Кривой домишко - Агата Кристи

— Итак, получается, — задумчиво проговорил я, — что миссис Леонидис либо очень глупа… Либо, вполне возможно, очень умна.

— Ты имеешь в виду…

— Миссис Леонидис может делать ставку на то, что вы решите — никто не может быть глуп настолько, насколько кажется она в данной ситуации. Есть еще варианты? Какие-нибудь другие подозреваемые?

— Это мог сделать практически любой из домашних, — спокойно сказал отец. — В доме всегда большой запас инсулина — по меньшей мере на две недели. Можно было легко налить эзерин в какой-нибудь пузырек из-под инсулина — и знать, что в свое время его используют должным образом.

— И любой в доме имел более-менее свободный доступ к лекарствам? Да. Лекарства хранились в аптечке в ванной комнате старика. Любой в доме мог спокойно зайти туда.

— Какие-нибудь серьезные мотивы?

Отец вздохнул.

— Милый Чарлз. Аристид Леонидис был чрезвычайно богат. Он обеспечил каждого члена семьи большими деньгами, но ведь могло случиться, что кто-то возжелал большего.

— Но скорей всего, возжелать большего могла ныне вдовствующая миссис Леонидис. У ее молодого человека есть какие-нибудь средства?

И тут меня озарило. Я вспомнил процитированную Софией строчку, а затем и весь детский стишок:

Жил-был человечек кривой на мосту,Прошел он однажды кривую верстуИ вдруг на пути меж камней мостовойНашел потускневший кривой золотой.Купил за монетку кривую он кошку,А кошка кривую нашла ему мышку.И так они жили себе понемножкуВсе вместе в кривом и убогом домишке.

— Как вам показалась эта… Миссис Леонидис? Что вы о ней думаете? — спросил я Тавернера.

— Трудно сказать… Очень трудно сказать, — медленно заговорил он. — Она непроста. Чрезвычайно тиха и спокойна — нельзя догадаться, о чем она думает. Но миссис Леонидис любит безмятежную, размеренную жизнь — в этом я могу поклясться. Мне она напомнила, знаете ли, кошку. Такую сладко мурлыкающую, толстую, ленивую кошку… Не то чтобы я имел что-нибудь против кошек. С ними как раз все в порядке… — Тавернер вздохнул. — Что нам требуется — так это доказательства.

«Да, — подумал я. — Нам всем требуются доказательства того, что именно миссис Леонидис отравила своего мужа. И Софии, и мне, и инспектору Тавернеру».

И если они найдутся, все устроится самым лучшим образом.

Но София не была уверена в виновности миссис Леонидис, и, похоже, Тавернер — тоже.

Глава 4

На следующий день я отправился в Суинли-Дин вместе с Тавернером.

Я находился в странном положении. Его можно было назвать по меньшей мере совершенно небанальным. Но мой Старик никогда не отличался склонностью к банальным решениям.

У меня имелись некоторые формальные права присутствовать при расследовании преступления: в самом начале войны я работал в Особом отделе Скотленд-Ярда. Эта работа, конечно, не имела ничего общего с деятельностью следователя по уголовным делам, но сам факт моего пребывания на службе в Скотленд-Ярде давал мне, как говорится, определенный официальный статус.

— Если мы хотим раскрыть это преступление, — сказал мне отец, — нам нужно обзавестись тайным осведомителем. Мы должны знать о Леонидисах все. И должны узнать эту семейку изнутри — а не со стороны. И ты поможешь нам в этом.

Мне это совсем не понравилось. Я швырнул сигарету в камин и ответил: — Ты предлагаешь мне стать шпионом? И добывать для вас информацию у Софии, которую я люблю и которая, хочется верить, любит меня и доверяет мне?

— Бога ради, — раздраженно сказал Старик, — не вставай на обывательскую точку зрения. Для начала, ты ведь не веришь, не правда ли, что твоя девушка убила своего деда?

— Конечно, не верю. Это абсолютно нелепое предположение.

— Хорошо. Мы тоже ее не подозреваем. Девушка несколько лет жила за пределами Англии, и, кроме того, она всегда была в прекрасных отношениях с дедом. У нее весьма приличный доход, а старый Аристид, надеюсь, был бы рад узнать о ее помолвке с тобой и, вероятно, выделил бы внучке богатое приданое. Мы не подозреваем мисс Леонидис. С чего бы вдруг? Но ты можешь быть уверен в одном: пока преступление не будет раскрыто, девушка не выйдет за тебя. После всего, что ты рассказал мне о ней, я в этом абсолютно убежден. И заметь: преступление подобного рода может навсегда остаться нераскрытым. Мы можем сколько угодно подозревать жену убитого и молодого учителя в преступном сговоре, но подозрения — одно, а доказательства — совсем другое. И пока мы не раздобудем неопровержимых улик против миссис Леонидис, в душе у всех останутся всякие гадкие сомнения. Ты ведь сам это понимаешь.

