Француз - Элизабет Хэнд

Это не танец, это работа. Стриптиз на заказ.

Считай до трех, Француз!

Раз — и я готова показать тебе свое тело.

Два — и звук расходящейся молнии.

Три — о! — что ты хочешь, Француз? Что ты хочешь? Скажи мне.

— Ты хочешь посмотреть на меня? — Ее пальцы ласкают грудь. — Я знаю, ты хочешь посмотреть на меня.

Он молчит.

— Скажи мне, чего ты хочешь? — шепчет женщина, и хриплый нежный голос бритвой проникает ему в мозг.

Сосуды напряжены, еще немного — и лопнут, превратившись в густое кровяное конфетти, Он точно знает — тогда станет легко, очень легко. Тогда он познает ИСТИНУ. Он познает ТАЙНУ.

Она капризно надувает губы и, точно маленькая девочка, придвигается ближе к стеклу.

— Скажи мне.

Шаг назад. Сердце глухо стучит, и каждый удар причиняет невыносимую боль. Он судорожно сглатывает комок, который медленно скатывается вниз — к пульсирующему сгустку.

Шаг вперед. Ближе, еще ближе, рука против воли скользит к паху. Может быть, сейчас это произойдет, и тогда все будет хорошо. Очень хорошо. Сейчас узнаешь…

— Я хочу видеть, как ты танцуешь. Я хочу видеть, как ты танцуешь в кровавом приливе…

— Ты хочешь увидеть меня, не правда ли? — женщина не слышит, что он говорит. Стекло надежно хранит ее безупречное тело и абсолютный слух. Пока…

Он снова дышит на стекло. Ее тело покрывается черным зловонным налетом, вспыхивает багровым светом — это распускаются цветы зла. Ее зрачки проваливаются в черные ямы глазниц, губы, разлагаясь, обнажают белые кости. Господи, только ты умеешь создать столь безупречную красоту! Этот череп совершенен.

По обожженной коже сочится кровь. Вены набухают и взрываются на запястьях огненным фонтаном. Когда она приподнимает руками грудь и чуть наклоняется вперед, — возьми меня! — позади нее, на стене, вспыхивает багровое сияние. И признаки тления отступают. На время. Теперь она снова молода и желанна.

Она танцует для него — здесь и сейчас. Это не работа. Это уже для души. Для тебя — соло. Иди ко мне!

Но мужчина более не видит и не слышит ее. Его глаза устремлены на стену позади — туда, где мутное мерцание превращается в узкий ручеек крови, стекающий на пол. Кровь целует каблуки туфель, подбираясь все выше и выше.

— Ты хочешь увидеть мое тело, — томно вздыхает она, и кровь черной струей забрызгивает голую лодыжку. — Я знаю, что оно тебе нравится. Правда?

Его дыхание учащается, руки дрожат, не в силах справиться с ритмом плоти. Получилось, почти получилось! Сделай чудо, открой тайну. Он придвигается к окну, что-то жалобно шепчет. Голос срывается от волнения, и слова исчезают в узкой темноте.

Женщина начинает двигаться все быстрее, в такт его дыханию. Она ласкает свою шею, соски, живот. Ручейки крови стекают с кончиков ее пальцев, ползут по телу, от пупка на бедра, теряясь в завитках светлых волос. Кажется, что стены дышат, содрогаясь в новых приступах боли. Кровь все течет и течет, затопляя комнату. Пустота цвета крови…

— Я знаю, тебе нравится. Не бойся, я помогу тебе. Хочешь?

…черная пелена, его руки влажны от крови, с ее волос, когда она изгибает спину и встряхивает головой, летят алые капли. Мужчина закрывает глаза и из последних сил шепчет:

— Это — смерть вторая…

Кровь продолжает течь: густой, красный водопад бурлит вокруг стройных женских ног. Наваждение исчезает. Чуда не произошло. Все по-старому.

Он смотрит на нее, его голос становится громче, Француз упирается руками в стекло…

— …и скверных, и любодеев, — бормочет он, хотя она не может его слышать.

— Я знаю, тебе нравится, — женщина наклоняет голову, опускает пушистые ресницы, пряча глаза, а затем бросает на него взгляд сквозь пелену дыма и пламени. — Я знаю, тебе нравится…

Стон. Терпеть боль невыносимо. Горячий пепел окутывает сознание. Человек бросается к стеклу, но не успевает…

Стены извергают пламя. Оно с ревом устремляется вниз в комнату, сжигая все — так, как если бы кровь была сухим трухлявым деревом; бумагой, пропитанной бензином; прядью волос над пламенем свечи. Озеро крови густеет, замирает, а затем взрывается золотыми, черными и алыми искрами. Жар слепит глаза. Языки огня извиваются огромными щупальцами, окружая женщину, которая движется внутри. Огонь, иди за мной!

Она танцует, даже когда ее кожа трескается, закручивается и опадает, словно черная обугленная кора. Капли жира брызжут на стекло, губы деформируются. Он видит, как светлые волосы обращаются в золу, пальцы выворачиваются, будто ивовые прутья. Костяшки трещат, превращаясь в удушливый дым.

И когда смрад горящей плоти заполняет его ноздри, когда последние слова женщины, точно эхо, продолжают звучать в ушах, — он видит пламя, пожирающее комнату.

И тогда по пепельной щеке скользит слеза. Единственная.

— Я знаю, тебе это нравится.

Глава 3

Пандемия бережно сложила две стодолларовые купюры и запрятала туда, куда женщины обычно прячут самое сокровенное. Надежно не надежно, но забираться придется долго. Сто одежек и все без застежек.

Раздевалка давно опустела. Три часа ночи. Все уже разошлись. Ей вроде бы тоже нужно идти, но к чему торопиться? Сюзанна давно спит. Ключ под ковриком. Няня, устроив скандал, виртуально хлопнула дверью. Ну и пусть. Теперь у нее появился небольшой, но шанс. Есть несколько дней для того, чтобы сделать передышку. И побыть с Сузи, ребенок и так видит мамочку урывками.

Как объяснить дочери, почему они бегут из города в город, заметая за собой следы, словно воры или преступники. За последний год Сюзанна побывала уже в четырех штатах. Только они устраивались, налаживая свою непутевую жизнь, Пандемия вновь срывалась с едва насиженного места. Отели, автостоп, грязные закусочные и вонючие сортиры на автозаправках. Или прямо в кукурузном поле. Дети кукурузы…

Частенько ей приходилось расплачиваться собой, пока Сузи спала на заднем сидении. Больше всего на свете Пандемия боялась, что девочка проснется и увидит весь этот кошмар. Мать с покрасневшим от напряжения лицом, пыхтящего мужика. Услышит противный скрип кожаных сидений и стоны. Но Сузи крепко спала. В такие минуты она никогда не просыпалась. Маленький союзник в общей беде. Пандемия отдавалась с мстительным удовольствием. Нате! Не жалко. Получите.

На Сиэтл она рассчитывала не зря. В таком городе можно затеряться. Взять другое имя, придумать себе легенду, замести следы. Так, чтобы он никогда их не нашел. Но он всегда находил — похудевший, озлобленный, появлялся в скромной квартире. И уже через день все летело в тартарары. Соседи отворачивались, а Сюзанна снова не понимала, почему ребята, игравшие с ней вчера, сегодня шарахались от нее, как от чумы. Пандемия глотала слезы и прижимала к себе маленькое всхлипывающее тельце, не зная, как сказать — это только начало, начало конца.