Орхидея съела их всех - Скарлетт Томас

– Показать тебе одну штуку? – спрашивает Джеймс.

– Какую?

– Ну, иди посмотри.

Она вздыхает:

– Подожди, открою вино. И еще мне надо переобуться.

Бриония откупоривает бутылку, снимает ботинки и надевает пару грязных голубых кедов “Конверс”, которые не стала выбрасывать и оставила для работы в саду, – правда, в последнее время ей не до сада.

– Холли! Эш! – зовет Джеймс. – Не хотите взглянуть на мою работу?

– Они там так хорошо устроились, – говорит Бриония.

– А нам обязательно приходить? – кричит Холли.

Джеймс вздыхает.

– Нет, необязательно! – кричит он в ответ. – Но вы потом будете локти кусать, если этого не увидите!

Дети обуваются, и Джеймс ведет всех в дальний конец сада, чтобы показать кормушку для птиц, которую он сегодня сколотил – вероятно, в перерывах между откапыванием свеклы и выпеканием хлеба и брауни. Бриония не спрашивает, почему он сегодня не писал, и про котов тоже ничего не говорит. Придется купить им колокольчики. Ну и потом, птицы все равно прилетают в сад, и коты их все равно убивают, но раньше-то ей не приходило в голову повесить им на шею колокольчики. И вдобавок есть ведь еще этот птичий грипп, правда, о нем давно ничего не слышно. Может, лучше просто похвалить Джеймсову кормушку? Она и в самом деле отлично там смотрится.

– Очень мило, – говорит Бриония и снова целует Джеймса. – Можно будет наблюдать за птицами через кухонное окно. И как только ты ухитрился все успеть? И кормушка, и свекла, и брауни?

– Вы такие мерзкие, – говорит Холли с отвращением. – Когда вы наконец вырастете и перестанете целоваться?

– Никогда, – отвечает Бриония. – Даже когда нам будет по сто, мы не перестанем целоваться.

– Поцелуи еще куда ни шло, – говорит Джеймс и подмигивает Брионии. – Правда, Букашка?

– Фу! – кричит Холли. – Это еще отвратительнее. Я знаю, что ты имеешь в виду и о чем думаешь, когда вот так подмигиваешь маме! И когда называешь ее Букашкой!

Дети смываются обратно на веранду.

– Помнишь черноголовых щеглов? – спрашивает Джеймс.

– Господи, конечно, помню. Как такое забудешь.

В самом деле, как? Хотя, когда работаешь на полную ставку и к тому же заочно учишься, забываешь о многом. Но черноголовые щеглы были настоящим чудом. Прошлой осенью – наверное, перед самым Хэллоуином – они прилетели в сад, сразу десяток. Раньше черноголовые щеглы сюда никогда не залетали, поэтому их появление, и правда, было похоже на волшебство. И вид у них был классный: ярко-красные головки, крылья – вспышки чистого золота, черные шапочки – ни дать ни взять маленькие супергерои в масках и плащах. Джеймс тут же объявил их своим любимым видом птиц, а Холли сказала, что, на ее вкус, внешность у них чересчур “кричащая”, но и она в конце концов стала часами наблюдать за щеглами в бинокль, подаренный дядей Чарли. В тот день, когда щеглы только появились, Бриония зашла в зоомагазин и поболтала с продавщицей. Та порекомендовала ей семена подсолнечника и нигера, а также особую кормушку для семян нигера и специальную подвесную корзинку для семян подсолнечника, и Бриония все это купила. Это было так непохоже на маму – принести домой не одежду, не туфли и не вино или шоколад, а что-то совсем неожиданное! Но щеглам подарки явно пришлись по душе, и весь следующий день Бриония, Джеймс и дети безуспешно пытались сделать хотя бы один удачный снимок, но маленькие негодяи не желали сидеть на месте и…

Странные, медлительные птички укутывались в свои золотые плащи, натягивали на глаза красные маски и чуть ли не часами зависали над кормушкой с семенами нигера, словно это не кормушка, а птичий опиумный притон. На следующий день заявились еще десять. И потом три дня подряд – еще по столько же, пока сад не стал местом ежедневного сбора пяти десятков черноголовых щеглов. Все они медленно и сосредоточенно ели (на это уходило довольно много времени), иногда им становилось тесно, и кого-нибудь сталкивали с кормушки, но по большей части они просто щелк-щелк-щелкали семечками, как марионетки-супергерои, которых дергают за ниточки обкуренные кукловоды. Потом они все разом взмывали в воздух и принимались летать над деревней, юля и щебеча, и это напоминало звук перемотки старой пленочной кассеты. Так продолжалось с неделю, а затем щеглы исчезли. Все так же юля и щебеча, они двинулись через Ла-Манш стаей, состоявшей приблизительно из трехсот пятидесяти птиц, согласно сводкам Птичьей Обсерватории города Сэндвич.

– Хотелось бы достойно встретить их в этом году, если они вернутся.

– Они были такие красивые.

– Совсем как ты, – говорит Джеймс и гладит Брионию по щеке. – Солнце еще не село, и довольно тепло. Может, накинешь кофту и посидишь с вином здесь? Я принесу тебе шезлонг.

