Этнос и категория времени - Лев Гумилев

Собственно говоря, описанная концепция – это некоторая вульгаризация чрезвычайно сложного учения Нагарджуны (II в. н.э.) [13, стр.130-133], но ведь нас интересует не философская сторона проблемы, а ее преломление в этническом сознании буддистов: тибетцев и монголов. Для них же бодисатва – сверхсильное существо, господствующее над временем, и эта черточка, только она одна, роднит буддийское восприятие времени с относительным временем Эйнштейна.

И тем не менее совпадение восприятия времени в древних мифах, старых сказках, буддийских легендах и современной математической физике не может быть случайным. Очевидно, оно свойственно либо какой-то одной стороне человеческой психики, либо какому-то свойству самого времени. Попробуем разобраться в этом немаловажном вопросе.

Если счет времени зависит от скорости тела, где, по Эйнштейну, есть лимит – скорость света, то ведь скорость тела зависит от импульса силы, т.е. приложения энергии. При силовом импульсе, в зависимости от вектора, может возникнуть либо ускорение, либо замедление естественного хода событий, т.е. в мире появляется новый «момент», а создание нового называется «творчеством». С явлением «творчества» люди сталкивались на протяжении всего своего существования, хотя, разумеется, не в любой момент и то в большей, то в меньшей степени. В древности творческие акты считали волшебством, потому что не видели объяснений факта в окружающей действительности. Да и сейчас творческий момент даже в жизни ученого, посвятившего науке всю жизнь, – редкий праздник, а остальное время – будни доработок и разработок.

Итак, даже эйнштейновское восприятие времени фигурирует в этнографической классификации как способ отсчета при изучении творческих процессов. А таковыми являются не только акты индивидуальные – сочинение поэм, сооружение монументов, научные открытия и философские обобщения, но также появление новых народов, создание новых форм общежития, миграции и смена общественного мировоззрения. Эти явления, несомненно, имеют свою причину, которая в плане социологическом разработана философией исторического материализма, в плане биологическом – теорией эволюции, а в плане этническом – еще не получила исчерпывающего объяснения.

Не вдаваясь в выяснение причин явления, пока отметим, что характер измерения времени оказался пригодным индикатором для того, чтобы сделать первый вывод: развитие народов, создающих культуры и цивилизации, связано с творческими процессами, а оскудение творчества обрекает этносы (племена и народы) на повторение младшим поколением старшего, что и отражено в восприятии времени как завершенного цикла.

8.Сделанный обзор основных вариантов отношения разных народов к универсальной категории времени не только не дает нам права рассматривать эти варианты как ступени на лестнице эволюции, но, наоборот, позволяет сделать противоположное заключение. Люди считают время так, как им это нужно, и не применяют иные системы отсчета не потому, что не умеют, а потому, что не видят в этом практического смысла. Так, тюрки ввели линейную хронологию, как только она им понадобилась, а нужда в новой системе отсчета возникла тогда, когда из общей аморфной массы родовичей выделилась инициативная группа тарханов и бойла, которые сумели приспособить систему соседей к потребностям своего народа [14, стр.342]. Но как только каганат пал, тюрки вернулись к циклическому счету времени, и это было не регрессом, а всего лишь адаптацией. Употребляя отсчет времени по месяцам и неделям, мы пользуемся циклической хронологией, а не линейной или квантовой. Для физика-теоретика время может быть либо ньютоновским, линейным, либо эйнштейновским, относительным, а историк, произносящий слова «Siele de Lois XIV», или «Викторианская эпоха», или «век Перикла», имеет в виду определенные кванты развития, которые переводятся на линейное время путем простого пересчета.

Итак, сравнительная этнография не приближает нас к ответу на вопрос вопросов, что есть время, но определяет характер той или иной системы отношения к нему, благодаря чему легко классифицировать описанные системы. Конечно, эти системы не то же самое, что этносы или даже этнические группы, которые мы хотим изучить. Для того чтобы получить желаемый результат, необходимо провести дополнительный анализ, он несложен и плодотворен.

Для начала сведем наши наблюдения в таблицу. Применив полученные данные к системе, разработанной нами на основании анализа отношения этноса к ландшафту, мы можем констатировать, что у народов, находящихся в динамическом состоянии [2], обычно именуемых «цивилизованными», присутствуют все перечисленные категории отношения к времени. В любой цивилизованной стране имеются и ученые, исследующие зависимость времени от скорости, и деловые люди, для которых характерно преимущественно линейное восприятие времени, и крестьяне, наблюдающие явления природы, от которых зависят урожаи, и даже неполноценные психически люди, существующие за счет тех или иных форм благотворительности. Так было и в древнем Риме, Багдаде, Египте, и, вероятно, даже в Хараппе.

