Воскресение Петрова - Владимир Дрыжак

В острых ситуациях Петров всегда пытался улизнуть, уклониться от направления главного удара судьбы и.тем самым,не обременять себя размышлениями, сомнениями и переживаниями, особенно неприятными из-за невозможности влиять на ход событий. Да и судьба до сего времени особенно не обращала на него внимания. Живет человек, никого не трогает - ну и пусть себе живет. Ясно. что он не боец, так зачем же мешать ему жить?..

Но вот сейчас, кажется, ее терпение истощилось. Петров знал, что беда не ходит в одиночку и ожидал новых напастей. Он попытался собраться с мыслями и чувствами, но ни те, ни другие ему не подчинялись.

"Боже мой! - Думал Петров, стоя на задней площадке автобуса. - Куда я еду? Зачем? И этот однофамилец... Как он мне надоел! Все время болтает чепуху... Но ведь в паспорте... Неужели я и он - один и тот же человек? Как это может - быть?.. Нет, этого не может быть!.. Потому что как же это может быть?!"

Автобус ехал долго и нудно. За это время Петров успел раза три продумать все свои мысли, но ни на одной так и не остановился окончательно. При всех своих недостатках Петров был сугубым материалистом, то есть в Бога не верил, в чертей - тоже, равно как в гороскопы, приметы и возможности, связанные с гипотетическими свойствами философского камня. А уж тем более не верил в переселение душ. Но в рамках материалистического мировоззрения. по крайней мере на сегодняшнем уровне его развития, он не находил объяснения фактам, имевшим быть.

Однофамилец Петрова в транспортном средстве чувствовал себя как дома. Он балагурил, передавал деньги на билеты, пробивал талоны, препирался с окружающими и никакого внутреннего дискомфорта, судя по всему, не испытывал.

Наконец, автобус остановился, Петрова вынесло набежавшей волной пассажиров, и он испытал неприятное чувство отчуждения, оказавшись среди людей, каждый из которых знал, куда и зачем он стремится, в то время, как сам Петров понятия не имел, зачем он здесь оказался. Однако напарник не дал ему времени на размышления, а схватил под мышку и повлек неведомо куда внутрь квартала, составленного из домов, как это принято теперь говорить, хрущевского типа. Текущие детали маршрута Петров не запомнил, но в конце концов они оказались на третьем этаже против двери квартиры за номером 66. Не хватало только одной шестерки, чтобы получилось то самое "число человеческое", о котором толкуется в последней книге Библии. И Петров, интересовавшийся первоисточниками, отметил это не без внутреннего сарказма.

Оказавшись против двери, напарник начал давить на кнопку звонка почти непрерывно, комментируя свои действия разного рода междометиями и хихиканьем.

- Ну, бабулька!.. А?.. Небось, закимарила. Сейчас мы ее (дзынь-д-р-р)... Глухая, как тетерев... Ну, вот же тебе (др-р-р)!

Когда терпение Петрова уже было на исходе, дверь отворилась. На пороге стояла бабка в платке и вязаной кофте.

- Явился! - забурчала она с ходу. - Нехристь окаянный! Вечно шляется дотемна, а потом явится... Опять дружков привел?

- Имею полное право, согласно конституции, - заявил однофамилец, снимая ботинки в тесном коридоре. - Заходи, чего стоишь? Петров зашел и тоже начал снимать обувь.

- А про водку в конституции ничего не написано? поинтересовалась бабка язвительно.

- Про водку там написано, что каждый человек имеет полное право удовлетворять свои потребности, но не имеет права, терять моральный облик.

- Чего?

- Облик, говорю, моральный! - заорал однофамилец так, что у Петрова в ухе зазвенело.

- Это у тебя моральный облик? Да у тебя, милок, облик такой, что вся харя лоснится...

- Ты, баб Нюся не ругайся, а готовь закусон. Сейчас сядем ладком, выпьем по маленькой, а там уж и за облик поговорить можно.

- Ирод ты окаянный, - заявила бабка и удалилась на кухню.

- Давай, проходи, - сказал однофамилец, - направо - там моя фатера, а слева бабкина. Еще тут студент живет. Тоже, вроде тебя, но поухватистей. И не пьет почти - на пятом курсе вечернего. Скоро кончит - будет начальником... БабНюся, а Витька дома?

- Нет его. Был - ушел кудысь. Придет...

- Садись вон на диван, а я пойду отдам распоряжения. Петров прошел в комнату и огляделся. Квартира, судя по всему, была трехкомнатная, а эта комната - проходная. Слева в углу стоял телевизор, возде него фикус в деревянном ящике, а еще левее - сервант, заполненный разнокалиберными плошками, рюмками и вазочками. Прямо

- окно. на окне кастрюли с... В общем, с растительностью чахлого вида. Справа, в углу, стол, заваленный книгами и общими тетрадями, рядом диван довоенного вида с валиками и полочкой под слоники. Сами слоники отсутствовали. Посреди комнаты на бесцветном протертом ковре располагался круглый стол под скатертью с бахромой. Запах стоял домашний, хотя и с примесью табака. Почти так же пахло и в квартире Петрова тогда, когда тетка еще была жива. И интерьер там, был похожий. Как, вероятно, и судьбы обитательниц квартир.

