Эротический этюд №№ 35-41 - Андрей Корф

Он великолепно вел машину. Несмотря на казус с лужей, чувствовалось, что это – профессионал, каких поискать. Москва неслась мимо, не успевая заглянуть в окна машины, и девочка была этому рада.

Тишина каталась по салону, как пустая бутылка. Он включил музыку, но Она сразу подобралась, как пружина, и Он вернул тишину на место.

Потом Москва за окнами остановилась, и Она увидела из окон свой подъезд. Она выскочила из машины, громко хлопнув дверью вместо прощания, и умчалась к себе на пятый этаж, прыгая через три ступеньки.

Еще на бегу, она почувствовала, как рвется наружу возбуждение. Едва успев открыть дверь, она бросилась в туалет и, сидя, срывала с себя одежду, пока бесконечная струя била в пасть удивленного унитаза.

Потом она бросилась в комнату, голая, рухнула в кресло и, расставив ноги широко, как только могла, схватила себя руками за грудь и пах. Глаза впились в портрет на стене, но с неожиданной ненавистью разглядели только пыль на глянцевой бумаге, иностранные слова, бессмысленное чужое лицо…

Она зажмурилась, сжала пальцы изо всех сил. По ладони текло. Она провела языком по линии жизни и подхватилась с кресла. Распахнула дверцу шкафа, схватила первое попавшееся платье, и, на ходу втискиваясь в него, выбежала в коридор. Ступени лестницы опрокидывались перед ней, как костяшки домино – одна за другой. Наконец, распахнулась дверь – и в маленький двор, заросший старыми велосипедными шинами и сохнущим бельем, вырвалась разъяренная похоть семнадцати лет от роду…

Машина стояла там, где и должна была стоять. Конечно, Он никуда не уехал, иначе и быть не могло. Он курил и покачивал головой в такт неслышной отсюда музыке.

Она подскочила к двери, распахнула ее и с треском захлопнула за собой. На сей раз, она уселась впереди, на «сиденье смертников», и по ее лицу было сразу видно, что о ремнях безопасности сейчас лучше не заикаться.

Он все понял, молча кивнул и завел двигатель. Музыка дрогнула и зазвучала с новой силой.

– This is the road to hell, – пел Крис.

И Она верила в это, хоть начало дороги было больше похоже на обычную свалку в заросшем хрущевском дворике.

Спидометр показывал 40, когда они выехали на Херсонскую. На 70-ти они проползли Севастопольский проспект, разменяли сотню на Балаклавском, и, наконец, рванули по Варшавке, уже не глядя на циферблат.

Она дрожала на пару с машиной, а Хозяин по-прежнему молчал, внимательно глядя перед собой.

Ее правая рука лежала между собственных ног, левая же отправилась в путешествие по долинам и по взгорьям. Теплым долинам и мускулистым взгорьям. Там обнаружилась сейсмическая активность сродни ее собственной, и девочка расценила ее как приглашение.

Не сговариваясь с рассудком, она завесила его, как зеркало, и пустилась во все тяжкие. Терпеть дальше было невмоготу.

Она схватилась рукой за рычаг, которым оснащены не столько автомобили, сколько их хозяева. Машина чуть заметно вильнула. Она освободила плоть рычага из-под кучи тряпок и держала в руке, как синицу. Синица на глазах превращалась в журавля.

Ей нестерпимо захотелось попробовать на вкус это новое, непонятное. Дав течь, как каравелла в шторм, она наклонилась до ватерлинии и жадно облизала свою добычу.

Машина вильнула заметнее, будто из ревности. Хозяин чуть слышно зарычал.

Она совершенно не знала, что нужно делать дальше. Собственно говоря, в ее планы и не входило тешить эту горячую чужую плоть. Ей хотелось насытиться самой, что она и делала без малейшего стыда. Она облизывала и высасывала все, что могло поместиться во рту, как сладчайшее эскимо, мечтая только об одном – чтобы оно не растаяло раньше времени.

Правая ее рука тем временем занималась привычным делом, хорошо знакомым диснеевским зверушкам со стены.

Так продолжалось долго, она даже приноровилась, было, вздремнуть с конфеткой во рту, как вдруг от резкого тормоза больно ударилась головой о руль. Она подскочила и удивленно уставилась на своего попутчика.

Он же смотрел на нее непонятными глазами. Он был очень красив в свете фонарей, он не был бумажным, пыльным и покрытым английскими буковками. Его можно было потрогать, и даже поцеловать. Что она и сделала немедленно.

Машина стояла в незнакомом дворе.

– Я здесь живу. Зайдешь? – спросил Он, застегивая брюки.

Она молча кивнула. Они вышли из машины, он закрыл двери и похлопал машину по загривку. Потом они пошли в подъезд, поднялись на второй этаж и оказались в небольшой квартире. Она тут же, в прихожей, бросилась ему на шею и потянулась губами к его рту.

Он, однако, тихо отстранился и сказал:

– Погоди минутку. Я приготовлю что-нибудь выпить.

И ушел на кухню. Она увидела, как туда же из комнаты протрусил огромный плешивый котище, и услышала, как Он вполголоса разговаривает со своим котом, употребляя много стариковских уменьшительных и ласкательных.

Ей почему-то стало противно. При чем тут кот, подумала Она.

Сняла одежду, бросив на пол в прихожей, и, голая, вошла на кухню.

Он, сутуло склонившись над котом, гладил его за ухом. Кот покосился на Нее одним глазом и отвернулся.

Она села на табуретку и, чувствуя себя ужасно глупо, стала потихоньку замерзать. Она не понимала, куда делся лихой мустангер, и откуда взялся этот зануда со своим котом.

Позже они легли в постель, и Она отдала этому незнакомому человеку свою девственность. Он был очень ласков с ней, и ей это было неприятно.

Потом Она стояла у окна и смотрела на свою соперницу. Та даже в тени отсвечивала лаком и остывала медленно, со знанием дела.

Девочка вернулась в постель к незнакомому человеку и долго целовала его зачем-то. В полосе лунного света белел кусок чужих, незнакомых обоев, и она пригорюнилась, вспомнив своих бурундуков. На кресле ворочался кот.

Потом Она заснула, и утром все началось сначала.

Стоило Ей оказаться на пассажирском кресле, а Ему – на водительском, как все встало на свои места. Они снова мчались, куда глаза глядят. Рядом с ней сидел красавец с монетным профилем, спокойный, как непочатая бутылка шампанского. Его ладонь лежала на Ее бедре, временами хозяйски ощупывая пах.

И кот, и незнакомые обои, и пресный утренний чай остались позади.

Она потянулась в кресле. Она вспомнила свое имя, к ней вернулась способность соображать. Ей было хорошо и спокойно с этим мужиком. Она поняла, что все происходящее – настоящий праздник, какие бы мелкие разочарования не роились вокруг фар дальнего света. Она еще не понимала, почему с ее любимым происходят такие странные перемены, но верила в то, что исправит исправимое, и примирится с тем, что исправить невозможно.

Она знала, что сдала первый экзамен на отлично и не провалит остальные. Как всегда.