Девочка с персиками - Владимир Яременко-Толстой

Тарковского, Германа, Сокурова и им подобных… людей, которым на самом деле нечего сказать, но хочется показаться умными… кино для себя…

– А здесь я живу…

Мы поднялись на третий этаж нового дома, встроенного вставным зубом между двумя старыми, и он стал отпирать дверь квартиры. Мы вошли. В прихожей была расставлена обувь. Пар, вероятно, тридцать-сорок, не меньше.

Ухоженная, чистая, тщательно надраенная кремами, на специальных деревянных и пластиковых распорках, призванных поддержать форму, она располагалась вдоль стен ровными педантичными рядами.

Я опешил. Здесь были туфли, ботинки, штиблеты, сандалии, кроссовки, кеды, летние тапочки и даже высокие блестящие сапоги тонкой кожи.

– Ого! – восхищенно заметил я, разуваясь.

– Моя слабость, – довольно резонировал уже разувшийся Юра, влезая в роскошные турецкие тапки.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Детство Юры. Книги по шахматам. Медали и кубки.

Квартира Юры состояла из одной большой комнаты, большую часть которой занимала огромная чудо-кровать. Кровать была кожаной, черной, со встроенными в ее спинку светильниками и музыкальным центром "Philips", с какими-то странными аляповатыми завитками и бляхами из хромированной стали – настоящая мечта венского садо-мазохиста, хитроумный прибор для безудержной ебли.

– Кровать досталась мне вместе с квартирой. Я снял ее с кроватью.

Это было одним из условий аренды. Пришлось соглашаться, так как квартира мне понравилась.

– Знаешь, я бы не захотел спать на такой кровати!

– Конечно, она очень безвкусная, но зато на ней довольно удобно спать. Здесь есть дистанционное управление на ручке, вызывающее убаюкивающие вибрации трех видов, есть электрический подогрев.

Например, можно задать команду и она приподнимется на 30, 45 или 60 градусов. Sehr praktisch! (очень практично)

– Да уж… Да-а-а… Поистине культовое сооружение! Самый настоящий профессиональный сексодром…

– Я уже к ней привык. Удобно.

– А где мы будем сидеть?

– Мы можем упасть на коврик. Я принесу штопор и открою вино.

Он вышел на кухню. Я огляделся. Весь буфет, письменный стол, все полки и подоконники были заставлены блестящими кубками, всевозможных конфигураций. На некоторых из них висели медали. Это впечатляло.

– Все твои? – спросил я, когда он вернулся с бокалами и бутылкой в руке.

– Ага, – кивнул он, – было дело. Я играл в шахматы с четырех лет.

Меня научил папа. Он очень хотел, чтобы я стал чемпионом мира.

– А почему ты бросил играть?

– Понял, что чемпионом мира не стану.

– Все это звучит грустно.

– Пустяки! Брось! Мне просто нужно набраться мужества и в один прекрасный день вынести все это добро на помойку.

– Зачем?

– Лишние воспоминания. Немой упрек. Смотришь и еще острее чувствуешь себя неудачником.

– Ты чувствуешь себя неудачником?

– Бывает.

– А как ты попал в Австрию?

– Случайно.

– Расскажи.

– Ладно, только давай сначала попробуем вино. Угу, ничего. Люблю красные итальянские вина. В отличии от испанских, они гораздо мягче, в них меньше танина. Французские же мне нравятся исключительно белые или розовые.

– Я пил хорошие французские красные вина.

– Хорошее красное вино может быть и австрийским, но это большая редкость, поскольку в Австрии красному винограду не хватает солнца.

– Давай выпьем за Россию!

– Давай.

– Ура!

– Ура!

Мы выпили. Он был мне интересен, поэтому я не стал сдерживать свое любопытство и сразу приступил к расспросам.

– Ты родом из каких мест?

– Я из Сочи.

– Курортные места.

– Разумеется. Мой папа был там директором гостиницы "Интурист".

– Солидная должность.

– Да, особенно в советские времена. Это его и погубило. Он спился.

– Его выгнали с работы?

– Нет, с таких работ не выгоняли, он умер. От цирроза печени.

Знал, что у него цирроз, но пить не бросал. Я вызвал ему "скорую", когда ему стало совсем плохо, поехал с ним в больницу и был с ним до последней минуты его жизни. Мне было четырнадцать. Мама моя к тому времени уже давно с ним развелась и жила в Австрии, она вышла замуж за состоятельного австрийского бизнесмена. Папа ей в этом посодействовал. Ее сестре тоже, выскочившей за венесуэльского нефтяного магната.

– Ого!