Но как только мы переходим к рассмотрению народов «варварских» и «диких», то обнаруживаем градацию по убывающей кривой.

Есть примеры народов, где науки не развиваются, а только заимствуются и применяются; эти обходятся без квантования времени, например европейские колонисты XVIII в. в Америке и Южной Африке. Есть племена, обходящиеся циклическим календарем, таких много во Внутренней Азии. О фенологическом восприятии мы говорили выше – оно распространено по всей ойкумене. Наконец, встречаются племенные группы без отсчета времени, поскольку климатические условия их ареалов стабильны: бушмены в Калахари, некоторые племена Австралии и Новой Гвинеи, обитатели Огненной Земли и т.п.

Иными словами, динамичность состояния этноса определяется степенью разнообразия психических складов групп людей, входящих в тот или иной этнос. А для определения степени разнообразия психических складов отношение к категории времени служит индикатором, и с этой точки зрения мы можем заключить, что не та или иная система отсчета времени характеризует стадию развития этноса, а разнообразие их. В самом деле, если этносы, пользующиеся только фенологической системой, все-таки существуют как персистенты, то народ, состоящий исключительно из ученых историков и математиков, воспринимающих время в релятивной системе, был бы просто нежизнеспособен. Если бы он даже возник, то ему пришлось бы либо освоить низшие таксономические системы, хотя бы для добывания пищи и обороны от соседей, либо жить за чужой счет, питаясь подаянием, как буддийские или францисканские монахи. Но даже такие субэтнические группы не размножаются естественным путем, а пополняются путем инкорпорирования людей со стороны. Включенные в полноценный этнос, они играют роль катализатора процессов этногенеза.

Оба лимита, нижний и верхний, практически, в реальном становлении этносов наблюдаются мало, так как подавляющее большинство явлений лежит между ними. По сути дела, мы называем «статическими» или «застойными» этносы, где смена состояний происходит редко, а «динамическими» или «культурными» – где более часто. Переход между ними столь плавен, что иногда трудно решить, к какому состоянию следует отнести тот или иной этнос, к тому же приходится учитывать, что один и тот же этнос то развивается более или менее интенсивно, то замирает в тягостном покое. Последнее состояние мы называем персистентным. Смысл предлагаемой классификации в том, чтобы на объективном материале рассмотреть разницу между категориями этносов и объединить их в обозримые и доступные для анализа группы. Мы должны найти соизмеримость для самых разных этносов, находящихся на любой стадии социального развития или материальной культуры. В предельном разнообразии, наблюдаемом этнографами, очевидно скрыта строгая закономерность, которую обязаны обнаружить этнологи, проникающие за поверхность явлений, в их сущность.

9. Приведенные выше наблюдения позволяют сделать вывод, что этносам, находящимся в развитии, присущи не только приобретения, выражающиеся в усложнении восприятия времени, но и утраты, влекущие за собой упрощение этого восприятия. Поскольку мы имеем дело не с индивидуальностями, а с относительно большими количествами людей, то можно отнести отмеченные нами колебания этнической среды к вариациям стереотипа поведения, являющегося основным признаком объективного определения этноса. А из этого вытекает вывод, что степень разнообразия не случайна, а характеризует возраст этноса, при начале этногенетического процесса идет усложнение, при затухании – упрощение.

Следовательно, мы уловили глобальную закономерность, позволяющую нам не просто констатировать различия между племенами или народами, но построить классификацию этносов с учетом процесса их образующего и, затем, испепеляющего. Поскольку совпадения между общественным развитием, например переходы от рабовладельчества к феодализму, совпадают с этническим становлением далеко не всегда и не везде, можно видеть в описанном явлении природную закономерность этносферы как одной из оболочек Земли. И особенно ценно, что причину явления мы можем искать не в идеалистических категориях развития сознания или самосознания, а в естественных импульсах, определяющих стереотип поведения устойчивых коллективов особей, т.е. этносов, проходящих закономерные фазы индивидуального развития. Это значит, что, наконец нащупана та область биологии, которая может быть сомкнута с этнографией и даст возможность уловить ритмы этнической истории человечества, науки географической как по предмету, так и по методу.