Обыкновенные девчонки (сборник) - Елена Ильина

К концу урока она даже научилась немножко щуриться по-катиному и накручивать на палец кончик косы.

Когда прозвенел звонок, Катя вскочила с места и выбежала в коридор. Наташа бросилась за ней вдогонку, словно ее потянули за невидимую ниточку. Но в коридор уж высыпало столько девочек из разных классов, что Наташа потеряла Катю из виду.

А тем временем Людмила Федоровна успела что-то сказать про Наташу двум другим своим ученицам — Насте Егоровой и Вале Ёлкиной, и вот уже им обеим захотелось подружиться с новенькой. Они подбежали к Наташе, заговорили с ней наперебой, и, когда Наташа спросила, где Катя Снегирева, обе девочки вызвались немедленно найти ее и привести.

Но отыскать Катю в эту перемену так и не удалось. Спрятавшись за старой партой в конце коридора, Катя и Аня вели серьезный разговор.

— Хороша дружба на всю жизнь! — говорила Аня, не глядя на Катю. — Не то что до десятого, а и до четвертого не дотянула. Стоило этой новой явиться к нам в класс, как меня будто и на свете не стало.

— Ты это о ком? — спросила Катя строго. — О Наташе?

— А то о ком же? Об этой… второгоднице…

— Как тебе не стыдно! — сказала Катя. — Ты разве не знаешь, что она осталась на второй год потому, что болела? Это и со мной может случиться и с тобой… Приятно бы тебе было, если б тебя ни за что ни про что стали называть второгодницей?

Аня пожала плечами и ничего не ответила. Катя решила, что ее молчание означает согласие. Она доверчиво дотронулась до Аниной руки и сказала значительно:

— И потом, понимаешь, жалко: у нее никого нет, одна мама.

Но Аня отдернула руку и как-то криво усмехнулась.

— А у меня две мамы, что ли? — буркнула она.

Катя так и вспыхнула:

— Да ну тебя, Аня! С такой, как ты, не только всю жизнь — ни одного дня дружить нельзя!

— Ах, вот как! — проворчала Аня и отвернулась. — Ну и не дружи!

В глазах у нее стояли слезы.

Катя хотела рассердиться на нее, но не смогла.

— Погоди, — сказала она, — ты зря обижаешься… Я тебе сейчас все объясню…

Но как раз в эту минуту с другого конца коридора донесся звонок.

Катя и Аня вошли в класс последними, поодиночке. Стоя в дверях, Людмила Федоровна пристально посмотрела на обеих девочек.

— Что это с вами? — спросила она. — Неужели поссорились?

— У меня просто голова болит, — сказала Аня чуть слышно.

Девочки расселись по местам, и урок начался. Людмила Федоровна стала спрашивать, у всех ли есть учебники.

— У меня две «Неживые природы», — сказала Валя Ёлкина, сидевшая на первой парте.

— Два учебника «Неживая природа», — поправила се учительница.

— Ну да, две книжки. И папа купил, и бабушка. Можно, я одну дам Насте Егоровой?

— Конечно, — ответила Людмила Федоровна.

Еще одна рука потянулась вверх:

— А у меня два английских языка — старый и новый.

— Два учебника английского языка, — опять поправила Людмила Федоровна.

Пока учительница проверяла учебники, две девочки занимались совсем другим делом. Это были Аня и Катя. Они вели между собой переписку, так как на перемене не успели сказать друг другу все до конца.

«Ты воображаешь, — писала Аня на клочке бумаги, прикрывая его рукой, — что я очень добиваюсь твоей дружбы. А я сама не хочу водиться с тобой, если ты будешь водиться с твоей второ…»

Последнее, не дописанное до конца слово было зачеркнуто, а вместо него сверху нацарапано: «Наташкой!!!»

Оттого, что строчки шли вкривь и вкось и чуть ли не в каждом слове была одна, а то и две ошибки («воображашь», «добеваюсь», «водица» — вместо «водиться»), письмо показалось Кате еще обиднее и неприятнее.

«Ничего я не воображаю, — приписала Катя под Аниными каракулями. — Это все глу…»

Она не успела дописать последнее слово.

— Снегирева! — строго сказала Людмила Федоровна. — О чем я сейчас говорила?

Катя опустила голову:

— Простите, Людмила Федоровна, я не слышала. Мы думали про другое.

— Кто это «мы»? Ну, а ты, Аня, слышала, о чем я говорила?

— И я тоже думала про другое…

Людмила Федоровна подошла к Ане и Кате.

— Так вот, чтобы вы не думали на уроке про другое, — сказала она, — я вас рассажу. Лебедева, возьми свои книжки и пересядь к Стелле Кузьминской. А ты, Наташа Оленина, перейди на место Лебедевой.

