Дети в лесу - Беатриче Мазини

Словно не смотреть было то же самое, что не видеть.

– Зачем все эти нелепые Правила?

Ночи тянулись бесконечно. На экране было все то же, что и днем, только дети, обессилевшие за день, спали, а не хулиганили. Но и по ночам приходилось по очереди нести вахту и наблюдать за Лагерем, чтобы вовремя уловить между плывущими по темному экрану полосами малейший намек на подозрительное движение. Рубен объяснил Джонасу, чего надо опасаться: Колонии могут ворваться в Лагерь в поисках свежего мяса.

– Ну, вообще-то такого еще никогда не случалось, но может и случиться.

– В каком смысле – «свежее мясо»? – не понял Джонас.

– Ну, скажем так, свежие руки. Дешевая рабочая сила. А их же еще могут использовать не по назначению… так сказать, в иных целях…

На этом разговор оборвался.

Но Джонас все равно не мог понять, для чего нужны Правила Громкоговорителя. Зачем пугать и без того напуганных детей дурацкими требованиями, которые все равно никто не собирается выполнять? Неужели мало того, что дети голодны и подавлены и о них никто не заботится, что они предоставлены сами себе и в любую минуту рискуют пасть жертвами неведомых болезней или более сильных собратьев?

– Но ты же сам говорил о школах, так? А в школах правила были, еще какие! – и Рубен поерзал на стуле, как изнывающий от скуки школьник.

– Да, но в тех правилах был смысл. Здесь же всем плевать, вырастут ли эти дети грамотными, воспитанными людьми. Там хотя бы заботились о том, чтобы они знали, как вести себя в обществе, не отрыгивали за столом, умели бы пользоваться кучей разных столовых приборов и, стоя на табурете, читали бы по команде стихи наизусть. А тут главная задача – остаться в живых. – Джонас поморщился, как от боли.

Рубен удивленно взглянул на напарника снизу вверх.

– А чего ты, собственно, так психуешь? Им что, от этого плохо, что ли? Подумаешь, послушают пару песенок из Громкоговорителя. Зато хоть будут чувствовать себя частью чего-то. Будут знать, что есть какая-то высшая сила, которая заботится о них, присматривает, поддерживает дисциплину. Ты что, не в курсе, что массы жить не могут без запретов?

– Да какие еще массы? Они тут поумирают раньше, чем кто-то вспомнит об их существовании! – Джонас пнул ногой стойку с мониторами, и один из них вдруг включился. На экране высветились Скорлупы, бледные пятна в ночи – как панцири уснувших существ.

«Кто знает, какие мысли копошатся там, внутри, – думал Джонас. – А может, и нет никаких мыслей. Только облегчение, что сон хоть ненадолго уносит их далеко от всего… от них самих в том числе».

– Завтра будет дождь, – сказал Рубен, просто так, чтобы хоть что-нибудь сказать. Иногда он побаивался Джонаса. С этими его выкрутасами.

– У тебя что, завелись дружки на лунной метеостанции? – язвительно спросил Джонас.

– Зачем дружки? Просто чую в воздухе запах дождя. Вот и хорошо – в дождь они почти не высовываются из своих Скорлуп. Нам меньше на них придется пялиться. Ты в карты играешь?

– Нет.

– Ну и ладно. Все равно их у нас нет. В смысле, карт.

– У нас теперь много чего нет, – пробормотал Джонас и провел ладонью по лицу.

Дурак. Дурак. Дурак. Тысячу раз дурак. Том попытался забрать ее обратно, но Хана прижала ее к себе, сверкнув злой молнией во взгляде. Вся мокрая, грязная, а руки у нее вообще всегда грязные. Если Хана откроет ее, то наверняка испортит. А она и так уже в плохом состоянии. Может, Хана даже попытается ее укусить – решит, что это еда. Или вырвет одну за другой все страницы – просто чтобы услышать их шелест. Сомнет и бросит комки в ручей, чтобы посмотреть, как они уплывают.

Все замерли в ожидании драки. В такие моменты важно быть настороже, чтобы самим не попало. Жадные взгляды, напряженные лица, легкий пар от влажных рубах у огня. Взгляды перескакивают с Тома на Хану, с Ханы на Тома. Всем ясно, кто тут главный. Об этом они никогда не забывают.

Дурак. Дурак. Дурак. Он ведь знал, что нельзя доставать ее днем. Знал, что это риск, и всегда терпел, ждал. Но сегодня такое серое, тоскливое, дождливое утро – и он не устоял. А тут еще выскочил какой-то Осколок; Осколки – это каждый раз так легко и мучительно, все вместе, Том уже привык. И вот он вывернулся откуда-то совершенно неожиданно, и Тому вдруг стало ясно, что в дождливые дни самое лучшее занятие – почитать хорошую книгу. Хотя какая разница, хорошая она или нет, она одна-единственная, так что выбирать не приходится – спасибо, что есть хоть эта.

