Ереван. Мифология современного города - Светлана Лурье

Власти отчаялись бороться с преступностью, захлестнувшей послевоенный Ереван. У жителей на руках было большое количество огнестрельного и холодного оружия, которое при всяком случае пускалось в ход.

Власти пошли на беспрецедентный шаг с целью обуздания преступности. Были созданы дворовые отряды самообороны (так называемые “гвардии”), вроде народных дружин, которым, однако, разрешено было носить оружие. “Гвардейцы” были, фактически, легализованными бандами, которые быстро поделили город на зоны, после чего начались массовые разборки между самими “гвардейцами” за власть над неосвоенными территориями. Почти сразу власти бросились бороться с гвардейцами, разоружать их.

Легенда сохранила историю об “Азат майле” (Свободной майле), армянском поселении, располагавшемся на месте нынешнего микрорайона “Нор Бутания”. “Азат майла”, по легенде, не платила ни налогов, ни за коммунальные услуги. В эти темные дворы не смел войти не только посторонний прохожий, но и представители власти и милиции. Убежища в “Азат майле” мог попросить любой обиженный властями человек.

Избавились от беспокойной общины только снеся дома под корень бульдозерами. Жители встретили бульдозеры огнем из самого настоящего пулемета. Но оставшись без жилья, вынуждены были смириться и расселиться по новым квартирам…

Еще один пулемет был найден в старейшем поселении – Конде. Этот своеобразный район пытался сравнять с землей буквально каждый партруководитель. Сопротивление жителей тут, к счастью, возымело действие: До стрельбы дело не дошло, хотя пулемет был найден и здесь – его прятали в местной церкви.

Конд остался жить до наших дней. В 80 годы археологи выяснили, что это оборонное поселение непрерывно существовало аж с IV века. В то время оно носило практически то же название – “Конт”.

Армении долго готовили роль сельскохозяйственной республики, но с сельским хозяйством ладилось не очень: колхозы бедствовали, кампании типа “сеять хлопок” или “выращивать сахарную свеклу” проваливались. Фактически, успешными были только садовые и бахчевые культуры и виноград: то, что раньше было монополией ереванских садоводов. Не выдерживая конкуренции со стороны села (на селе было лучше с оросительной водой), ереванские садоводы ушли на промышленное производство. Бросили свое дело и сельские пастухи по всей Армении. Например, овцеводство, традиционное для многих районов Армении, почти прекратилось. Жители влились в кадры рудокопов и энергетиков. Вся Армения стала потихоньку более городской.

В начале 50-х преступность в Армении из бытовой и хулиганской стала откровенно “профессиональной”. Возвращающиеся из мест заключения принесли с собой не только воровской жаргон и стиль взаимоотношений, но и понятия воровского “интереса”, “работы”. У хозяев дворов и районов появилась другая мотивация: зоны влияния нужны были для того, чтобы воровать в том или ином месте. Так в тех же дворах, где авторитетами были бескорыстные хулиганы “гвардейцы” (это слово уже произносилось только шепотом), появились чисто воровские “должности”: “хорошие”, они же “гохаканы” (воровские авторитеты), “угловики” (т.е. “ответственные” за такой-то угол, перекресток), “манглавики” (“шестерки”), и т.п. Часть “гвардейцев” влилась в ряды “воровских”, часть – потеряла свое влияние.

Начавшиеся воровские разборки были самыми кровавыми. Двор шел на двор, и район – на район. Было даже – город на город! Эта знаменитая драка, по легенде, началась в арке дома возле нынешнего кафе “Козырек”. Группировка из города Ленинакана была вызвана по телефону несколькими ленинаканцами, которых побили ереванцы. Прибыв на нескольких грузовиках, ленинаканские бандиты устроили кровавый реванш… В Ереване не любят вспоминать этот случай…

Впрочем, описание “майловых” общин и их криминального житья вовсе не удивительно. Удивительно, как же Ереван стал вскоре одним из самых мирных городов, где почти полностью исчезли преступления против личности. Об этом – ниже.

