Мерфи - Сэмюел Беккет

Силия начала отвечать на вопросы старика в том же порядке, в каком он их задавал. Мерфи – это Мерфи. Продолжая давать ответы, она сообщила, что у него нет никакой определенной профессии и никакого определенного занятия; прибыл он из Дублина… («Боже мой, какой ужас!» – воскликнул тут Келли)…у него, насколько известно Силии, имеется один дядя, некий Квинси, преуспевающий бездельник, живущий в Голландии; Мерфи пытался вести с ним переписку; Мерфи, насколько она может судить, нигде и никогда не работал; иногда у него заводились кой-какие деньжата, достаточные для того, чтобы купить билет в турецкие бани; Мерфи считал, что его ожидает великое будущее; и никогда он в разговорах не возвращался к прошлому. Мерфи – это Мерфи, вот и все. И у него есть его Силия.

Старик Келли собрался с силами и возопил:

– А на что же он живет?

– Ну, ему немножко перепадает от добрых людей. Старик рухнул на подушку. Он свое сказал, выстрел сделан. Теперь пропади оно все пропадом.

А Силия в своем рассказе подошла к той части своих отношений с Мерфи, объяснить которую старику было бы очень трудно, хотя бы потому, что она сама здесь многого не понимала. Она чувствовала, что если бы ей каким-нибудь образом удалось растолковать суть проблемы деду, то тут же ситуация была бы проанализирована его огромным церебральным устройством, которое немедленно и исправно выдало бы ответ. Силия, все ускоряя свои шаги, меряющие комнату, насиловала свой собственный мозг, не очень, мягко скажем, большой, пытаясь разгадать, отчего же возникли проблемы в отношениях с Мерфи. Она сознавала, что их отношения подошли к некоей критической точке, еще более поворотной, чем та, что находилась на пересечении улиц Эдис Гроув, Креморн Роуд и Стадионной.

– Знаешь, никого у меня нет на свете, кроме тебя, – пробормотала Силия.

– Да уж, никого. А как же твой Мерфи?

– Да нет больше на свете человека, с которым я могла бы обо всем этом говорить. А с Мерфи ни о чем таком не поговоришь.

– Ну, ты меня утешила! Силия, остановившись, высоко подняла сжатые руки, хотя знала, что дед этого жеста не увидит, потому что глаза его снова были закрыты, и попросила:

– Пожалуйста, послушай внимательно и поясни мне, что все это значит и что мне делать дальше?

– Подожди, подожди! – вскричал старик. Его рассеянное внимание плохо слушалось призывов и сосредоточивалось медленно. Причин тому было много. Одна из них заключалась в его кэкуме,[22] которая стала снова, да позволено будет так выразиться, вилять своим хвостом; другая причина заключалась в его конечностях, которые не хотели слушаться его воли, подобно дрейфующему судну, не слушающемуся руля и волочащему за собой якорь; еще одна причина лежала в его детстве ну и так далее. Все эти причины следовало уважить, каждой уделить должное внимание. И вот когда старик решил, что сделано в этом смысле достаточно, он окликнул Силию:

– Ну вот, теперь я готов внимательно слушать.

Силия тратила все то малое, что она зарабатывала, Мерфи не зарабатывал ни пенни. Его благородная независимость зиждилась на некоей договоренности с хозяйкой, у которой он снимал квартиру; смысл этой договоренности заключался в следующем: она отправляла прекрасно препарированные счета и деньги, полученные от квартиронанимателей, господину Квигли, владельцу дома, и отдавала Мерфи то немногое, что оставалось в результате такой обработки счетов; правда, она кое-что вычитала и для себя в качестве комиссионных, что было вполне резонно. Такое замечательное взаимодействие с хозяйкой позволяло Мерфи вести не очень голодное существование, но для семейной жизни, даже очень скромной, получаемых таким образом малых денег никак не могло бы хватить. Ситуация осложнялась тем, что дом предполагалось снести, а обращаться к великодушию господина Квигли не было никакой возможности. «Имею ли я право кусать руку, которая морит меня голодом, с тем, чтобы она меня удавила?» – вопрошал Мерфи. Конечно же, они, если бы постарались, могли бы вдвоем заработать достаточно, чтобы сводить концы с концами. Мерфи тоже так считал, но при высказывании этого соображения у него было такое гадкое выражение на лице, что Силию брала оторопь, ей хотелось бежать куда подальше, но она чувствовала, что жить без него пока не может. Мерфи испытывал глубочайшее почтение к непостижимым таинствам человеческого духа, и он весьма легко воспринимал свою неспособность делать какие-либо вложения в поддержание семейного очага. А если она тоже не в состоянии их обеспечить, говорил Мерфи, ну что ж, значит так и будет. Либерализм его иногда заходил слишком далеко, но таков уж был Мерфи.

– Ну, пока я вроде бы все понимаю, – сообщил старик Келли. – Но вот только… как быть с тем, что он ничего не может вносить в семейную копилку?