– Папа был натурой широкой, щедрой. У него было много друзей, он легко заводил знакомства с людьми. Когда мама от нас уехала, он постоянно водил к нам в квартиру женщин, всегда очень красивых. Я не спал по ночам, слушая, как они трахаются за стенкой, и неудержимо дрочил до полного изнеможения.

– А тебе он никого не предлагал женщину?

– Нет, я был тогда еще маленьким. Наверное, он не хотел меня развращать.

– Понятно. Значит, когда он умер, ты уехал в Австрию к маме?

– Не совсем так, все гораздо сложнее. Сначала я какое-то время жил с бабушкой, а затем меня забрала к себе тетка. У мамы была новая жизнь, родился еще один ребенок – моя сводная сестра Александра, поэтому я оказался лишним. Только после того, как я проболтался почти два года в Венесуэле, она решила забрать меня к себе в Вену.

– И с тех пор ты ни разу не бывал в России?

– Ни разу.

Я задумался. Мой новый знакомый принес с кухни несколько яблок и открыл вторую бутылку. Мы молча выпили. На город легла густая осенняя ночь и кусок неба, вырванный из пейзажа окном квартиры, усыпали яркие звезды. Вино в стакане пахло терпким букетом тосканских холмов. А на лицо Юры легла мрачная тень глубоко затаенной печали. Он откусил кусочек от яблока и, не прожевав и не проглотив его, несколько искаженным от наличия во рту постороннего предмета голосом нервно заговорил скороговоркой.

– Нет, нет, это не ностальгия! Ностальгия – это что-то другое…

Это что-то более мучительное и менее ясное. Мне никогда не грезятся стены Кремля, я их никогда не видел, хуй с ними… хуй! Мне никогда не грезятся грязные пляжи Сочи с их вонючей мутной водой, мерзкая тусня педерастов у памятника Ленину, абхазские спекулянты на рынке, безбожно обвешивающие и обманывающие приезжих покупателей, толпы кавказских зверей и бандитов на набережной, нагло цепляющих отдыхающих русских баб и задирающих мужиков…

Нет, по всему этого у меня нет никакой ностальгии! От всего этого меня всегда будет только мутить и рвать, от всей этой совдеповской блевотины и дряни…

Юра жадно отхлебнул из бокала и быстро долил себе еще. В навалившейся паузе стало слышно, как тикает на кухне будильник.

– Это все твое? – полюбопытствовал я, кивая на кубки.

– Это все в прошлом! – жестко отрубил он. – Надо собраться с духом и вынести все на помойку. Все кубки и медали вместе с книжной полкой. Все – на хуй!

После упоминания книжной полки, я обратил внимание на книги, что стояли на ней – шахматная литература по-русски и по-немецки, учебники, биографии гроссмейстеров, профессиональные журналы.

Никакой художественной литературы. Исключительно одна тема – шахматы. Узкая специализация.

Усилием воли, смирив свое неудержимое любопытство, решительно подавив лезущие изо рта бесчисленные вопросы, я решил просто дать ему высказаться, и, неторопливо попивая вино, полностью отдался ему слухом, тихо наслаждаясь тем, как он пиздит. А Юра пиздел о себе, об

Австрии, о сомнениях и надеждах одинокого холостяка.

Под размеренное жужжание его голоса, мне вдруг вспомнился старый анекдот-загадка: вопрос – "что такое не жужжит и в жопу не лезет?", ответ – "серийная советская жужжалка для жужжания в жопе"…

Убаюканный жужжанием его голоса, я как-то незаметно уснул, а когда проснулся под утро, Юра еще рассказывал, за окном расцветало серым влажным туманом хмурое осеннее утро, на кухне тикал будильник, а вино кончилось…

– Ну, мне пора! – спохватился я, вскакивая на ноги.

– Да, надо пойти позавтракать! – заявил Юра. – Я знаю хорошее место.

– Неплохая идея.

– Идем!

Юра подошел к шкафу, достал свежую рубашку и переоделся. Затем он уверенно выбрал пару мягких спортивных бежевых башмаков из своего длинного ряда ножных фетишей и мы с дурашливыми криками беззаботных молодых распиздяев скатились по лестнице вниз, выскочили на пустынную узкую гассэ и, спугивая по пути стаи уличных голубей, направились по сонным воскресным улочкам в сторону станции У-4, где уже терпеливо дожидались первой электрички метро несколько пропахших мочой и алкоголем сандлеров(бомжей) и элегантно одетых нахтшвермеров(ночных тусовщиков).

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Ресторан "КЕНТ". Турецкий завтрак.

До знакомства с Юрой я никогда не бывал в "Кенте", хотя слышал о существовании данного места, весьма популярного в среде венской художественной богемы. Я вообще не знал злачных мест 16-го внешнего района, убегавшего от грязного, шумного Гюртеля на зеленые холмы

Венского леса и считавшегося турецким гетто.