Каштановый прииют (СИ) - Холодова-Белая Анастасия

Вильям пожал плечами и кивнул. Он не был слишком общительным, но всегда старался отвечать взаимностью на хорошее отношение. Не можешь быть добрым — будь хотя бы вежливым. Ликка заулыбалась, взяла коробку конфет в подмышку и пошла по коридору.

— Здесь у нас кухня, мы тут завтракаем. Или, у кого ночной жор, здесь по ночам сэндвичи делают, — в небольшом зале с кухонным уголком и несколькими столами стояла полутемень. Ещё немного — и будет уже темно, как-никак октябрь на носу. В кухоньке ещё пахло кофе. — Можешь брать всё, что есть в холодильнике, но с условием, что, если что-то заканчивается, ты покупаешь и ставишь обратно. А вон там наша комната отдыха, — В зале напротив было уютнее, горели тёплые бра, здесь же сидел человек, заваривший кофе, тот самый парень из отдела кадров. Мягкая мебель, телевизор, радиола в углу, книжный стеллаж. — Шон, не хочешь познакомиться с новеньким?

— А, я его знаю, видел в кадровом, — парень махнул рукой, оторвавшись от книги, и снова уткнулся в неё. — Экскурсию проводишь?

— Конечно. Пансионат ему показали, а здесь кто это делать будет, если не я, — она повернулась к Вильяму и улыбнулась. — Мы, кстати, в соседних комнатах живём, прям напротив.

— Здорово. А кем работаешь?

— Медсестрой на третьем этаже, — она заправила прядь волос за ухо и кинула взгляд на наручные часы. — О-о, мне надо бежать. Я сегодня в ночную смену.

— Удачи, — Шон показал ей козу и улыбнулся. — Пусть ночь будет короткой.

— Хах, скажешь тоже. Они сейчас только длиннее. Ладно, парни, я побежала.

Вильям проследил за тем, как она уходит к лестнице на второй этаж, и прикусил губу. Интересно, если она слышала его разговор с риэлтором, насколько ей хватит совести не разнести эту историю по всей больнице? Он прекрасно знал о такой плохой привычке психотерапевтов, как лезть не в своё дело. Наверняка потом начнут в нём ковыряться. В университете уже поковырялись. В принципе, ничего такого он не сказал, всё в рамках нормального. Ну хочет человек продать дом, ну и ладно. Он кивнул Шону и пошёл к себе в комнату. Нужно разложить вещи и ложиться отдыхать после поезда. И пусть ночь будет покороче.

Комнату заливал синий свет, как будто вокруг вода. Такая знакомая, до слёз, до отвращения. Снова он сидит в шкафу, смотрит, как летают по комнате предметы.

ААААААААА! Ублюдок! Подонок! Ненавижу!

Крики, рык, угрозы. Забивается в угол и закрывает глаза рукой. Всё нормально, если сидеть тихо, ничего не случится.

Провал, темнота, он падает, летит вечность, и дна не видно. А вокруг парят в воздухе свечи, церковные, пахнущие воском. И он летит не шевелясь, не понимая, не реагируя. Писк, чьи-то голоса далеко-далеко, руки и ноги начинает колоть. Всё сильнее и сильнее, поднимаясь вверх, к сердцу. От боли начинают течь слёзы. От осознания близкой смерти накрывает страх, ужас, укол в сердце.

Снова холодный пот, смятые простыни, свет луны полосками через жалюзи и сковывающий страх от кошмара. Снова, снова вернулась, снова вернулась в его голову! Эта сука сдохла, сдохла! Пусть проваливает! Три ночи, нужно спать. Но как же страшно это делать после этого всего. А вдруг опять? Нет. Нужно спать. Он не даст ей победить, хватит.

Белый форменный пиджак с металлическим бейджиком, идеальные туфли, брюки. Вильям уже полчаса сидел под кабинетом главврача, ожидая, когда закончится утреннее совещание глав отделений. Сегодня он уже больше был похож на доктора, а не как вчера. Мимо проходящие врачи и пациенты здоровались с ним, кивали головами, и он вежливо здоровался в ответ. Значит, он выглядит достаточно радушно и мягко, чтобы потом пациентов не распугивать. Это хорошо, потому что временами в зеркале он видел не приятного обходительного мужчину, а какого-то гоблина с перепоя. Настолько ему могло перекашивать лицо после очередной ночи наедине со своим не очень хорошим подсознанием. Наконец щёлкнул замок, и из кабинета начали расходиться люди. Они переговаривались между собой, перелистывали папки, чесали затылки и носы.

