Алиби Алисы - Скьюс К. Дж.

На автоответчике появилось еще одно сообщение: тишина, потрескивание, чье-то дыхание, а потом щелчок и короткие гудки. Опять простое совпадение? Мне приходится в это поверить. По крайней мере, так сказал бы Скантс. Я не должна приставать к нему, если не чувствую настоящую угрозу. Таковы правила.

Я уже съела почти все, что было в доме, даже печенье, которое хранила на черный день. Вода в кране пока еще есть, но могу поспорить, что в любую минуту могут ударить морозы и трубы замерзнут. Эмили становится все более капризной. Ей нужен свежий воздух. Пойду пройдусь. Может, перейти через дорогу и купить пончики у уличного торговца? Но ведь это не полезно, разве не так? Пончики к чаю. Сегодня утром я насчитала в мусорном ведре пятнадцать промасленных бумажных пакетов. Пятнадцать! А еще один, весь разрисованный, лежит на столе. Я взяла его в руки и принялась рассматривать имена, написанные разными почерками:

Энн Хилсом.

Мелани Смит.

Клер Прайс.

Джоан Хейнс.

Чувствую себя грязной. Надо принять ванну.

Укладываю Эмили в люльку, стоящую возле комода, и она с довольным видом принимается разглядывать игрушку, которую я прикрепила с краю. Она еще такая маленькая. Иногда мне хочется, чтобы она подросла и смогла крепко-крепко обнять меня. Но потом понимаю, что чем больше она станет, чем больше узнает, тем меньше будет моим ребенком. Лучше уж пусть остается маленькой и думает, что мир — это чудесное место, в котором все тебя любят, а все воображаемое — реально. Взрослым хочется быть, только пока им не станешь.

Принимать ванну — это все равно что погружаться в чьи-то объятия. И то, и другое помогает бороться с депрессией. Это научно доказанный факт, как-то связанный с балансом биоритмов в нашем теле. С годами объятий становится все меньше, но в детстве их у нас было предостаточно. Помню, как тетушка Челле сжимала нас с Фой так, что аж дух захватывало, приговаривая при этом: «Я не могу обнять вас обеих достаточно крепко». А еще помню, как любила есть мыльную пену — прямо с губки, будто это вафля, покрытая взбитыми сливками.

С тех пор как Скантса ограбили в баре в 1988 году, он терпеть не может объятий. Да он еще много чего терпеть не может. Мне не надо думать о нем — он зайдет, когда снова появится в городе. Такой сказал. «Не приставай ко мне», — бросил он таким серьезным тоном, что я сразу поняла, что он не шутит. Я не должна звонить ему, если нет ничего срочного. А разве есть что-нибудь срочное? Только три случайных мужика и пару раз кто-то ошибся номером, вот и все. Надо поскорее линять с этой квартиры. А так все нормально.

Погружаюсь в теплую ванну и позволяю воде с ароматическими маслами обнять мое тело, представляя себе мои тревоги в виде парящего в вышине воздушного змея. Мысленно отпускаю его и, считая до десяти, наблюдаю за тем, как он исчезает в небе. Постепенно паника проходит, хоть я и знаю, что это только временная попытка отгородиться от мира, который все время кажется таким враждебным.

Дверь со скрипом приоткрывается, и в ванную проскальзывает Герцогиня. Я поворачиваюсь набок, чтобы почесать ее за ухом.

— Здравствуйте, Герцогиня. Как дела?

Она гордо усаживается на полотенце и трется головой о мою ладонь. Ее белая шерсть невесома, как облако. Сегодня она кажется мне толстоватой — наверное, я ее перекармливаю. Но лучше уж пусть будет так, чем наоборот. Они все тоже мои дети. Герцог Йоркумский и Граф Грей целыми днями спят на моей кровати, а леди ведут более подвижный образ жизни. Королева Джорджина не очень-то ладит с Принцессой Табитой и Талулой фон Кис и устроила себе логово на одеяле, лежащем на диване. Принц Роланд вообще ни к кому не приближается — он сидит в глубине гардероба и стережет мои свитера от пикси, которые выгрызают в одежде дырки, чтобы добыть материал себе на шапочки. И только Герцогиня всегда приходит поздороваться со мной и поиграть. Конечно, я никогда не скажу об этом остальным, но она — моя любимица.

Мой отец поговаривал, что кошки — это короли и королевы, на которых наложено проклятие, поэтому они всегда ведут себя так надменно и ни на что не обращают внимания. Их королевская кровь не позволяет им снисходить до мелочей.