В послевоенные годы в Армении шел уникальный процесс – иммиграция. Начальный советский миф об этом гласил, что речь идет о “репатриации насильственно перемещенных армян”. На самом же деле во многих странах существовала большая армянская диаспора, часть которой искренне верила в новое, более справедливое устройство послевоенного мира. Более того – часть диаспоры была подвержена коммунистическим идеям (очевидно, не без вклада КГБ), особенно в относительно бедных странах, вроде Греции, Сирии, Ливана и др. Не секрет, что именно коммунисты подбивали многих зарубежных армян ехать в Армению. “Репатриацией” это не было, поскольку Армения в границах Армянской ССР никогда не была родиной их предков – выходцев именно из Западной Армении. Мотивом к переезду было и желание “ехать строить Советскую страну”.

Общесоветскому мифу не приходилось сталкиваться с таким явлением, как добровольная массовая иммиграция, и держатели этого мифа испытывали невообразимые сложности с “озвучиванием” нового явления. Сейчас трудно поставить себя на место тогдашнего чиновника или журналиста, а тогда жизненно важными был вопрос: эти репатрианты – “свои люди” или “не свои” (читай – враги, которых надо уничтожать)? Если “свои”, то почему до сих пор жили в капиталистических странах?

Так и случилось, что иммиграция уже подходила к концу, когда появились первые “канонизированные” объяснения. Последствия иммиграции как бы искусственно растянулись на многие годы – аж до начала 70-х, когда уже вовсю шел обратный процесс: бывшие иммигранты и их дети уезжали обратно…

Одно из ранних объяснений, оставивших “знаковый” след в сознании людей было откровенной фальшивкой. Надо было дать людям простой ответ на вопрос: откуда берутся неизвестные люди, и почему им можно доверять? Ответом стал фильм “О чем шумит река”. Замечательный фильм, рассказывающий о председателе колхоза, который в войну попал в плен к немцам, а после войны был силой угнан на урановые рудники, бежал, и наконец сумел осесть на турецкой территории – буквально через реку Аракс от родного колхоза. Прошли долгие годы, без надежд на возвращение на родину, и вот как-то, спасая турецкую девочку во время наводнения, он (с помощью советских пограничников), оказывается на родном берегу, встречается с дочерью и односельчанами… Этой фантастической, и главное, совершенно не имеющей отношения к иммигрантам истории предназначалось заменить историю истинную. Печальная мелодия этого фильма стала для всех армян символом тоски по родине. Лик гениального армянского актера Рачия Нерсесяна (который и сам иммигрировал в Советскую Армению, только раньше – в 1928 году) с тоской смотрящего в сторону Родины, заставлял поверить: что делал нынешний “новоприезжий” до сих пор – тосковал о родной земле, и вернулся почти чудом, как только представилась возможность!

Поначалу этот миф устраивал всех. В том числе – и самих иммигрантов, заинтересованных в социальной адаптации в новой среде – по-советски подозрительной и недоверчивой. Фильм сыграл исключительную роль. Во-первых, если неожиданному страннику поверили бдительные советские пограничники (два друга – чернобровый Армен и русоволосый Саша), то и простые граждане могут верить новоприезжим!

А во-вторых, не будет преувеличением сказать, что именно с этого фильма начал строиться образ Советской Армении как родины всех армян. Образ был найден! Его потом только продолжили другие книги, песни и фильмы. В том числе и довольно необычные слова гимна Советской Армении: “Советская свободная страна Армения […], строительница! Храбрые сыны твои отдали свои жизни за тебя, чтобы стала ты матерью-родиной армян”. Стать матерью-родиной! Только на это могла претендовать для всех армян маленькая Армянская ССР! То же самое позже стали петь о Ереване: “Ереван – пристанище всех армян”. Впрочем, к вопросу построения Армении в “уменьшенном” масштабе мы еще вернемся…

Итак, на первое время миф о новоприезжих заменял реальность. Новоприезжие обживались на новом месте на условиях соблюдения некоей тайны. Части из них были выделены роскошные участки в центре города, которые работящие “капиталисты” застроили прекрасными домами. Других отправили в самые необжитые районы Армении, где – опять-таки безо всякого освещения в прессе – они строили небольшие города. В самом Ереване уже появилась конкуренция между очередниками на жилье: пробивные новоприезжие хотели устроиться именно в Ереване, а старожилы роптали, что новоприезжих слишком балуют. Однако до смерти Сталина об этом нельзя было говорить вслух. Сталин умер, и тут как бы “появились” новоприезжие. В народе их тогда называли “ахпарами”, пародируя их забавное произношение слова “братец”.