Гарри из Дюссельдорфа - А Дейч

Услыхав о подоконнике, Бетти улыбнулась, но тут же сказала:

- Смотри, какая толпа на улице, его могут задавить.

- Не задавят, - уверенно сказал отец. - Не забудь, что он уже лицеист. Я встретил вчера ректора Шальмейера и он очень хвалит Гарри за успехи.

Действительно, Гарри в этот первый год ученья в лицее легко усваивал школьную науку и особенно увлекался древней и новой поэзией. Он мог рассказать наизусть все античные мифы и знал их не хуже, чем "Гулливера" Свифта или волшебные сказки Шарля Перро.

- Я даже рад, что он пошел посмотреть на французов. Он слишком любит книги, пусть увидит жизнь. Я в его возрасте...

Но тут Бетти добродушно пошутила над мужем:

- Знаю, знаю... Ты в его возрасте уже участвовал в походах принца Кумбсрлендского.

Самсон Гейне весело рассмеялся и обнял жену:

- В такой день я даже не могу рассердиться!..

ПОД ФРАНЦУЗСКИМ ЗНАМЕНЕМ

Войска Наполеона вступали в Дюссельдорф развернутым строем. Это был торжественный парад всех родов оружия. Но двум сторонам мостовой выстроились горожане; из окон, с балконов домов глядели любопытные.

А по улицам бодро шля французские гренадеры, мелькали штыки и ружье', высокие медвежьи шапки, трехцветные кокарцы. Гарри сточл прмжаыпись к стене какого-то дома и смотрел на нескончаемый поток французских солдат. Пго внимание привлек высокий тамбурмажор' в расшитом сенсором мундире. Он подбрасывал позолоченную булаву, ловко подхватывал ее в воздухе, успевая, при этом заметить, какое впечатление он производит на девушек, выглядывавших из окон.

Гарри прибежал на Рыночную площадь. Она была переполнена народом. Здесь толпились мастеровые, мелкие торговцы, окрестные крестьяне; встречались и важные господа, хмуро сосредоточенные, брезгливо отстранявшиеся от грубого прикосновения какого-нибудь ротозея.

В толпе сновали ребятишки, и Гарри увидел долговязого Курта. Он не был с ним и дружбе, но в такой день все распри забываются, и Гарри с помощью Курта взобрался на конную статую Иоганна Вильгельма. Гарри восседал у самой лошадиной головы, а Курт примостился поближе к хвосту. Ото'"" ".а было хорошо видно все, что происходило вокруг. На ратуше уже сверкал новый герб герцога Иоахима Мюрата. На чугунных зоилах балкона были разостланы пышные бархатные покрывала, а городские советники, только вчера выглядевшие довольно уныло, стояли теперь приободрившись, в новых одеждах, и казалось, что их лица тоже перекроены на французский манер, как и вся ратуша, где у входа стояли на карауле два рослых французских ^гренадера.

Толпа шумела на площади, мелькали взволнованные, красные лица. Гарри прижимался к длинному парику курфюрста Иоганна Вильгельма, и ему чудилось, что чугунный курфюрст шепчет: "Крепче держись за меня!"

Но вот на крепостном валу загремели пушечные выстрелы, церемония присяги в ратуше окончилась, и на балкон вышел бургомистр в красном сюртуке, как это полагалось в торжественных случаях. Он произнес длинную речь, и Гарри казалось, что эта речь растягивается, как ванный колпак из резины. Гарри ничего не понял из слов бургомистра и только разобрал одну фразу: "Мы хотим вас сделать счастливыми". Заиграли трубы, забили барабаны, и все громко закричали: "Виват!" Долговязый Курт так развеселился, что чуть не слетел с коня, а Гарри крепко ухватился за старого курфюрста, потому что у него закружилась голова.

Когда Гарри прибежал домой, его встретила взволнованная мать. Она не знала, что делать: радоваться возвращению сына или бранить его за то, что он доставил столько беспокойства. Мальчик молчал и, придя в себя от волнения, только смог сказать: "Нас хотят сделать счастливыми, и потому сегодня опять нет классов".

Прошло несколько дней, и жизнь в Дюссельдорфе вошла в свою колею. У многих горожан стояли на постое солдаты и офицеры. Гарри очень обрадовался, когда узнал, что у них поселился французский барабанщик.

Его вскоре все стали звать мосье Ле Гран. Самсон Гейне подолгу беседовал с барабанщиком, рассказывая ему, каждый раз с изменениями и дополнениями, о том, как он участвовал в походах. Барабанщик, небольшого роста, с огромными черными усищами и огненно-черными глазами, говорил, в свою очередь, о тех сражениях, в которых он принимал участие. Из его уст сыпались имена наполеоновских генералов; он играл названиями чужеземных городов, рек и полей сражений. Маленький Гарри как завороженный слушал рассказы мосье Лс Грана.

Барабанщика поместили в полутемном чуланчике, но и тут он сумел устроить солдатский уют: повесил на стенах какие-то картинки, а свою походную постель покрыл трехцветным одеялом. В каморку к Ле Грану нередко украдкой забегал Гарри. Мать, очень недовольная постоем французского барабанщика, запрещала сыну общаться с ним. Но Гарри тянуло к солдату, овеянному славой походов и победоносных битв.

Посадив мальчика на колени, мосье Ле Гран рассказывал ему про французскую революцию. Он описывал сцену взятия Бастилии с такой живостью, как будто это произошло вчера, а не семнадцать лет назад. Тогда мосье Ле Гран еще не был барабанщиком; мальчиком он бегал по улицам Парижа и вместе с восставшим народом шел на приступ Бастилии. В глазах мосье Ле Грана сверкали слезы, когда он вспоминал день 14 июля 1789 года. Рассказывая, он бил в свой барабан и припоминал звуки, которые слышал в тот памятный день.

Мосье Ле Гран уверял, что при помощи барабана можно научиться французскому языку. Он барабанил революционные марши, объясняя такие слова, как "свобода", "равенство" и "братство"; когда хотел передать слово "глупость", барабанил назойливый немецкий Дессауский марш. Гарри даже обижался, когда он, произнося слово "Германия", выстукивал мелодию, под которую на ярмарках танцевали дрессированные собаки.

Шло время... Французский правительственный комиссар Беньо проводил в оккупированных землях демократические реформы. Все дворянские привилегии были отменены; католики, протестанты и евреи уравнены в правах. В Рейнской области, в которую входил и Дюссельдорф, стали развиваться торговля и промышленность.

На первых порах население было удовлетворено французским владычеством, уничтожившим феодализм и крепостное право.

Самсон Гейне, радуясь успехам сына, который хорошо переходил из класса в класс и пользовался любовью ректора лицея Шальмейера, стал задумываться о его дальнейшей судьбе. Не раз он заводил споры с женой, хотевшей видеть сына ученым. Но она не любила поэзии, к которой Гарри чувствовал склонность, и ни за что бы не согласилась, чтобы сын ею занимался. Самсон Гейне предпочитал для Гарри военную карьеру. Обычно не слишком многословный, он в таких случаях произносил длинные речи в защиту своего мнения.