Как бы мне хотелось остаться в этой ванне навсегда, чувствуя тепло воды и мягкость меха Герцогини под своей ладонью! А еще мне хотелось бы, чтобы у меня, наконец, была своя ванная.

Внезапно по квартире прокатывается резкое бз-з-з-з-з, и у меня снова перехватывает дыхание — это дверной звонок. Но это точно не Скантс — тот всегда предупреждает о своем приходе. Кто бы это мог быть? Родственники жильцов из квартиры надо мной или Кейден, который недавно поселился наверху? А может, кто-то опять ошибся? Что это они всё без конца ошибаются?

А может быть, и не ошибаются.

Выкарабкиваюсь из ванны, выдергиваю пробку и выхватываю из-под Герцогини полотенце. Она громко пр-р-р-ротестует, но отступает в сторону. Обернув вокруг себя полотенце, я жду. Может, это пришел почтальон? Нет, он уже приходил сегодня. Все внутри меня вибрирует. Что, если это они? Что, если они слышат, как журчит вода, убегающая в канализацию? А что, если Эмили сейчас заплачет?

Бз-з-з-з, бз-з-з-з снова раздается в прихожей. Сейчас она заплачет, и они точно узнают, где я. Бз-з-з-з-з-з, бз-з-з-з-з-з.

Нащупываю висящий на двери халат и набрасываю его на свое мокрое и холодное тело. Паника полностью овладела мной, и я не в состоянии рассуждать трезво. Захожу в спальню, надеваю ботинки и тщательно завязываю их, хотя мой мозг, кажется, забыл, как это делается.

Бз-з-з-з-з-з-з, бз-з-з-з-з-з-з-з, бз-з-з-з-з-з-з-з-з-з.

О господи! Мне хочется разреветься. Как, скажите мне, я побегу с ребенком? А что прикажете делать с кошками? Если даже я выйду во двор, мне придется обойти дом, чтобы пройти через калитку, и тогда они меня схватят. На мне нет даже трусиков, только мокрый халат и плохо завязанные ботинки.

Мне нужно набраться храбрости, успокоиться и хорошенько подумать, чтобы не наделать глупостей. Но прежде, чем мою голову посещает хоть одна трезвая мысль, я бегу в кухню и хватаю флакон со спреем для мытья стекол и хлебный нож. Подойдя к двери, я приоткрываю ее на цепочку и выглядываю в коридор. Все мое тело покрыто липким потом, а рот так пересох, что губы, кажется, прилипли к зубам.

Сквозь матовое стекло входной двери маячит неясная тень. Одна.

— Что вам нужно?! — кричу я дрожащим голосом.

— Привет! Это Кейден с верхнего этажа. Это вы задвинули задвижку? Я не могу войти.

Я испытываю такое огромное облегчение, что слезы сами собой начинают катиться у меня из глаз. Отодвинув задвижку, я вижу парня с верхнего этажа в кожаной куртке с мотоциклетным шлемом под мышкой и пакетом продуктов в другой руке. Мое тело все еще дрожит.

— Господи! С вами все в порядке? — спрашивает он. — Простите меня. Я уезжал на несколько дней, только вернулся, а дверь не открывается… Я не знал, что вы принимаете ванну, и совершенно не хотел вас напугать. Вы ведь Джоан?

«Нет, я не Джоан», — хочется сказать мне. Я испытываю непреодолимое желание назвать ему мое настоящее имя и попросить его о помощи. Мне хочется, чтобы он прогнал всех этих Поросят своими сильными руками. Но я не могу. Я усаживаюсь на ступеньку и роняю нож и флакон на коврик.

Входная дверь закрывается. Кейден кладет шлем на полку и наклоняется ко мне, скрипя кожей куртки.

— Эй! Все хорошо. Я вас не обижу.

Я притягиваю его к себе, а он обхватывает меня руками, и мы прижимаемся друг к другу крепкокрепко, как влюбленные. Влюбленные, которые в течение нескольких недель после его переезда только вежливо здоровались и придерживали друг другу дверь. При виде его я каждый раз краснею, потому что теперь всем говорю, что он мой муж и отец моих пятерых детей. А еще он — заставка на моем телефоне. Я сделала это фото, проследив за ним до тренажерного зала на другом конце набережной, где он работает. Кевден Коттерил, персональный тренер. И вот он здесь во плоти, он обнимает меня, и я остро ощущаю всю горечь своего положения. Мои слезы скатываются по его кожаной куртке. Его шея влажна от пота, и от него пахнет морем.