Ночные Хранители (СИ) - Аберто Ева

30 ноября мы гуляли по скользким улицам. Зима наступила рано и первый снегопад струился, перемешанный с грязью, в сливные дыры, звенел решетками и журчал под ногами. Я отделился от переговаривающихся ребят и, забежав вперед, остановился у витрины. Я был в поле зрения друзей, на знакомой улице, вдали от трассы — но правила меня подвели. Если бы я остался в шумной и веселой толпе, возможно, не лежал бы, осознавая происходящее на чем-то колючем и холодном.

Я помню свист, режущую, горячую боль от мазнувшего по мне колеса. Наверно, отступив от подсвеченного окна, поскользнулся в грязи и нарвался на мотоцикл. Свой я давно забросил, но, если б знал, не стал бы. Мчал бы себе сейчас по сухой трассе и не чувствовал сквозь веки яркого, нестерпимо жгучего света. Постепенно приближаясь, людские голоса о чем-то испуганно спорили. Пора отсюда выбираться, если хочу подать весть друзьям. С больницей я смирюсь, но, если вернется боль, однозначно без них пропаду. Глаза не открывались, как в подернутые дымкой ранние утра. Придется сначала встать, а затем просыпаться. Я сел в больничной койке, укутанный чьей-то шалью.

Точнее, думал, что сел. Тело не слушалось, и я решил, что это от болевого шока или меня специально придавили к кровати, чтоб не усугублял. Может, сломал что-то?

Но и боли тоже не было. Я слышал, видел свет сквозь прикрытые веки, но не чувствовал тела. Голоса приблизились, один что-то воскликнул, а другие тяжело вздохнули. Несмотря на то, что говорящие нависали надо мной — я видел их размытые черные фигуры, заслоняющие лампу — звук доносился будто издалека, или сквозь плотную занавесь. Два силуэта отдалились, а потом все затмила большая тень; наверно, меня накрыли с головой.

Не знаю, сколько я лежал без сознания, только, очнувшись в полной темноте, почувствовал себя отлично. Пошевелил пальцами ног, открыл веки и, увидев черную изнанку ткани, убедился, что наконец управляю собой. Аккуратно скинув на пол покрывало, я сел и огляделся.

Вокруг — стерильно чистая белизна. Сам я — на металлическом столе, сижу на шерстяной шали в которой меня, вероятно, принесли друзья. Рядом не оказалось коек, привычной больничной тумбы — может, это предоперационная, или то-то в этом роде. Я прошелся, рассматривая залу. В теле не было никакой боли, тяжести. Удивительно, плечо и лоб даже не саднило. Вдруг в руке что-то кольнуло, и я посмотрел вниз.

Сквозь мое запястье прошел оставленный кем-то из врачей скальпель, но я не чувствовал его. Моя кисть казалась полупрозрачной и даже чуть мерцала. Я оглядел босые ступни, разодранную ткань на плече и виднеющуюся в дырке белесую призрачную кожу. Все вокруг словно подернулось мутной дымкой и я, ошарашенный, осел на колючую ткань и вздрогнул. Не хватало мне этих открытий — я сел не на шаль, как думал — а на небольшой холмик под плотной тканью, опасно напоминающий человека.

Резко дернув за край ткани, я чуть не упал на столик с инструментами — под тканью лежало холодное тело со спекшейся кровью на плече и лбу.

Рядом со мной, не давая опомнится, в воздухе закрутилась воронка из прозрачного нечто. Она разрасталась, обретая краски и все больше смахивая на маленькую галактику с картинок. Миллиарды звезд загорались и гасли, прожив четверть минуты. Вокруг стало противно тихо — замолкли незаметные голоса из коридоров и палат. Кажется, воронка закручивала воздух; порывы ветра трепали мою порванную куртку, когда как все вокруг застыло и помутнело, будто погруженное в золотой янтарь. Я испуганно отступил назад, но воронка упрямо последовала за мной; комната, непозволительно маленькая и плотная дымка вокруг стремительно уменьшали шансы на спасение. Выбора не осталось и я, вспомнив безумные истории, шагнул в воронку.

Не выдержал и крепко зажмурился, обхватив колени.

Кажется, я плыл по течению, оставаясь сухим, пару минут. А затем, едва успев раскрыть глаза, приземлился на что-то мягкое и мерно шелестящее. Трава.

