При свете луны - Дин Кунц

Никто из слушателей, которые звонили в студию, ни слова не говорил о фанатичных исламских радикалах, готовых уничтожить цивилизацию ради того, чтобы править миром, что, безусловно, радовало. Угнездившись на затылочной доле, мозговая пиявка вроде бы устанавливала контроль над человеком-пленником, овладевала его разумом, использовала его тело как собственное. Эти существа наверняка были склизкими и отвратительными, но Джилли успокаивалась, слушая, как Пэриш и слушатели его передачи обсуждают их. Даже если мозговые пиявки существовали на самом деле, во что она не могла заставить себя поверить, их она, по крайней мере, понимала: генетически заложенную в них программу покорять другие существа; паразитическую натуру. С другой стороны, человеческое зло редко, а может, и никогда не находило простого биологического объяснения.

Фреду недоставало мозга, который мог бы послужить кондоминиумом для пиявки, поэтому он слушал передачу, не опасаясь за собственную безопасность.

Джилли думала, что перерыв на обед освежит ее, но, покончив с едой, поняла, что усталость никуда не делась. Ее ждала четырехчасовая поездка по пустыне до Финикса, часть пути предстояло проехать в компании с параноидными, но успокаивающими фантазиями Пэриша Лантерна. Учитывая навалившуюся сонливость, она могла просто слететь с трассы.

Через лобовое стекло Джилли увидела мотель на другой стороне дороги.

– Если они не разрешают брать в номер домашних любимцев, я пронесу тебя тайком, – пообещала она Фреду.

Глава 3

Складывание картинки-головоломки – один из способов времяпрепровождения для человека, страдающего психическим расстройством и, соответственно, подверженного острым и неконтролируемым приступам навязчивости.

Трагическое душевное состояние Шеперда наделяло его огромным преимуществом, когда он полностью сосредотачивался на паззле. В настоящее время он собирал картинку японского храма синто, окруженного вишневыми деревьями.

И хотя начал собирать ее, состоящую из двух с половиной тысяч элементов, лишь после того, как он и Дилан вселились в номер мотеля, более трети элементов уже заняли положенные им места. Покончив с четырьмя углами, Шеп решительно продвигался к центру картинки.

Мальчик, Дилан по-прежнему воспринимал своего брата как мальчика, пусть Шепу перевалило за двадцать, сидел за столом, освещенный настольной лампой. Левую руку он приподнял, и кисть постоянно колыхалась, словно он махал ею своему отражению в зеркале, что висело над столом. Но на самом деле его взгляд перемещался лишь от картинки-головоломки к элементам паззла, лежавшим в коробке. Скорее всего, он понятия не имел о движениях левой кисти, не контролировал ее.

Тики, подергивания и другие причудливые повторяющиеся движения являлись симптомами состояния Шепа. Иногда он застывал, как бронзовая отливка, оставался неподвижным, словно мраморный памятник, забывал даже моргать, но куда как чаще часами дергал или шевелил пальцами, покачивал ногой, положенной на другую ногу, или выбивал подошвами чечетку.

Дилан, с другой стороны, был так крепко привязан к стулу с прямой высокой спинкой, что не мог ни махнуть рукой, ни покачнуться, ни даже повернуться. Многие и многие слои изоляционной ленты шириной в дюйм охватывали его лодыжки, намертво привязав их к передним ножкам стула. Такая же лента обеспечивала не менее надежный контакт его запястий и предплечий с подлокотниками стула. Правую руку привязали ладонью вниз, левую – вверх.

Пока он был без сознания, в рот ему запихнули кусок какой-то материи. Губы запечатали все той же изоляционной лентой.

Дилан очнулся лишь две или три минуты тому назад и еще не мог соединить те кусочки зловещего паззла, который открылся его глазам. Представить себе не мог, кто на него напал и почему.

Дважды, когда он пытался развернуться, чтобы посмотреть на две кровати и ванную, находившиеся у него за спиной, тычки в голову, нанесенные его врагом, сводили любопытство на нет. Легкие тычки, но по тому месту, которое недавно подверглось куда более сильному воздействию, так что оба раза Дилан едва не терял сознание. К сожалению, Шеп не воспринял бы ни громкого, во всю мощь легких, крика, ни шепота. Даже в лучшие свои дни он редко реагировал как на Дилана, так и на кого-то еще, а уж в те моменты, когда он собирал паззл, этот мир становился для него куда менее реальным, чем двухмерная наборная картинка-головоломка.

Недергающейся правой рукой Шеп брал из коробки амебоподобный картонный элемент, смотрел на него, откладывал в сторону. Тут же брал другой, мгновенно находил место для него, устанавливал, потом второй, третий, и все это за полминуты. Он, похоже, не сомневался, что, кроме него, в комнате никого нет.

Сердце Дилана колотилось о ребра с такой силой, словно проверяло прочность их конструкции. Каждый удар отдавался болью в той части черепа, на которую пришелся оглушивший его удар. Он балансировал на грани обморока, кляп во рту пульсировал, прямо-таки как живое существо, усиливая и без того подкатывающую к горлу тошноту.

Испуганный до невероятности – вроде бы такие крупные парни, как Дилан, просто не могли пугаться до такой степени, – нисколько не стыдясь своего страха, полностью признавая, что он превратился в большого перепуганного мальчика, Дилан твердо знал только одно: двадцать девять лет – слишком юный возраст для смерти. Впрочем, будь ему девяносто девять, он бы с пеной у рта доказывал, что средний возраст начинается за пределами первых ста лет.

Смерть никогда не привлекала его. Он не понимал тех, кто увлекался готической субкультурой и искал романтического отождествления с живыми мертвецами, не находил в вампирах ничего сексуального. Гангста-рэп, с его восхвалением убийств и жестокости по отношению к женщинам, не заставлял его ноги пускаться в пляс. Он не любил фильмов, основными сюжетными линиями которых являлись потрошение и обезглавливание людей. Помимо прочего, они определенно портили вкус попкорна. Он полагал, что никогда не встанет на путь хиппи. Его судьба – навечно оставаться консервативным, как подсоленный крекер. Но перспектива навечно остаться консервативным нисколько не волновала его, в отличие от другой перспективы: умереть здесь и сейчас.

Пусть испуганный, он тем не менее не расставался с надеждой. Если бы нападавший намеревался убить его, он бы уже остывал, и температура тела стремилась к температуре воздуха в номере. Но его связали и вставили в рот кляп, следовательно, нападавший строил в отношении его другие планы.

Первой пришла мысль о пытках. Но Дилан никогда не слышал о том, чтобы людей пытали до смерти в номерах сети мотелей, накрывшей всю страну, во всяком случае, регулярно такого не случалось. Психопаты-убийцы, должно быть, чувствовали себя неуютно, занимаясь своим кровавым делом в местах, где одновременно мог проходить конгресс ротарианцев[3]. За долгие годы странствий его жалобы на условия проживания в мотелях этой сети ограничивались исключительно плохой уборкой, забывчивостью портье, не будивших его в нужное время, да отвратительной едой в кафетериях. Тем не менее, как только пытка открыла дверь и вошла в его разум, она выдвинула из-под стола стул, села и, похоже, не желала уходить.