Марсианка - Евгений Дубровин

Ему, Олегу, надо завоевать любовь шефа. Быть порешительней, поостроумней. Вот взять остаться сегодня после работы и поговорить со Львом Евгеньевичем по душам. Рассказать про голубую девушку и под этим соусом попросить квартиру. Мол, неудобно же марсианке жить на частной квартире, – что подумают о нас на другой планете? Только надо, чтобы это не выглядело простым «клянчаньем», он где-то читал, что важные дела лучше всего решать за шуткой. Олег силился представить себе улыбающегося шефа, и у него ничего не получалось.

– Олежка, просчитай мне вот эту балку. Что-то не получается.

Роза сидит рядом с ним, но она отгорожена от Олега кульманом. Видны только ее красивые ноги. Пожалуй, у нее самые красивые ноги, которые Олегу приходилось видеть у женщин. Да и сама Роза очень симпатичная женщина, несмотря на то, что ей под сорок и она уже слегка располнела.

Олег подошел к соседке. На Розе сегодня ситцевый сарафан, который ей очень идет, и красные босоножки.

– Вот эту, что ли?

– Эту.

– Дай справочник.

Олегу всегда приятно делать что-нибудь для Розы. Да и она охотнее всего обращается именно к нему.

– Линейку. Карандаш.

Олег командовал, как хирург во время операции, чувствуя удовлетворение от того, что сразу нашел нужное решение. Он склонился над столиком. От Розы ненавязчиво пахло приятными духами.

– Возьми пока вот этот интеграл.

Роза стала послушно рыться в справочнике. В КБ ее не любят и боятся. За удивительную способность по поводу и без повода высказывать свое мнение. Причем Роза это ухитряется делать в какой-то ультимативной форме, резко, даже с раздражением. Допустим, пришел Синеоков в пестром галстуке, Роза не стерпит, обязательно выскажется по этому поводу.

– Я бы никогда не надела такой галстук, – скажет она сердито. – Это вульгарно.

Или тогда, на профсоюзном собрании. Дом уже был заселен, споры прекратились, а она возьми и выступи:

– А я бы не так эти квартиры распределила. Зачем Ивлеву трехкомнатная секция? Ну и что из того, что он комсорг? Комсорг должен сначала о людях беспокоиться, а потом уже о себе. Жирно слишком на троих три комнаты, когда люди живут по частным квартирам. Почему Гусеву не дали комнату, а дали этому оболтусу Синеокову?

И пошла, и пошла. Синеоков потом с месяц дулся на Гусева, хотя он тут абсолютно ни при чем.

– Спасибо, Олежка. Мне бы с ней весь день возиться. Что у тебя сегодня такой надутый вид? Ты не заболел? Или с хозяйкой поссорился? Они тебя дочкой не соблазняют? Смотри, а то еще женят. Дать тебе совет? Никогда не становись на квартиру, где дочка невеста. Сколько вашего брата квартиранта на этом погорело, ужас. Так дать таблетку от головной боли?

– Спасибо. Я себя хорошо чувствую.

– А я сегодня в командировку еду.

– Куда?

– Томск.

Роза все время разъезжает по командировкам. Пробивает изготовление образцов их продукции на других заводах. Ей это удается лучше других, и директор посылает обычно ее. Синеоков утверждает, что Роза – любовница директора, но Синеоков может и натрепать в отместку за «оболтуса». Хотя… Будь он, Гусев, на месте директора, он обязательно сделал бы Розу своей любовницей.

– Ни пуха ни пера.

– К черту.

Олег вернулся на место, посидел над незаконченным чертежом и вдруг дал себе страшную клятву сегодня же попросить у шефа квартиру.

Синеоков принес билеты на «Русское чудо». Сегодня культпоход. Идут все, кроме шефа, Глебыча и Олега. Шеф занят, Глебыч спешит к своим розам, а у Олега никто не догадался спросить, хочет он смотреть «чудо» или нет.

Когда все ушли, весело переговариваясь и топоча ногами, Олег встал из-за своего кульмана. Шеф сидел, низко склонившись над столом, – седой, умный, усталый. Все ушли в кино, а он сидит. И будет сидеть до вечера, а завтра придет раньше всех. Зато машины, которые проектирует их КБ, ходят быстрее всех и дальше всех…

От любви и нежности к этому человеку у Олега сжалось сердце.

– Лев Евгеньевич…

Шеф удивился, увидев перед собой взволнованное лицо своего конструктора. Он даже вздрогнул. У него был очень усталый вид. Усталый и отсутствующий.

– Что тебе, Гусев?

– Я хотел спросить, – забормотал Олег, – где найти коэффициент «сигма»?

СЛЕДОВАТЕЛЬ:

– Что вы можете сказать о вашем работнике Олеге Гусеве?

Л. Е. СИНЬКОВ, главный конструктор:

– Гусев… гм… Тихий, скромный работник. Как конструктор проявил себя с положительной стороны. В его чертежах всегда было мало ошибок. Ему не удавалась только деталировка. Знаете, деталировка – дело скучное и поэтому требует большой внимательности, а Гусев рассеян. Один раз он вместо болтов поставил шплинты. Что еще? Необщителен… замкнут…

СЛЕДОВАТЕЛЬ:

– Чем он занимался в нерабочее время?