Все остальные вышли наружу, дождь льет, а им хоть бы хны, прямо как тюлени. (Тюлени? Наверное, еще один Осколок…) А может, им просто все равно. Может, они даже не заметили, что дождь, вышли себе по привычке. И он не удержался – сейчас, немедленно! Подарить себе немного чистого забытья.

А они взяли и вернулись. Тихо, почти бесшумно – это его и обмануло. Или он слишком погрузился в чтение, не видел и не слышал ничего вокруг?

– Книга.

Хана удивила его. Значит, она тоже помнит? Нет, невозможно. Наверное, она просто видела такие на Базе – может, подглядывала за взрослыми или подслушивала их разговоры. Она ведь такая. Шпионка. Но тут Хана удивила его еще больше. Она повертела книгу в руках с непривычным для нее уважением, потом открыла. Вверх ногами. Перевернула – но, кажется, смотрела на картинки, а не на слова. Или… а вдруг она умеет читать?

Хана не стала рвать страницы. Не стала кусать книгу. Она удивила Тома в третий раз, когда снова подняла на него глаза. В них больше не было злобы. Во взгляде ее блестела жадность, но какая-то чистая, словно она голодна, и этот голод можно утолить.

– Читай, – просто произнесла она. И протянула ему его сокровище.

Хана смотрела прямо на него. Стояла, расставив ноги и скрестив руки на груди. Она будто снова стала сама собой: приказывает и знает, что приказ будет выполнен беспрекословно. Том облегченно выдохнул, поняв, что книга спасена. Перечить Хане? У него даже мысли такой не было.

В голове у Тома роились вопросы. Почему Хана не разорвала в клочья его сокровище? Хотя бы просто чтобы сделать ему больно? И откуда она знает, что он умеет читать? Откуда она вообще знает, что такое «читать»? Если она Вылупок, то не должна знать ничего подобного, просто не может. А она точно Вылупок: единственными Остатками в их Сгустке были он, Глор и Гранах, это же всем известно.

Но времени на ответы не было, как и ответов. Все уже сели на землю, и образовался круг. Тому не оставалось ничего другого, как тоже сесть. И начать читать.

Когда ему наконец позволили закончить чтение, бледная серость утра уже превратилась в лиловую серость вечера, с легкой прозеленью. Дождь перестал, но Астер все еще скрывался за тучами. Том совсем обессилел, он позабыл, как это выматывает – читать, читать и читать. От долгого сидения на земле, со скрещенными ногами и книгой на коленях, ныла спина. Болели глаза.

– Еще!.. – захныкал было Ноль-Семь.

Но Хана его осадила:

– Ты что, не видишь? Он устал! Идите искать еду. Для него тоже.

Том смотрел на нее изумленно. Дети удалялись. До сих пор все делились добычей только с ней, это само собой разумелось. А почему сейчас?.. Странно. Но Хана, словно угадав его мысли, покачала головой и улыбнулась.

– Да ладно тебе, пусть они думают о еде, а ты думай о том, чтобы читать, – и отвернулась. Но Том успел заметить, как на ее лице мелькнуло какое-то новое выражение. Смущение, что ли? Один сюрприз за другим. Но он все еще не доверял ей.

– Это было здорово, – продолжала Хана. – Этот рассказ о камешках… – она рассмеялась, открыв мелкие, ровные и белые, как у дикого зверька, зубы. Но тут же посерьезнела: – Как ты думаешь, им полезно такое читать? – кивком головы она указала в сторону ушедших детей.

– Им – не знаю. Мне – да, – пожал плечами Том. И тут же прикусил губу, будто испугавшись, что сказал лишнее. Он захлопнул книгу и рассеянно погладил обложку, как гладят любимых питомцев.

– Где ты ее нашел? – спросила Хана. – И как тебе удалось так долго скрывать это от нас?

– В лесу, – снова пожал плечами Том. – Я нашел там «чемодан». Ой, прости, ты ведь не знаешь, что такое чемодан, да?

Прикусив губу, она опустила глаза. Тому даже стало ее жаль.

– Это что-то вроде большого ящика с ручкой, чтобы перевозить вещи. Когда путешествуешь, – Хана опять отвела глаза. – Ну, когда куда-нибудь едешь, – упростил объяснение Том. – Там были разные вещи, одежда и вот это. Остальное меня не особо интересовало, но книга… Я сперва оставил ее в чемодане… ну, в том ящике. А потом начались дожди, я испугался, что она намокнет, вот и принес сюда, в Скорлупу. И спрятал под матрасом.

Хана протянула руку и тоже провела пальцами по шероховатой обложке.

– Я должна рассердиться. Я должна была рассердиться, – поправилась она. – Вырвать ее у тебя, выбросить или уничтожить. Потому что нельзя, чтобы вещь принадлежала кому-то одному. И еще потому, что мне так хотелось, – Хана бросила на Тома странный, словно извиняющийся взгляд. – Но потом я вдруг подумала: а что это за вещь? И это меня остановило. Я как будто раньше знала, что это такое, – Хана умолкла, разглядывая свои руки, потом снова подняла глаза на Тома. – Там, внутри – слова, истории. Ты должен читать их нам, и тогда, может быть, мы вспомним.