Да, я это понимал.

Потом Старик спокойно предложил:

— А почему бы тебе не ввести ее в курс дела?

— Ты имеешь в виду, спросить Софию, не будет ли она возражать, если… — Я осекся.

Старик энергично закивал.

— Да-да. Я вовсе не предлагаю тебе что-то вынюхивать за спиной у девушки. Посоветуйся с ней, узнай ее мнение по этому поводу.

И вот на следующий день я ехал в Суинли-Дин в компании с главным инспектором Тавернером и сержантом Лэмбом.

Сразу за полем для игры в гольф мы свернули на подъездную дорогу, которую, по-видимому, до войны перегораживали импозантные ворота. Их смела волна патриотизма или безжалостных реквизиций. Мы проехали по длинной извилистой дороге, по обеим сторонам обсаженной рододендронами, и выехали на усыпанную гравием короткую аллею, ведущую к дому.

Потрясающее зрелище открылось моим глазам! Интересно, почему особняк назывался «Три фронтона»? Правильней было бы назвать его «Одиннадцать фронтонов». Здание производило странное впечатление: оно казалось несколько перекошенным с фундамента до крыши. И я понял, почему. С точки зрения архитектуры это был простой коттедж деревенского типа — но коттедж, раздутый до невероятных размеров, словно оказавшийся под огромным увеличительным стеклом. Косые балки крыши, дерево, кирпич, треугольные фронтоны — «кривой домишко» из детского стишка, вдруг выросший, как гриб, за одну ночь!

Но замысел архитектора я уловил. Я видел перед собой воплощенное представление выбившегося из низов зажиточного грека о чем-то английском. Сооружение призвано было являть собой дом истинного англичанина — но при этом не уступало по размерам хорошему средневековому замку! Интересно, что думала об этом семейном гнездышке первая миссис Леонидис? Вряд ли кто-нибудь советовался с ней и обсуждал проект здания. Скорей всего, экзотический супруг приготовил для нее маленький сюрприз.

Интересно, содрогнулась она при виде этого монстра — или улыбнулась?

Но так или иначе, чета Леонидисов жила здесь счастливо.

— Немножко чересчур, да? — сказал инспектор Тавернер. — Конечно, старый джентльмен постарался вовсю. Практически это три отдельных дома под одной крышей — со своими кухнями и прочим. Внутри все отделано по высшему разряду.

В дверях дома появилась София. Она была без шляпы, в зеленой блузке и юбке из твида.

При виде меня девушка стала как вкопанная:

— Ты?!

— София, — торопливо сказал я. — Мне нужно поговорить с тобой. Где это можно сделать?

На какое-то мгновение мне показалось, что София откажется разговаривать со мной, но потом она повернулась со словами:

— Сюда, пожалуйста.

Мы пересекли небольшую лужайку. Отсюда открывался прекрасный вид на поле для игры в гольф; за ним поднимался поросший редкими елями холм, а дальше простирались туманные луга.

София провела меня в садик с каменными декоративными горками, и мы уселись на страшно неудобную, грубо сработанную деревянную скамью.

— Итак? — Голос девушки не предвещал ничего хорошего.

Я доложил ей все, что имел доложить.

София слушала очень внимательно. По ее лицу нельзя было догадаться, о чем она думает, но, когда наконец я умолк, девушка глубоко вздохнула.

— Твой отец — очень умный человек.

— У Старика есть свои достоинства. Сам я лично нахожу эту идею недостойной, но…

— О нет, — прервала меня София. — Это вовсе не недостойная идея. Это единственная тактика, которая может привести к реальным результатам. Твой отец, Чарлз, безошибочно угадал мои мысли. Он понял меня лучше, чем ты. Неожиданно она ударила кулаком одной руки о ладонь другой. Это был почти жест отчаяния.

— Я должна знать правду. Я должна знать.

— Из-за нас? Но, дорогая…

— Не только из-за нас, Чарлз. Я должна знать правду ради собственного спокойствия. Понимаешь… Вчера я тебе не сказала… Но дело в том, что я боюсь.

— Боишься?

— Да! Боюсь, боюсь, боюсь! Полиция, и твой отец, и ты, и все вокруг полагают, что это сделала Бренда.

— Просто вероятность этого…

— О да, вероятность велика. Да. Но когда я говорю: «Вероятно, это сделала Бренда», — я полностью отдаю себе отчет в том, что это всего лишь желаемое. Потому что, видишь ли, в действительности я так не думаю.