Петров подошел к столу, потрогал скатерть и осторожно сел на диван. Тот возмущенно заурчал. Петров хотел встать, но подумал о том, что диван опять начнет стонать, и решил не связываться.

Стол, между тем, понемногу заполнялся всякой снедью. Появилась селедочка с лучком, капустка, огурчики... Однофамилец сопровождал бабку из кухни с каждой тарелкой, отпуская замечания разной степени тонкости. Под конец он удалился в свою комнату и торжественно вынес оттуда заветную поллитровку. Увидев, как Петров поморщился, спросил участливо:

- Что, поперек? Водовка, не какой-нибудь там Агдам.

- Да нет, отчего же.., - оказал Петров и удивился тому, как слова опять выскочили изо рта помимо его волн.

- Может у тебя язва? Так водка при язве даже полезная.

- Полезная, полезная, - проворчала бабка усаживаясь. Все знают, что полезная, только вот для чего - никто не знает.

- А для души, вот для чего. Выпил - сразу на душе веселей! - однофамилец сколупнул пробку и весело забулькал содержимым бутылки. - Ну, что, по первой?

Бабка взяла рюмку и перекрестила рот. Однофамилец, не долго думая, опрокинул свою, занюхал кусочком хлеба и пояснил:

- Я первой не чокаюсь, чтобы, значит, не чокнуться... Х-ху!.. Традиция такая.

Бабка тоже выпила, вытерла рот краем платка и произнесла горестно:

- Э-эх, грехи наши тяжкие... Пьем, пьем, а все не напьемся...

- Ничего, на том свете проветримся, - легкомысленно заметил однофамилец и опять взялся за бутылку.

Петров поспешно, словно боясь опоздать к разлитию и нарушить священный ритуал, схватил свой стаканчик и вылил содержимое в рот. К его усилению, водка оказалась совершенно безвкусной. Если бы он своими глазами не видел, как ее наливали из бутылки, то вряд ли усомнился бы, что это обыкновенная вода.

В это время хлопнула входная дверь, и в коридоре кто-то завозился.

- Во! Витька приперся! Витек, давай сюда, мы как раз по второй наливаем, - завопил однофамилец.

Витька оказался симпатичным белобрысым парнем в свитере и джинсах. Он был острижен почти наголо, и, завидев Петрова, улыбнулся ему открыто и доброжелательно.

- Вечер добрый, - сказал он, присаживаясь к столу и протягивая Петрову руку. - Виктор.

- Вадим, - Петров пожал протянутую руку и почувствовал себя несколько уверенней.

Все же этот парень был студентом, а, стало быть, в какой-то степени интеллигентным человеком. Будет хоть с кем перекинуться словом, а то ведь совершенно непонятно, как себя вести в этой компании и что говорить.

- Ну, Вадим Сергеевич, но какому поводу нынче сабантуй? поинтересовался Виктор, обращаясь к однофамильцу.

- Да вот. Витек, нашел я таки свою половину. Помнишь, я говорил? Вот он, Петров Вадим Сергеевич, лично. Захожу сегодня в кафе, а он стоит! Ну, и... вот.

- А-а-а. - Виктор понимающе кивнул и зачем-то подмигнул Петрову. - Понятно... Так, значит, это он и есть? Тогда понятно.

- Теперь, Витек, все. Кончились мои муки. Хоть жить буду по-человечески.

"Да кто тебе раньше-то мешал?" - подумал Петров, усаживаясь поудобней, и закидывая ногу на ногу.

Все произошедшее уже казалось ему просто забавным, как будто его пригласили участвовать в некоем спектакле, но он поначалу струхнул, побоялся не справиться с ролью, а теперь вроде как освоился и даже текст вспомнил. Водка, то есть жидкость, которую выпил Петров, не оказала на него совершенно никакого действия, и он вальяжным жестом подставил свой стакан, между тем, как однофамилец священнодействовал бутылкой.

- А ты, Витек, как? Примешь? - осведомился он. указывая горлышком бутылки на отдельно стоящий лафитничек.

- Пятьдесят грамм, - лаконично ответил тот.

- Будет изделано. У нас - как в аптеке! Выпили по второй. Все морщились, закусывали" Петров тоже скривился и потянулся за огурцом, хотя никакой надобности в этом не было, В его рюмке оказалась обычная водопроводная вода.

Ощущения у Петрова были самые противоречивые. С одной стороны, ничего особенного не происходило. Сидят люди, выпивают, разговаривают. О чем? Да ни о чем. Обо всем. С другой стороны, ему все больше и больше начинало казаться, что он участвует в сложной театральной постановке. Не было ни сцены, ни кулис, ни зрителей, отсутствовал режиссер, и автор был неизвестен, но все происходившее не было жизнью. Оно было ее искусной имитацией, однако кому и зачем понадобилось данное представление, оставалось непонятным.