Л. Е. СИНЬКОВ:

– Не знаю. Как-то не приходилось сталкиваться. Кажется, холост. Да. Да. Холост. Один раз он у меня просил квартиру.

СЛЕДОВАТЕЛЬ:

– Имеет ли он друзей здесь, в КБ?

Л. Е. СИНЬКОВ:

– По-моему, нет. Он у нас словно белая ворона. Знаете… Гусеву не хватает эрудиции, а у нас народ такой, что в рот палец не клади.

СЛЕДОВАТЕЛЬ:

– В чем он был одет, когда вы видели его в последний раз?

Л. Е. СИНЬКОВ:

– Одет?.. Гм… Кажется, синяя рубашка или нет… белая… а брюки серые… Впрочем, за точность я не ручаюсь…

СЛЕДОВАТЕЛЬ:

– Чем Гусев занимался в последний день?

Л. Е. СИНЬКОВ:

– Гм… Чем же еще? Чертил.

СЛЕДОВАТЕЛЬ:

– Не заметили ли вы вчера что-нибудь особое в его поведении?

Л. Е. СИНЬКОВ:

– Нет, не заметил.

СЛЕДОВАТЕЛЬ:

– Как вы считаете, мог бы Гусев убить человека?

Л. Е. СИНЬКОВ:

– Человека? Убить! Да вы что! А впрочем… я его плохо знаю. А разве что случилось?

СЛЕДОВАТЕЛЬ:

– Да. Сегодня утром в лесу найден труп. Возле него лежал заводской пропуск Гусева.

Неслышимая песня

Домой Олегу идти не хотелось. Он брел по городу. Небо было влажным, ярко-голубым, только кое-где краска шелушилась, и в этих местах выглядывал белый каркас, словно из армированного бетона. На горячий, залитый солнцем асфальт, совершенно непонятно откуда, сыпался мелкий дождик. Он испарялся, едва коснувшись тротуара. Ветер ерошил чубы лип, и внизу гонялись друг за другом солнечные пятна. И все это: дождь с ясного неба, живые пятна, шелест деревьев, воздух, пахнущий летом и мокрым асфальтом, вымытый дождем, блестевший на солнце памятник Великому поэту – рождало нежную музыку.

Олег зашел в сквер и опустился на лавочку. Здесь музыка звучала еще отчетливее, чище. И Олег пожалел, что не знает нот, а то бы он записал ее и назвал «Песней летнего города».

Мимо прошел старик, ударяя палкой. Удары били в такт мелодии. Тук… тук… тук-тук-тук… тук… тук… тук-тук-тук. Чирикнула птица на дереве тоже в такт. Зазвенел трамвай, словно подыгрывая. И даже смех сидящих напротив девушек вплелся в мотив песни так естественно, что было бы удивительно, если б он не прозвучал именно в этот момент.

Девушки были юные и хорошенькие. Одна – с длинными толстыми косами, румяная, в широкой пестрой юбке; вторая – худенькая, черненькая, туго обтянутая глухим платьем. Они разглядывали Олега и смеялись нежно: динь… динь… динь…

Тени постепенно из тонких серых кружев превратились в тяжелый бархат. Невидимый маляр успел заново перекрасить небо в бледно-золотистый цвет. От реки потянуло сыростью. Музыка затихла, лишь тонко-тонко дрожал один аккорд. Но вот из листвы дерева выпутался последний луч, умчался к горизонту, и аккорд погас, словно этот луч был замолкнувшей струной. Олег посидел еще, вслушиваясь и всматриваясь в темнеющее лицо города, но не уловил больше ни звука из Песни. Город засыпал. Над сквером поднялся красный Марс. Сегодня он был большим, каким-то значимым, будто содержал в себе неожиданную тайную угрозу. Прищурившись, Олег долго смотрел в немигающий красноватый глаз. Глаз вдруг начал расти, расти, превратился в большое пятно, похожее на человеческое лицо. Это лицо приблизилось вплотную к Гусеву и глубоко заглянуло в душу. Сильная, сладкая судорога прошла по Олегову сердцу.

СЛЕДОВАТЕЛЬ:

– Что вы можете сказать о своем товарище Олеге Гусеве?

А. СИНЕОКОВ:

– Гусь свинье не товарищ.

СЛЕДОВАТЕЛЬ:

– Я вас попрошу не острить, а отвечать на вопросы. Опишите характер, взгляды, вкусы Олега Гусева. Расскажите о нем все, что знаете.

А. СИНЕОКОВ:

– А что, влип в какую-нибудь историю? Виноват, в ваших делах любопытство не поощряется. Вы спрашиваете меня о Гусеве? Что ж, ваш вопрос законен. Коль я работаю с Гусевым, я должен о нем что-то знать. Однако я вас огорчу. Я ровным счетом ничего о нем не знаю. Что можно сказать о тюфяке? Только то, что он тюфяк. Что можно сказать об унылой, бесцветной личности? Только то, что она унылая и бесцветная. Да, он неплохо чертил. Ну и что? Разве этого достаточно для современного молодого человека? Гусев нагонял на всех скуку.