Королева придурочная - Галина Врублевская

– Мы поладим, Ксюша, – поймал ее взгляд главврач и, обняв ее за плечи, помог подняться со стула. Он подталкивал ее к объемному, мягкому дивану, занимающему треть кабинета.

Ксения не видела, как Жарковский расстегнул ремень на животе, как он разомкнул молнию на ее собственной юбке – глаза ее были крепко зажмурены от страха и стыда. Детский прием: зарыть по-страусинному голову в песок – помог ей принять неизбежное.

В феврале в санатории наступили черные дни. Даже льготники отказывались от бесплатных путевок, опасаясь сильных морозов. Плохо отапливаемые корпуса насквозь продувались ветром, на окнах и на стенах лежал иней. Зима била все рекорды по холоду. Приехавшие старики мерзли, простужались, болели. Многие не вставали с постели. На прием к физиотерапевту приходили считанные единицы, да и тем немногим Ксения мало чем могла помочь: оснащение физиокабинетов устарело и вышло из строя. Приняв утром несколько больных, она в томительном безделье дожидалась конца приема.

Иногда к ней заглядывал Жарковский, она как должное принимала его визиты, смирившись с привычной ролью жертвы. Но бывали времена, когда главврач на несколько дней уезжал в Петербург. Он обивал пороги кабинетов и комитетов, пытался перевести активы госпредприятия в возглавляемое им акционерное общество. По сути, Жарковский давно был хозяином санатория, но теперь желал узаконить этот факт. Помимо юридических дел, у него в Петербурге были и личные заботы. Изредка он навещал свою парализованную жену, обитающую в городской квартире под присмотром сиделки.

Без поработителя Ксения и дышала иначе. Она с жадностью втягивала в легкие глотки свободы, испытывала щемящее чувство быстротечности мгновений – так чувствуют себя люди, живущие в большом, шумном семействе, и вдруг на часок-другой оставшиеся в опустевшей квартире. Сегодня у женщины был именно такой день.

Ксения Игоревна выглянула в коридор – только ряд пустых стульев перед кабинетом. Всех назначенных на сегодня стариков она уже приняла – они послушно отправились прогревать свои суставы под УФО и УВЧ, на другой этаж. Она достала папочку с нотами (та всегда лежала у нее на полке рабочего шкафа среди историй болезни) вышла из своего кабинета и закрыла его на ключ. Пройдя несколько шагов, оказалась в просторном танцевальном зале, здесь сейчас тоже никого не было. Старый рояль уже поджидал ее. Это был настоящий инструмент! Дома же – была только нарисованная на картоне клавиатура – Ксения приспособила ее для обучения сына музыке. Звучание нарисованных клавиш можно было вообразить или наполнить своим голосом, но рояль дарил ей настоящее наслаждение. Ксения привычно открыла крышку, провела пальцами по глянцевой черно-белой дорожке. Вырвавшиеся на свободу звуки влекли ее в другой мир. Она положила ноты на пюпитр, присела на стул и… Дробная капель летнего грибного дождика, шелест листвы, едва ощутимая мелодия ветра наполнили зал. Следом возникли темы вечного сна и всесильной судьбы. Ксения играла реквием Верди.

За стеклами окон, забеленных инеем, еще царила зима, но весенний месяц март уже вставал из сугробов.

– Верди. Хладнокровная судьба правит миром. Я согласен с композитором, – бесстрастно прозвучал на волнах музыки приятный мужской голос.

Ксения оторвала глаза от нот и захлопнула крышку рояля. Она никак не отозвалась на замечание, потому что не хотела превращать в банальные слова звучащую в ней мелодию. Еще под гипнозом музыки, окинула взглядом незнакомца. Мужчина был привлекателен. Сразу бросались в глаза его на редкость длинные ноги. Куртка-дубленка нараспашку еще сильнее подчеркивала их длину – так иногда выглядят подростки, растущие неравномерно. Голова, тоже немного вытянутой формы, русые, небрежно взъерошенные волосы, едва обозначенная бородка, популярная среди молодых интеллектуалов. Все это Ксения уловила почти бессознательно. Незнакомец был похож на аспиранта или молодого ученого, хотя при более внимательном взгляде становилось очевидно, что ему под сорок. Глаза, добрые и умные, просто заворожили Ксению. Чувства ее, разбуженные игрой на рояле, не желали возвращаться в отведенную им хозяйкой клетку. Она выдержала чуть ироничный и одновременно усталый взгляд посетителя. Непонятное смятение охватило женщину, но она не понимала, что с ней: Ксению давно не касались стрелы Амура.

Мгновение – и она смутилась от собственной вольности, спохватилась, что недопустимо расслабилась. Перевела взгляд на лоб посетителя, высокий, выпуклый, сухо поинтересовалась:

– Вы сауну и фитнес-клуб ищете? Так это в соседнем корпусе.

– Сауну? Вы заметили у меня под мышкой мочалку? Нет, я…

– Отдыхать к нам по путевке? – в свой черед удивилась Ксения: моложе шестидесяти сейчас в их санатории отдыхающих не было. Впрочем тут же поняла, что опять ошиблась – вместо спортивной сумки или рюкзачка в руках мужчины был черный чемодан-дипломат.

– Не подскажете, где мне найти доктора Дмитрук, Марию Петровну? Кабинет лечения по методу Фолля.

Внезапно Ксения ощутила щемящую боль, будто минутой раньше встреченный ею взгляд застрял в сердце, а сейчас шевельнулся. То, что мужчина оказался другом Марии, задело Ксению. Или не друг, пациент? Надежда ослабила сердечную боль.

– «Фолль» у нас там же, где сауна. Выйдете из этого здания, пересечете дорогу и сразу увидите трехэтажное здание.

Ксения вернулась в кабинет, убрала на место ноты, подняла телефонную трубку:

– Машунь, тебя тут посетитель искал. Ждешь кого?

– Если это Родион Стрельцов, то да. Длинноногий такой, с бородкой, верно?

– Ты мне ничего о нем не рассказывала.

– А ты мне много рассказываешь? – отбилась от обвинения приятельницы Мария. – Ой, он уже тут, только что за окошком промелькнул. Пока.

Ксения действительно избегала говорить на личные темы. Но Родион произвел на нее впечатление, и она не удержалась от расспросов. Но – тут же пристыдила себя: «Маша права, нечего лезть в чужую жизнь». Ксения посмотрела на часы: пора идти. Но прежде чем вернуться домой, следовало дойти до поселкового магазинчика, купить им с Никиткой что-нибудь на ужин. Можно было не торопиться: баба Проня, будет, если надо, сидеть с ребенком хоть до вечера. Если и выкажет недовольство, то молча: подожмет губы, прикроет веками глаза. Ксения не испытывала симпатии к мрачноватой старушке, приставленной к мальчику. Та никогда не снимала натянутый до самых глаз черный платок, непременно отводила взгляд, если разговаривала с Ксенией, а большей частью молчала в присутствии хозяйки. Но с обязанностями своими баба Проня справлялась. Успевала и комнаты убрать, и погулять с Никиткой, и накормить его.