Джеймс все время старается вытащить жену на свежий воздух. Вдруг, если Бриония будет чаще дышать свежим воздухом, она станет больше похожа на неземную, безупречную Флёр, которая славится тем, что даже спит в саду, когда луна полная. Хотя вслух он, конечно, о таком даже не заикался. Он говорит, что Бриония красивая. Он говорит, что Бриония красивая, и тогда Бриония начинает надумывать себе разные ядовитые мысли вроде этой: что толку, если Джеймс сейчас вынесет шезлонг, ведь она будет сидеть в нем одна, пока он готовит ужин. Вот в чем суть его предложения. Хорошее это предложение или плохое? Не лучше ли было ей самой решить посидеть в саду и принести себе шезлонг? Джеймс однажды сказал ей, что она часто преувеличивает и наделяет его слова смыслом, которого в них и в помине нет. Бриония тогда рассмеялась и напомнила ему, что работает агентом по недвижимости, преувеличивать – часть ее профессии и теперь она ничего не может поделать с тем, что по привычке норовит описать стенной шкаф так, будто речь идет об отдельной комнате. Но он-то, конечно, имел в виду другое: что в жизни она склонна говорить о комнатах так, будто это – всего лишь стенные шкафы.

– Это тебе, случайно, не для колонки? – спрашивает Бриония.

– Что?

– Ну, не знаю. Самодельная кормушка в саду. Щеглы ведь прилетят не раньше октября или ноября. Если вообще прилетят. А пока они не прилетели, ты будешь писать о том, как весело наблюдать за кошками, которые притаскивают нам убитых птиц? И о том, что расхлебывать это приходится папе, потому что мама чересчур рассержена, или слишком громко визжит, или слишком поздно вернулась домой и все пропустила, или вообще уехала на конференцию.

Или же у нее похмелье, но этим пунктом в последнее время уже никого и не удивишь.

У Джеймса колонка на четвертой полосе глянцевого приложения самой продаваемой либеральной газеты, которая выходит по выходным. Колонка называется “Экологический папа”. А напротив – другая колонка, под заголовком “Городская мама”. Идея состоит в том, что Джеймс, в свое время известный автор публикаций о природе, а теперь прославившийся колонками в глянцевом приложении, пишет о жизни в загородном доме с двумя “свободными от городских предрассудков” детьми и женой, чей характер стремительно портится. Городская мама пишет о празднованиях дней рождения, на которые друзья приглашают ее детей и которые обходятся тем в десять тысяч фунтов, и задается вопросом, покупать ли своим отпрыскам обувь в “Кларксе”, как когда-то делали ее родители, или переключиться на “Праду”, где обувают детей ее самые обеспеченные друзья.

– Эй, Букашка, да ладно тебе! Что не так?

– Все так, извини. Я не…

– Вообще-то ты ведь и в самом деле ни разу в жизни не убирала за котами.

– Я убираю за ними, когда тебя нет дома. Это ужасно.

Бриония вздыхает и продолжает:

– Ладно, ерунда. Не хочу начинать. Прости меня. Я страшно устала, да и расстроена из-за Олеандры, и мне еще нужно столько прочитать к четвергу.

Бриония не только работает в риэлторском агентстве, но еще и изучает культуру восемнадцатого века на вечернем отделении магистратуры.

– Просто я беспокоюсь, что ты слишком много времени тратишь на эту колонку. Жаль, если ты забросишь серьезную работу. Вот и все.

– Я знаю. – Джеймс мягко касается ее плеча. – Но нельзя ведь всегда заниматься только серьезной работой. Подожди, сейчас принесу шезлонг. На ужин у нас курица в зеленом карри по-тайски. Ну и, конечно, брауни на десерт. Посуду я сам вымою, а ты сядешь и все спокойно прочитаешь.

– Ну ладно, хватит о моей скучной жизни. Теперь ты расскажи о себе.

– Ну, – произносит Чарли, нахмурившись. – Не знаю даже, с чего начать.

Кому придет в голову отправиться на свидание вслепую вечером в воскресенье? Даже Сохо выглядит по-воскресному, будто весь день прошастал по дому в пижаме и ему ни до чего нет дела. Чарли смотрит на Николу, которая сидит напротив. Это чересчур модный и современный азиатский ресторан, Никола наверняка заказала столик через интернет. Музыка невыносимо громкая. На Николе шелковое платье такого темного, винного цвета, что она немного похожа на больную проказой. У нее докторская степень по математике, и теперь она стажируется в Кингс-колледже. Дома Чарли ждет новая книга об орхидеях, ее принесли в ту самую минуту, когда он выходил из квартиры (нет, почту по воскресеньям не доставляют, просто два дня назад ее по ошибке бросили в ящик к соседу – мистеру Кью Джонсону). Эх, лучше бы он остался дома – сейчас сидел бы и читал новую книгу, с чашкой эспрессо, приготовленного его прекрасной кофемашиной “Фрачино”. Чарли даже чуть было не сказал Николе про книгу об орхидеях. И чуть было не сказал, что самая любопытная его черта и, честно говоря, самая важная (хотя ее, конечно, не поймешь с первого взгляда, особенно если так уж сложилось, что ты трахалась с ним с завязанными глазами), так вот, самое любопытное в нем – это то, что он любит наблюдать за дикими орхидеями, растущими в Британии. Если убрать пункт про завязанные глаза, эта фраза отлично подошла бы для первого свидания. А может, такое, наоборот, отпугивает? Повязка у нее на глазах наверняка была тоже шелковая, купила она ее, вероятнее всего, в “Либерти”, и нет никаких сомнений в том, что между использованиями она стирает ее вручную. Чарли решает промолчать. Вообще, поскорее бы все это кончилось.