Наташа так и просияла от радости. Собрав книжки, она пересела назад, на Анино место.

Аня, оглянувшись, посмотрела на нее и Катю с таким отчаянием, словно теперь Наташа разлучила ее с Катей навеки — добилась-таки своего! Когда в классе стало тихо, Людмила Федоровна сказала:

— Девочки! Я хотела бы, чтобы вы меня слушали внимательно. Говорить громко мне трудно. Врачи запретили. У нас в классе должна быть полная тишина.

Девочки с тревожным любопытством посмотрели на Людмилу Федоровну. И как это они раньше не заметили, что ее глуховатый голос звучит сегодня особенно глухо и хрипло?

Все сразу притихли.

— А теперь, — сказала учительница, легонько покашливая, — давайте работать. Лена Ипполитова, открой книгу и прочитай нам стихотворение «Утро на берегу озера».

Худенькая девочка в очках встала и начала читать по книге еле-еле слышно:

— «Утро на берегу озера». Стихотворение Никитина…

— Постой, Ипполитова, — прервала ее Людмила Федоровна улыбнувшись. — Почему ты говоришь шепотом?

И она обратилась ко всему классу:

— Девочки! Вы не поняли меня. Это мне нельзя говорить громко, а не вам. Шуметь не нужно, а читать и отвечать урок вы должны полным голосом, чтобы всем было слышно. Понятно?

Девочки только головами кивнули.

Лена стала читать стихотворение немножко громче, но все-таки вполголоса:

Ясно утро. Тихо веетТеплый ветерок;Луг, как бархат, зеленеет,В зареве восток.

В классе было так тихо, и утро за окном стояло такое ясное, что Кате показалось, будто и в самом деле повеяло теплым ветерком. Она посмотрела на бледно-голубое небо в окне, и ей вспомнилось недавнее лето, пронизанный солнцем лес, малиновка, словно спрашивающая: «вить-вить?» — и крутая гора, заросшая высокой пахучей травой. Бывало, взберутся ребята на гору, один рассказывает сказки, а другие греются на солнце и провожают глазами высокие летние облака. Вспомнилось Кате и тихое озеро, как будто впросонках поглаживающее песок…

Тишине и солнцу радо,По равнине водЛебедей ручное стадоМедленно плывет… —

читала Лена, и всем казалось, что они и в самом деле видят лебедей, медленно плывущих по озеру.

Девочки одна за другой читали стихи. Потом Людмила Федоровна задала к следующему разу переписать это стихотворение. И нетерпеливый звонок снова ворвался в класс. Он трезвонил вовсю, не думая о том, что шуметь в этом классе нельзя.

— Не забудьте принести завтра все, что вы собрали за лето для школьного музея, — сказала громко Людмила Федоровна, и девочки испуганно переглянулись.

— Ой, что вы это, Людмила Федоровна! — сказала с упреком Настенька Егорова. — Ведь вам врачи запретили…

Людмила Федоровна засмеялась, кивнула девочкам головой и прикрыла ладонью рот.

В этот день уроков больше не было.

Катя медленно собирала книжки, изредка незаметно поглядывая на Аню. Словно почувствовав ее взгляд, Аня обернулась, бросила на Катину парту скомканную бумажку и убежала. Катя развернула записку и прочла:

«Принеси завтра мой «Белеет парус одинокий». Твоя бывшая подруга А. Лебедева».

Слово «принеси» было написано через три «и». Вместо «белеет» — «белет». И даже в фамилии «Лебедева» была пропущена одна буква — «Лебдева».

«Что это с ней? Совсем разучилась писать за лето, — подумала Катя. — Или, может быть, это у нее от волненья? Наверно, от волненья. Есть из-за чего волноваться!»

Катя, хмурясь, положила записку в карман и вместе с Наташей вышла из класса.

— Где ты живешь? — спросила Наташа, когда они спустились вниз по лестнице.

Катя не сразу ответила. На душе у нее было неспокойно. Она сердилась на Аню и еще больше на себя — за то, что сердится.

«Вот глупая Анька! — думала Катя. — И зачем она со мной поссорилась? Так славно было бы сегодня пойти вместе домой! А еще хотели по русскому письменному вместе заниматься».

Ласковый сентябрьский ветер пахнул Кате в лицо, потрепал и взъерошил волосы, и ей стало как будто немного веселей.

— Знаешь что? — сказала она. — Давай обгонять всех прохожих и считать, сколько народу мы обгоним. Ладно?

— Ладно! — с удовольствием согласилась Наташа. — Но старушки пусть не считаются. Они очень медленно ходят.

— Хорошо. Пусть не считаются.