Я оказался на поляне, усыпанной желтыми головками цветов, окруженный неизвестными деревьями, синхронно покачивающимися на ветру. От того, что вокруг меня двигалось, казалось, что поляна нереальна, расплывающаяся, как акварельный рисунок. Вдруг меня пронзила колючая лапа и я увидел ее голый конец, торчащий из разодранной в клочья одежды.

Если в первые два раза я гнал мысли прочь, то теперь по телу разливалась живительная злость. Ярость. Я, будто чокнутый, крикнул во все горло, мечтая распасться на кусочки, наконец умереть. За что я мучительно, медленно, тягуче не могу умереть, как нормальные люди, еще тогда, в шестнадцать. Перед глазами, дразнясь, проплывали ненавистно белые палаты и горячая боль. Я вспомнил тело на столе. Если оно мертво, то я — призрак? За что так, где обещанная темнота, вечный сон? Я умер, но еще живу, управляю телом, пусть и не чувствую. Как долго будет длится вечность, в которой я натыкаюсь на ножи и прохожу сквозь, разрывая призрачную одежду? Вновь взвыв, я закрыл глаза, мечтая провалится в сон, нормально умереть. Мешала только ярость. Я чувствовал злость в кончиках пальцев, зубах, коленях. Она, острая, тыкающаяся в меня изнутри, дарила наслаждение.

Тело пронзила боль. Сначала казалось, будто это от злости мне кажется, что я чувствую. Но нет. Боль была настоящей, горячей, пульсирующей во лбу и плече. Неужели я снова оживу? Кажется, мои метания по лесной и, как казалось, пустой поляне, кто-то заметил:

— Угомонись, Ник. Ты нужен мне в сознании — особа в черном платье, знающая мое имя, медленно приближалась. Я видел только ее фигуру, из-за боли все расплывалось. Но я чувствовал. Если нельзя умереть сейчас, может, можно ожить и что-нибудь, хоть что-нибудь сделать? — ты напуган. Но я помогу — она еще что-то говорила мерным, тихим голосом и боль отступила. Я, осознав, что больше не чувствую, приблизился к женщине почти вплотную и только и смог, что прошептать. Наверно, у меня сел голос

— Ты просишь чувствовать? — она услышала меня. С надеждой отступив, я приготовился внимательно слушать. Все, что угодно, лишь бы закончить то, что меня мучает — я Джеральдина — зачем-то представилась женщина. Сейчас мне было совсем не до знакомств — тебя подвергли проклятию. Страшному проклятию — она повторила, хищно обнажив клыки — сейчас слишком поздно, и я не могу его снять. Оно передается по наследству, так, что есть другой способ — долгий, но верный. Я перемещу тебя к тому, кто виноват во всем. К первому Волшебнику Солнца — я, не понимая, пожал плечами. Главное, что способ сработает. Мне не важно, кто эти волшебники — есть одно «но» — Джеральдина, как она назвалась, заглянула мне в глаза, выжидая. Я придал себе самый отчаянный вид, какой смог — отлично — она кивнула — тебе придется его убить — я вздрогнул, отбежав на несколько шагов — пожалуйста, не забывай, что это он во всем виноват. Пожалуйста — вздохнув, я снова приблизился. Не важно. Если все можно исправить, я сделаю все, что нужно. Все наконец закончится — ты переместишься на много сотен лет назад, а потому никто не должен тебя видеть. В Астроводе останется только убить единственного мужчину, а если не сумеешь — утащить за собой. Раскол сделает все за тебя — я быстро покивал, похрустел пальцами, силясь их ощутить и кивнул. Скоро все будет хорошо. Женщина улыбнулась и запрокинула голову, что-то быстро зашептав. Рядом закрутилась привычная воронка, которую Джеральдина назвала Расколом. Я вздохнул. Если в омут, то с головой.

Астровод

И шагнула в Раскол.

Как в первый раз, мимо проносились вещи, а я словно двигалась по призрачному коридору. Вокруг кружились звезды. В этот раз все закончилось быстрее и я, не успев напугаться черной бездны в конце пути, свалилась на нечто мягкое и шуршащее. Подул ветер, откинув волосы с лица и зашуршал книжными страницами недалеко от меня. Я подскочила на ноги и принялась тереть ноющие локти. За моей спиной гулко хлопнула обложка книги; от неожиданности вздрогнув, я обернулась на звук.