Град Светлый - Людмила Шапошникова

«Участник и политики, и малых дел житейских, исцелитель, чудотворец… Неутомимый труженик и духовидец, друг легкого небесного огня и радонежского медведя, Преподобный Сергий вышел, во влиянии своем на мир, из рамок исторического. Сделав свое дело в жизни, он остался обликом. Ушли князья, татары и монахи, самый монастырь его закрыт, осквернены мощи, а облик жив и так же светит, учит и ведет»[20].

Прошло более шести веков с момента ухода Сергия, но его воздействие продолжается по-прежнему. Продолжается и влияние на лучших представителей русской культуры, каковым являлся Николай Константинович Рерих, один из тех, кто сыграл важнейшую роль в формировании и развития Духовной революции в России.

У Рериха как русского художника и мыслителя существовала особая связь с иноком, жившим века тому назад. Эта связь была конкретным, я бы сказала, персонифицированным духовным воздействием Сергия на Николая Константиновича. Возможно, в этом выражалось то длительное влияние Сергия, которое энергетически испытывала культура России в целом.

Неканоническая церковная роспись Рериха несла в себе отголоски тех взглядов, которые были у инока Сергия. Временами казалось, что Рерих как бы продолжает идеи Сергия, развивает их, вскрывает их жизненность. Его, как и Сергия Радонежского, отличала широта исторического мышления. Оба они, инок и художник, считали, что культурное, нравственное строительство является главным в любом строительстве, что оно основа всему. Тот настрой, который был присущ Сергию, нередко одухотворял рериховские полотна. И тогда в них возникал чудесный сплав мужества, красоты и глубокого проникновения в суть Времени. Но в то же время у Рериха был момент, определенно относящийся к Сергию, который трудно объяснить. Он возник в творчестве художника не сразу. В нем как бы сочеталось несочетаемое. На одном из полотен Николая Константиновича мы видим высокую сильную фигуру инока в черной схиме. Белая борода, резко очерченные скулы, совершенная линия тонкого носа, чуть приподнятые кверху уголки продолговатых глаз. Облик Сергия похож и в то же время не похож на тот приглаженный, смягченный иконописный образ, хорошо известный в русском православии. Позади стоящего на холме Сергия — Троице-Сергиева лавра. На «полотенце», которое Сергий держит в руках, три круга. Знак, который потом ало вспыхнет на рериховском Знамени Мира… Другое полотно, о котором пойдет речь, было создано Рерихом годом раньше и, казалось, не имело непосредственного отношения к Сергию Радонежскому. На ступеньках лестницы, высеченной в скале, стоит высокий человек. Горы, среди которых он изображен, находятся в далекой Индии и называются Гималаями. Чужим словом «гуру», что значит «учитель», назван и стоящий на каменной лестнице. Все на этом полотне незнакомо, знакомо только лицо стоящего. Красивая, четкая линия носа, высокие скулы, продолговатые глаза. На грудь спускается седая борода. Человек держит чашу с зажженным светильником. И еще картина. Характерный русский купол небольшой церковки. Церковка стоит в горах. Картина называется «Часовня святого Сергия в Гималаях». Откуда эта связь с Гималаями у русского инока? Где сдвинулось Время в таинственной цепи бесконечных жизней? Сдвинулось, на миг вспыхнуло светом и тотчас же снова стало на свое место, опустив непроницаемый занавес. Кто знает, может быть, Рерих успел поймать этот свет-озарение и смог постигнуть тот неведомый миг… Оба они были людьми необычной судьбы.

Жизнь Сергия прошла стремительно, плодотворно, и путь ее удивительно был прям и походил на несущуюся во времени стрелу, пущенную чьей-то невидимой, но мудрой рукой. Прямой путь не значит путь легкий. На нем было столько предвиденных и непредвиденных трудностей и тяжелого труда, что хватило бы на целую братию не одного монастыря. Влияние этого человека на многие стороны русской жизни было длительным и прочным. Культурная, духовная и политическая его деятельность отличалась качествами устойчивости и составила целую неповторимую эпоху в истории России. Церковью он был причислен к лику святых, преподобных. Монастырь, им основанный, играл на протяжении ряда веков крупную историческую роль. Дмитрий Донской незадолго до Куликовской битвы получил в нем от Сергия наставления и благословение. Позже монастырь встал неприступной крепостью на пути поляков. Его стены спасли жизнь русского царя-строителя Петра I. Трудясь на благо России, Сергий Радонежский прозревал будущее. Он закладывал крупные, хорошо обработанные камни в основание этого будущего, и каждый из этих камней потом станет краеугольным в каких-то очень важных событиях. Его точное историческое предвидение походило бы на необъяснимое чудо, если бы за ним не стояли знание и аналитическая одаренность, сочетавшиеся с творчеством его духа. В 1919 году священник и ученый П.А. Флоренский писал: «Вглядываясь в русскую историю, в самую ткань русской культуры, мы не найдем ни одной нити, которая не приводила бы к этому первоузлу: нравственная идея, государственность, живопись, зодчество, литература, русская школа, русская наука — все эти линии русской культуры сходятся к Преподобному»[21]. И если непредубежденно проследить жизнь Сергия, мы поймем, что в этом высказывании нет переоценки. С годами в нем росла и укреплялась та высокая нравственная сила, которая отличала Сергия от многих и которую он прививал монастырской братии.

