Смертельное наследство - Билл Видал

Том помолчал, как если бы обдумывал сказанное, потом кивнул и продолжил разговор, стараясь, чтобы в его голосе не проступало чрезмерной заинтересованности:

— Еще раз спасибо за откровенность, Дик. Теперь давайте сменим тему. Мне бы очень хотелось получить у вас копию одного документа…

— Какого именно? — Суини, вновь превращаясь в адвоката, достал из кармана блокнот и ручку.

— Завещания деда. Если вам удастся его найти, я прихвачу копию с собой в Англию.

— Будет исполнено. Вы когда улетаете?

— В четверг вечером.

— Вы получите его завтра же.

— Благодарю.

Закончив разговор, они приступили к еде. Принесли черепаховый суп и лучшую в Нью-Йорке вырезку — для Клейтона; устрицы и бараньи котлеты «виллеруа» — для Суини. Они запили все это вином «Напа-Вэлли Цинфандель», потом заказали кофе и выкурили по сигаре. Хотя никто не заставлял их хранить молчание, они, словно сговорившись, не произнесли больше ни слова относительно завещания Патрика Клейтона.

Моралес откинулся на шелковые подушки кресла-качалки и начал раскачиваться в нем, скользя подошвами мягких туфель от Гуччи по полированному мраморному полу. Одет он был небрежно, но, вне всякого сомнения, дорого. Верхние пуговки шелковой, нежных тонов, рубашки были расстегнуты, открывая висевшее на золотой цепи усыпанное бриллиантами распятие, колыхавшееся в такт движениям качалки. Глубокий загар оттенял изумрудную зелень глаз Моралеса и латунь выбеленных солнцем рыжих волос, начинавших редеть на макушке. Хотя ему уже исполнилось сорок, выглядел он моложе — в основном благодаря развитой мускулатуре, которую не могли скрыть тонкие летние одежки.

С веранды, где он расположился, открывался прекрасный вид на безупречно подстриженную зеленую лужайку, протянувшуюся в юго-западном направлении. Заходящее тропическое солнце, клонившееся к горному хребту на горизонте, бросало мягкие отсветы на головки цветущих белых и розовых гвоздик в саду. Однако Моралес знал, что эта мирная картина обманчива, ибо в лесу за садом территорию патрулировали его люди, вооруженные автоматами АК-47 и ручными гранатами.

Надо сказать, это обстоятельство весьма раздражало хозяина виллы. В самом деле, почему он, Карлос Альберто Моралес, находясь под собственным кровом, может позволить себе расслабиться только под охраной целой частной армии? Со стороны бассейна, скрытого тщательно подстриженной живой изгородью, доносились голоса его плескавшихся в воде детей, и это лишь подчеркивало тот факт, что семейство и он сам вынуждены мириться с вечными ограничениями жизненного пространства, налагаемыми мерами безопасности.

Как всегда, корень проблемы следовало искать в происках гринго. Американцы потребляли его продукт в огромных количествах, но правительство США винило в этом не их, а Моралеса. В результате он более не мог свободно посещать Америку, что было в общем-то не так уж и важно. Однако в последнее время американцы довольно часто проводили специальные операции на территории Колумбии, и это становилось все более неприятным. Гринго давали колумбийскому правительству в Боготе льготные займы, поставляли гуманитарную помощь, самолеты, стрелковое оружие и засылали в страну «советников» для обучения бойцов службы по борьбе с наркотиками, которая по численности уступала лишь колумбийской армии. Эти американские «советники» с чековой книжкой в одной руке и пистолетом в другой попортили наркобаронам немало крови. Дошло до того, что даже представители Медельинского картеля уже не чувствовали себя в безопасности на собственной территории. Их люди могли польститься на деньги и предать свое руководство, тем более что в Колумбии за пятьдесят тысяч баксов можно купить что угодно и кого угодно. Пока Моралесу удавалось бороться с человеческой алчностью при помощи страха: измена автоматически означала смерть предателя, а в случае необходимости — и всей его семьи. Но даже такие жестокие меры не могли гарантировать абсолютную защиту от предательства, и Моралес решил сменить тактику — ему в голову пришла одна любопытная мысль.

Моралес услышал звук мотора раньше, чем увидел машину. Он знал, что ее остановят у главных ворот поместья и обыщут. При этом его люди, укрывавшиеся в лесу, будут наблюдать за происходящим и докладывать по уоки-токи об обстановке. А из дома выйдут два его телохранителя, чтобы лично встретить машину. Через некоторое время, пройдя контроль, авто подъехало к террасе и остановилось. Из салона вышел гость. Кроме него, в машине никого не было.