– Сама не знаю, не знаю, как с этим быть.

– А может быть, он что-то от тебя скрывает? – высказал предположение старик.

– Да нет, я же тебе говорю, он от меня ничего не скрывает! – воскликнула Силия.

– А бывало когда-нибудь так: вот ты ему говоришь что-то приятное ну или делаешь что-нибудь такое, а он смотрит на тебя волком, а ты ему говоришь: я к тебе со всем наилучшим, что женщина может дать мужчине, а ты мне сцену устраиваешь?

– По-разному бывало…

– Нет, ты не увиливай! – вскричал старик. – Раз взялась рассказывать, так уж выкладывай все до конца.

– Ну, в общем, да, догадка твоя хороша.

– Догадка? В задницу догадки! Теперь я уверен, что так оно и было.

– Ну, пока между нами существует хоть какое-то понимание…

Испытывая почтение к тому, что он называл «Архе»,[23] Мерфи поступал с другими так, как ему хотелось бы, чтобы поступали с ним самим. Его постоянно огорчали замечания Силии насчет того, что ему неплохо бы заняться чем-то более прибыльным, чем размышления о посмертной славе или созерцание небесной тверди, усыпанной звездами. Ей было недостаточно видеть обиженное выражение на его лице, ей требовался вразумительный ответ. «Я разве требую от тебя чего-нибудь?» – спрашивал он. «Нет, не требуешь. А разве я требую от тебя чего-нибудь? – спрашивала она и отвечала сама себе: – Да, требую. Это справедливо? Да, дорогой мой, справедливо».

– Послушай, завершай свою историю, – пробурчал старик, – и побыстрее. Этот твой Мерфи меня утомляет.

Мерфи просил, прямо-таки умолял Силию верить ему, когда он говорил, что не в состоянии зарабатывать деньги. Он уже и так просадил, можно сказать, небольшое состояние, неоднократно пытаясь найти себе подходящую работу. Он молил ее поверить ему, что он родился уже вышедшим на пенсию. Но дело, в конце концов, не просто в деньгах. Существовали еще соображения, так сказать, метафизического свойства, которые набрасывали на все покров такой густой тени, что в его чуть ли не ночной тьме такие, как Мерфи, работать никоим образом не могли. Разве Иксион[24] обязывался содержать свое колесо в отличном рабочем состоянии? Разве Тантала[25] принуждали есть соль? Насколько Мерфи знает, ничего такого не было.

– Но мы же не можем жить без денег, – говорила Силия.

– Все в руце Божьей, Провидение нас не оставит своей милостью, – отвечал Мерфи.

Однако невозмутимое нежелание Провидения помочь им вызывало в них такие взрывы эмоций, каковых в Западном Бромптоне не видывали с давних времен. Дошло до того, что они почти перестали разговаривать друг с другом. Иногда, правда, Мерфи начинал что-то говорить, и подчас складывалось такое впечатление, что он даже завершал начатое, но сказать наверняка было бы трудно. Например, однажды утром он заявил: «Наемник первый бежит с поля боя, потому что он наемник». Что, разве можно поддержать беседу, начинающуюся таким заявлением? Или такое: «Что мужчина мог бы дать в обмен на Силию?» Что можно на такое ответить?

– Ну, это, конечно, странные заявления, но тем не менее все-таки заявления, – сделал свой вывод старик Келли.

Когда уже совсем не было денег, а до следующего подделанного счета предстояло ждать целую неделю, Силия заявляла, что или Мерфи отправляется искать работу, или она уходит от него и снова занимается тем, чем и занималась до их встречи. А Мерфи отвечал, что работа – это конец для них обоих.

– Итак, имеем два аргумента: твой и Мерфиев, – задумчиво проговорил старик.

Силия вернулась на панель, однако Мерфи вскоре написал ей письмо, в котором умолял вернуться к нему. Она позвонила ему по телефону и сказала, что вернется только в том случае, если он отправится искать работу. А иначе все будет бесполезно. Он положил трубку, не дождавшись пока она договорит. А потом он снова написал ей письмо, в котором сообщал, что прямо-таки умирает от голода и сделает все, как она хочет, однако поскольку он не видит никакой возможности обнаружить в себе хоть маломальскую причину, способную побудить его заняться поисками работы, не была бы она столь любезна и не смогла бы она предоставить ему некий свод побудительных мотивов, основанных на той единственной системе, за исключением его собственной, к которой он испытывал доверие, а именно – на системе, которая строится на небесных телах. На Рынке Бервик, сообщал Силии Мерфи, обычно сидел один свами,[26] который составлял вполне приличные гороскопы и брал за это совсем немного. Силии были известны год и день рождения Мерфи, этого печального события, а точное время дня не имело особого значения. Древняя наука составления гороскопов, пережившая и Иакова и Исава,[27] не настаивала на получении точных данных, касающихся момента первого vagitus.[28] Он бы и сам отправился к тому свами на рынке, если бы не отсутствие даже той малой суммы, которая была необходима для уплаты за гороскоп.