Девять работ - Вальтер Беньямин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Последние годы жизни Беньямина ознаменовались созданием двух важнейших трудов, которые, несмотря на свой относительно скромный объем, продолжают активно жить в общественном сознании и в наши дни.
Один из этих трудов – эссе «Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости» (неоднократно переделывалось, работа над ним продолжалась в течение 1935–1939 годов). Беньямин был, пожалуй, первым, кто попытался систематизировать влияние новых средств коммуникации на сам процесс коммуникации и на связанные с ним сферы жизни – лишь много позднее эта сфера исследований получит наименование «теория медиа». Точно так же, как в юные годы, он настаивал на том, что язык нельзя рассматривать просто как некое «средство», поскольку он обладает и собственным бытием, и способностью вмешиваться в жизнь человека, так и теперь, уже в зрелом возрасте, Беньямин показывает, что с появлением новых возможностей общения, новой техники не только открываются принципиально новые возможности творчества, но и меняется все коммуникативное поле, а вместе с ним – социокультурная среда. Много позднее М. Маклюэн попытается сжать это положение в парадоксальном афоризме «The medium is the message».
Второй труд – тезисы «О понятии истории» – волею судьбы оказался его завещанием. Они были написаны накануне гибели и были признанием неизбежных тягостей человеческого бытия и неизбывной веры человека в избавление. В этом чрезвычайно насыщенном тексте Беньямин парадоксальным образом соединил несовместимое, включив в свою версию исторического материализма и понятие чрезвычайного положения, заимствованное у крайне правого политолога Карла Шмитта и истолкованное заново (что, однако, не уберегло Беньямина от жестокой критики), и мессианизм разных религиозных истоков, и утопизм старого и нового образца. Традиционное понимание истории съеживается в крайне ограниченное пространство, охватываемое вечностью. Движение из прошлого в будущее оказывается частным случаем, а потомки становятся ответственными за своих предков. Вместо прогресса перед взором ангела истории предстает цепь катастроф. В своих попытках не потерять надежду в тяжелых испытаниях двадцатого века Беньямин был не одинок, однако он и здесь был одним из наиболее ранних и радикальных мыслителей.
А реальность действительно не давала поводов не только для надежд, но даже и для успокоения. Заключение пакта о ненападении между нацистской Германией и Советским Союзом, а затем и начавшаяся война имели для эмигрантов из Германии самые прямые последствия: вместе с другими Беньямин оказался интернированным в лагерях, и только благодаря стараниям французских друзей он через некоторое время был выпущен на свободу. Наверное, тяжелее этого физического и психического испытания было сознание обманутых надежд: оказалось, что фашизм больше некому остановить. Именно в этом подавленном состоянии Беньямин и писал свои тезисы. Некоторое время спустя война, носившая поначалу «странный» характер, становится реальной: под ударом вермахта французская армия разваливается и Беньямин вместе с другими беженцами отправляется из Парижа на юг, к Испании. По счастью, у него уже есть виза для въезда в США, и он надеется добраться до Португалии, чтобы там сесть на пароход и отправиться в Америку. Но на границе беженцев останавливают пограничники, придравшиеся к формальностям. Похоже, что они просто хотели получить взятку. Но истерзанный невзгодами, обессиленный пешим переходом Беньямин теряет всякую надежду и 27 сентября 1940 года кончает жизнь самоубийством.
* * *
Если попытаться найти для Беньямина место в истории философской мысли, то это будет принадлежность к своего рода «традиции нетрадиционных мыслителей», от Сократа до Ницше и одиноких фигур двадцатого века вроде Людвига Витгенштейна. Он среди тех, кто не создавал философских систем, не писал компендиев, для кого поиски истины были важнее разного рода «установлений» и дефиниций. Он не придерживался академических норм изложения и не думал о следовании образцам и авторитетам, о чистоте учения. Многие готовы признать его хроническим неудачником и человеком, которому судьба не дала возможности реализовать задуманное. Но ведь давно известно, что исполнение желаний – вещь чрезвычайно коварная. И неужели, скажем, присвоение профессорского звания могло стать главным в жизни Беньямина – и в нашем отношении к нему?
Наследие Вальтера Беньямина недаром лишь постепенно входило и входит в оборот общественной жизни. Основная его часть – небольшие, а то и совсем маленькие, в одну страничку заметки и фрагменты. Среди написанного им не только книги и статьи, но и самого разного рода тексты: очерки и рецензии, корреспонденции разного рода, собрания афоризмов, новеллы, сонеты, загадки для детей. Ни объем, ни жанр для него принципиального значения не имели: и к самой скромной публикации он относился со всей присущей ему тщательностью, поэтому и в ней может обнаруживаться необходимая для понимания целого часть. А многое так и осталось в рабочих материалах, картотеках и выписках, то есть не дошло до стадии превращения в линейный текст (иногда Беньямин начинал работу с составления схем, своего рода карт движения мысли, только по мере продвижения превращая такую схему в привычную речевую последовательность).
Представленные в этом сборнике работы в количественном отношении – лишь небольшая часть многотомного наследия. Однако они подобраны так, чтобы дать – пусть пунктиром – представление о творческом пути Вальтера Беньямина. Некоторые из них уже публиковались на русском языке (в первую очередь это эссе о произведении искусства и тезисы «О понятии истории»), другие публикуются по-русски впервые. Расположены они в хронологическом порядке.
«Идиот» Достоевского
Статья относится к числу ранних работ Беньямина. Написана летом 1917 года, опубликована лишь в 1921 году в журнале Die Argonauten. Романы Достоевского вызывали в Германии большой интерес, в самом начале двадцатого века выходит собрание сочинений Достоевского на немецком языке. В одном из писем того времени Беньямин писал о «бесконечной значимости» романа «Идиот». Статья представляет собой скромный по размеру, но достаточно своеобразный вклад в разворачивающуюся в это время исследовательскую работу по теории романа как в Западной Европе (Г. Лукач), так и в России (М. М. Бахтин). Беньямин стремится вывести анализ романного повествования в широкий философский и историко-культурный контекст. Отсюда его резкая критика психологизма. Интересно, что интуиция Беньямина, как и в других случаях, позволяет ему увидеть через Достоевского тогда, в середине 1917 года, глубокий цивилизационный катастрофизм