— Добрый день, дон Карлос! — Посетителем оказался высокий светловолосый мужчина, одетый в безупречный летний льняной костюм и передвигавшийся с хищной грацией горного леопарда. — Я приехал, как только смог.

— Проходи и присаживайся, Энрике. — Моралес указал на стоявший рядом с ним стул. — Выпей чего-нибудь холодненького.

Некоторое время они сидели в полном молчании, Моралес продолжал раскачиваться в кресле-качалке. Пришла служанка и принесла на серебряном подносе фруктовый сок со льдом в хрустальных бокалах.

Моралес жестом отпустил прислугу.

— Эта земля, — он указал взмахом руки на холмы и леса, окружавшие поместье, — всегда была очень добра ко мне. Что ты думаешь об этом, Энрике?

— Полагаю, так оно и есть, дон Карлос, — уклончиво ответил посетитель. — Но мне представляется, что это скорее результат вашей деятельности, нежели ее щедрости.

Моралес кивнул:

— Возможно. Но меня печалит то, что она очень мало дарит другим людям, которые живут здесь.

Энрике Шпеер промолчал. По тону Моралеса он догадывался: тот что-то задумал.

— Я ездил в Медельин третьего дня. И знаешь, что увидел? Грязные улицы и полуразвалившиеся хижины, именуемые там домами. И это заставило меня основательно поломать голову. Почему люди живут так скудно, Энрике? Почему они бедствуют в этом принадлежащем нам благодатном крае? — Моралес посмотрел на гостя, вопросительно приподняв бровь.

— Похоже, так обстоят дела во всей Колумбии, дон Карлос.

— Увы, я мало что могу сделать для всей Колумбии, но кое-что для тех, кто живет в этих краях, вполне в состоянии. Знаешь ли ты, что половина детей в этой провинции не ходят в школу?

Шпеер покачал головой.

— А знаешь ли ты, что значит быть бедным и больным? В Медельине я зашел в благотворительный госпиталь. Просто для того, чтобы посмотреть, как он функционирует, и… О ужас! Я бы не отдал туда даже собственную собаку!

— Существуют планы по возрождению этих земель. Надо сказать, что американская помощь направляется в основном в эту провинцию…

— Ох уж эти мне планы! — перебил собеседника Моралес. — Гринго, давая под них деньги, делают большую глупость. Когда политиканы и их друзья в Боготе заберут свою долю пирога, от этих сумм едва ли останется десять центов с доллара.

— Совершенно справедливо.

— Когда возникает проблема, Энрике, необходимо незамедлительно ее решать. — Моралес хлопнул кулаком левой руки по ладони правой. — У меня по крайней мере заведено так.

— Могу я вам чем-нибудь помочь, дон Карлос?

— Я собираюсь поделиться своим состоянием с населением Медельина. Я построю там госпиталь. Современный госпиталь, где будут работать высокопрофессиональные и хорошо оплачиваемые колумбийские врачи. А еще я построю две школы. Большие, оборудованные по последнему слову техники школы, где будут учиться дети бедняков. — Моралес вкладывал в каждую новую фразу все больше патетики. — Ну и дома, конечно. Много домов. Недорогих, но приличных.

— Какая удивительная щедрость! — Шпеер, похоже, был впечатлен.

— Разумеется. Но насколько удивительная? Я имею в виду, сколько все это может стоить?

— Кроме денег на строительство, предстоят еще и высокие накладные расходы, — осторожно заметил гость.

— Об этих расходах можешь не беспокоиться: их оплатит местное деловое сообщество. Ну а церковь же обеспечит нас персоналом. Клирики постоянно рассуждают о социальной справедливости, не так ли? Пусть в таком случае поработают у нас учителями. Итак, во сколько мне обойдется строительство?

— Я обдумаю этот вопрос.

— Ну а приблизительно?

— Миллионов в пятьдесят. Возможно, больше. Тут многое зависит от сроков.

— А в какую сумму оценивается мое состояние, Энрике?

— Миллионов в сто двадцать-сто двадцать пять.

— В таком случае примемся за дело!

— У меня просто нет слов. Вы готовы передать жителям Медельина почти половину своего состояния?

— Да.

— Подобный жест сделает вас любимцем всей провинции. — Постепенно Шпеер начал понимать, что к чему.

— Правда?

— Несомненно. При подобных обстоятельствах всякий, кто скажет о вас хотя бы одно дурное слово в этих краях, — он обвел рукой видневшиеся на горизонте леса и горы, — сам выроет себе могилу.