Несмотря на глухое место, где стояла келья Сергия, слух о нем распространился широко, и к нему стали стекаться те, кто искал в то смутное и тревожное время покоя души и сопричастности духовному. Сергий принимал всех душевно обремененных. Он не требовал от них денежных вкладов или иных гарантий их материального состояния. Это придет в монастырскую жизнь позже, когда Сергия уже не будет, а нравственные основы монашества, с таким трудом им установленные, будут порушены. В монастырях начнут «мягко спать и сладко есть». И это будет так не похоже на то, за что ратовал и боролся Сергий.

Один из будущих настоятелей Троице-Сергиева монастыря отец Иосиф писал: «Между ними господствовала такая нищета, такое отсутствие любостяжания, что в обители св. Сергия и самые книги писали не на пергаменте, а на берестах; сам же св. Сергий носил такое бедное платье, что приходящие часто не узнавали его и думали, что это один из просителей»[22]. Приходящим к нему людям Сергий говорил прямо и открыто: «Хотите ли и можете ли терпеть труды места сего, голод и жажду и прочие недостатки? Знайте, что вам предстоит здесь, будьте готовы терпеть скорби, беды, печали, всякую тугу и нужду, приготовьтесь не к покою и беспечалию, но к трудам, посту, всяким искушениям и подвигам духовным»[23]. Одни к этому не были готовы и уходили, другие оставались. То, о чем говорил Сергий, в значительной степени относилось к нему самому. Скорби, беды, печали и труды терпел сам он больше всех остальных. В лесу стояли бедные кельи, огороженные тыном. Некоторые из них срубил сам Сергий для вновь пришедших. «Он сам носил дрова из лесу и колол их, носил воду из колодезя и ставил ведра у каждой кельи, сам готовил кушанье на всю братию, шил платье и сапоги, одним словом, служил всем, как раб купленный»[24]. В этом подвижническом служении была заложена одна высокая идея — научить людей бескорыстно служить другим, научить их жить сообща. И до Сергия, и в первые годы существования его обители монахи селились вместе, но сообща не жили. Каждый из них имел свое хозяйство, каждый сам заботился о пропитании. У одного это пропитание было, у другого нет. Сергий осуществил в своей обители идею общежития, общины. Имущество было объединено, пропитание стало общим и одинаковым для всех. Были введены общинные должности: повара, казначея и т. д. Труд стал мерилом в отношениях между людьми. Стараниями Сергия монашеская община его обители сохраняла ту изначальную чистоту, которая была заложена в его идее. Эта удивительная община стала своеобразным прообразом будущего лучшего устройства мира, где людей объединяет труд и где духовные, культурные ценности занимают одно из важнейших мест. В этом отношении Сергий намного опередил свое время. Община была небольшая, ограниченная рамками социальных и исторических условий. В то время, в тех обстоятельствах она была обречена. Но, тем не менее, в ней какое-то время жила и билась прекрасная и высокая мысль ее создателя. Мысль о всеобщем благе. Устав иноческого общежития был введен и в других монастырях. Но надо ли писать о том, чем все это кончилось…

Росла обитель, и росла ее слава. «Преподобный Сергий, — писал крупнейший русский историк Ключевский, — был великим устроителем монастырей, своим смирением, терпеливым вниманием к людским нуждам и слабостям и неослабным трудолюбием он умел не только установить в своей обители образцовый порядок иноческого общежития, но и воспитать в своей братии дух самоотвержения и энергию подвижничества»[25]. Из всех существовавших тогда социальных институтов церковь и монастыри были приближены более всего к народу. И просветитель широкого масштаба, каковым являлся Сергий, мог действовать только через эти средоточия духовной жизни народа. Такова была эпоха, и таковы были ее особенности.