, отпустят ли их в эту экспедицию свои, домашние?

— Да! — сказал на совещании профессор. — Да! Конечно. Несомненно. Безусловно. Надо выяснить, как посмотрят на это ваши глубокоуважаемые родители. Ваши достопочтенные родители. Да! Так и сделаем. А, капитан?

— Ясно! — хмуро кивнул головой капитан Койкин. — Раз уж вы, ребята, по неопытности завели себе этих… ну, как их… пап да мам… или, может быть, чего доброго, даже бабушек… Значит — ничего не попишешь, тю-тю!..

Ежедневно Люся начинала с утра аккуратно выводить палочкой на песке эти пункты:

1) Возьмет ли профессор?..

2) Отпустит ли папа без мамы?..

Она пискнула было на заседании: — А что, если бы и маму мою тоже взять?.. — но капитан Койкин сразу же подскочил на метр и семь сантиметров в воздух, и руки его задрожали мелкой дрожью.

— Ма… маму? — с ужасом выговорил он. — Ты что хочешь этим словом сказать, девица? Бабер! Она меня убивает. Маму! Нет, уж, Бабер… Видел я некоторых этих мам… издали! Да я лучше с тигром в одной клетке поеду, чем с мамами. Да я…

Но тут Бабер остановил его.

Неделю спустя все папы и мамы все же получили по письму с сургучными печатями. Капитан Койкин постарался. На толстой белой бумаге жирными лиловыми буквами было напечатано вежливое, но строгое приглашение: «немедленно допустить вверенных вам детей к участию в первой ребячьей купипской экспедиции, ввиду особой важности сделанных ими чрезвычайных открытий». Под этим стояли подписи профессора фитопатологии и еще десяти-двенадцати наук профессора доктора Бабера, а также главного администратора и зам. председателя Купипа П. Ф. Койкина.

Все родители были, конечно, польщены. В какие-нибудь два-три дня сборы были кончены, и ребята перебрались в первое купипское общежитие для путешественников в Ленинграде, по Друскеникскому переулку, дом 82.

Одна только мама Люси Тузовой все как-то недоверчиво щурилась и покачивала головой.

— Все бы хорошо, — говорила она. — Но одного не пойму: какой это Койкин? Неужели тот, что у нас на Приморской улице, у Малининых на даче каждый год живет? Верно, отчаянный он лодочник и вообще водянистый какой-то человек: только бы и бултыхался в море. Но разве нее он капитан? Гм! Что-то не видала я таких капитанов…