— Вильям Салтрай? — перед ним остановилась женщина в потрясающем платье нежно-голубого цвета с вышитыми по подолу белыми пионами. Белый форменный пиджак к нему не шёл, но, похоже, она не привыкла смущаться яркой красивой одежды. — Меня зовут Матильда Бишоп. Идёмте.

— Меня приставили к вам?

— Да, пока вам не найдут постоянное отделение и не выделят кабинет, вы мой с потрохами, — Матильда мотнула головой, поправляя чёрное крашеное каре. — Я заведующая плановым стационаром. Сегодня я уже нашла вам работу, два пациента на приёме. Вам нужно будет собрать сведения, сделать запись в карту и выдать направление на госпитализацию.

— Хорошо, — Вильям старался идти чуть позади неё, для субординации. Он прекрасно знал, как люди могут высоко оценить такие мелкие детали. — Я буду их и вести?

— Да. Там ничего сложного, пациенты у нас не впервые, процедуру хорошо знают. У нас вообще самое спокойное отделение, знаете ли, — она прошла в закрытый коридор и одёрнула пиджак. Третья дверь от входа, она зашла в свой кабинет и присела за стол. И вправду, эти кабинеты даже близко не напоминали те белые стерильные коробки, в которых он сидел до этого. Колониальный шик, тёмная деревянная мебель с филёнками, красивые настольные лампы в зелёных абажурах. — Вижу, вам нравится у нас.

— Да, очень приятное для глаза здание. По крайней мере, на меня белый кафель предыдущих мест очень давил.

— Понимаю, сама такая же. Уборку делать легче, но и как же он выматывает глаза, я ж и так в очках. Я пока что претендую на вас больше всех. У нас в отделении двое психотерапевтов уже находятся в предпенсионном возрасте, и пора уже готовить им достойную смену. Поэтому вы сидите сейчас здесь, — она вытащила из верхнего ящика стола увесистую папочку. — А вот и ваш первый пациент в приюте. Мистер Чарльз Клейтон, шестьдесят три, учтивый приятный мужчина. У него простая шизофрения, он регулярно обследуется, принимает препараты и ложится в стационар только если есть обострение. Записался позавчера, скорее всего, уже приехал.

— А он откуда?

— Из Ливерпуля. Далеко, конечно, но ему тут нравится, как на курорт приезжает, здоровье поправить, — с фотографии на первой странице на него смотрел пожилой мужчина с большим носом, грустными глазами и очень тонкими губами. Интересный, в галстуке-бабочке. — Он записан на час дня. Пока что у вас в графике будут дыры, но это пока. После ужина я дам вам второго пациента, тоже наша давняя клиентка, миссис Малч. У неё обсессивно-компульсивное расстройство, и ещё она клептоманка, поэтому всё ценное старайтесь держать ближе к телу.

— Хорошо спасибо, — Вильям закрыл карточку и встал. — Я могу пока до приёма посидеть в столовой для персонала?

— Да, изучите карту пациента, присмотритесь к нему. И часов после пяти приходите ко мне. Карта у вас уже открыта, доступ в отделение есть.

Вильям прикрыл за собой дверь кабинета Матильды и пошёл на первый этаж. Нечего маячить у всех на глазах. Сядет в столовой, там как раз очень удобные стулья, возьмёт чай и будет читать карту. Судя по её размеру, ему как раз есть, чем заняться. Тонкие исписанные бланки, назначения, листочки с рецептами. Мужчина пришёл сюда сам после выписки из государственной клиники, куда попал с тяжёлым срывом. Думал, что разлагается, и пытался заказать себе похороны. Давно это было, в пятьдесят втором. Дотошная же тут система ведения карт, всё сохраняют для будущих врачей. Очень приятно и очень удобно, в кои веки не нужно с пациентом каждый раз как первый беседовать.

В половину первого к нему подбежал медбрат, отдал чистые бланки и сказал, что сидеть он будет в тридцать втором кабинете в отделении стационара. Видимо, именно сейчас и начнётся его работа. Вильям чувствовал небывалый подъём, настоящее ликование, как будто он достаёт рождественский подарок от деда из коробки. Кабинет оказался таким же красивым, как и всё здесь, из окна было видно большой слегка заброшенный сквер за больницей. Дворники под мелким моросящим дождём сгребали с дорожек листву каштанов и клёнов. На подъездной дороге к служебному крылу стоял автомобиль из строительного магазина. Идиллия, как она есть. А где-то далеко по железной дороге протарахтел тепловоз, его было видно по клубам белого пара над деревьями. Присев в удобное кресло, Вильям выложил на стол свою счастливую ручку, подаренную на выпускном деканом, и поправил пиджак. Стук в дверь, выдох, считай себя актёром, ты на сцене, ты теперь доктор, а не человек.