Вернись из полёта! - Наталья Кравцова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лиля опустила глаза. Этого вопроса она боялась больше всего. Если открыто сказать Баранову правду, он возмутится, и тогда вряд ли что-нибудь докажешь ему. Положение осложнится еще больше. Как же быть? Лиля постаралась придать лицу безразличное выражение, словно то, о чем спрашивал Баранов, было не так уж важно, и скучным, равнодушным голосом произнесла:
— А нам никто не сказал, чтобы сразу...
Но тут же осеклась и смешалась. Лгать Бате? Нет, она не могла, у нее не получалось... С ним можно только прямо и честно. С тяжелым вздохом она призналась:
— Ну, в общем, мы решили, что должны остаться. Другого выхода у нас не было.
— Должны? Как это понимать? — повысил голос Баранов. — Несмотря на приказ?
— Угу. Товарищ командир, все ведь ясно: мы хотим летать. Нам трудно убедить вас... Ну почему вы не хотите пустить нас на задание? Разрешите слетать хоть один раз, и тогда...
— Опять вы за свое, Литвяк! Я вас спрашиваю об одном, а вы мне другое. — Баранову опять бросилась в глаза ромашка, и он в сердцах воскликнул: — Послушайте, ну какой вы истребитель! Вы только посмотрите на себя! Вам в куклы играть, а не в бой лететь...
У Лили дрогнули губы. Нет, этого от Бати она никак не ожидала... Глаза ее наполнились слезами, от обиды ей захотелось горько заплакать, но в этом случае только подтвердились бы слова Баранова, и она заставила себя сдержаться. Что он знает о ней? Как он может так говорить, если ни разу не пустил ее в полет? Молча проглотив обиду, Лиля покраснела до корней волос. Ей вдруг стало жаль себя, и, как она ни крепилась, все же слезинка, одна-единственная, предательски поползла по щеке. Опустив голову, Лиля быстро смахнула ее,
Почувствовав, что не следовало так говорить, Баранов сразу же пожалел об этом. Но вырвалось — не воротишь. И он, виновато кашлянув, произнес:
— С вами трудно говорить... Идите и успокойтесь, Литвяк!
— А вы знаете, товарищ командир, в какой день я родилась? — спросила вдруг Лиля.
— Н-нет. Но какое это имеет значение?
— Восемнадцатого августа! В день авиации!
Штурман Куценко, который был явно на Лилиной стороне, улыбнувшись, развел руками:
— Так у нее же на роду написано — быть летчиком! Какие же могут быть сомнения!
Но Баранов молчал, оставаясь серьезным и желая этим показать, что разговор окончен. В это время в землянку вошел невысокий крепкий летчик в шлемофоне.
Лиля узнала Соломатина, который сегодня летал на ее «тройке». На его бронзовом от загара лице двумя белыми полосками выделялись брови, под ними искрились веселые карие глаза. Он был возбужден и, видимо, еще жил впечатлениями только что проведенного боя.
— Соломатин! Алексей! Наконец-то ты вернулся! — радостно воскликнул Баранов, бросившись навстречу летчику.
Он по-мужски крепко обнял Соломатина и, сразу повеселев, совсем забыл о Лиле.
— Ну как там? Что там? Мне уже сказал Мартынюк, теперь ты расскажи подробнее.
Баранов любил своего лучшего командира эскадрильи. Они были друзьями, вместе учились летать, вместе ушли на войну. Разница в возрасте у них была невелика — всего три года: Соломатин поступил в летное училище сразу после окончания десятилетки, а Баранов сначала учился в техникуме и пришел в авиацию уже после того, как несколько лет проработал на заводе в Сормове. Хотя многие в полку считали, что он гораздо старше других и называли его Батей, на самом деле Николаю Баранову исполнилось всего двадцать восемь...
— Все в порядке, товарищ командир! Дали мы им жару! Четырех «юнкерсов» сбили, остальные — кто куда. Ну и «мессера» одного повредили, сел на нашей территории, рядом с артиллерийской батареей. Я сам видел — артиллеристы взяли летчика... Короче говоря, ни один из бомбардировщиков не прошел к городу. Побросали бомбы в поле. Наши все дрались отлично! Только вот...
Он хотел что-то добавить, но промолчал.
— Трудно было? — спросил Баранов.
— Да, пришлось попотеть. Их много было, «этажеркой» летели, в три яруса.
— Да, Мартынюк мне докладывал. А мы здесь тоже немножко подрались с «мессерами». Прямо над аэродромом. Ну, а как потери?
Веселый огонек в глазах Соломатина погас, на лбу обозначилась жесткая вертикальная складка.
— Все вернулись, кроме Басова. Самолет загорелся, ну и... Выпрыгнуть он не успел.
— Да. Знаю. Жаль, очень жаль Басова.
Баранов зачем-то переложил с места на место планшет на столе, подвинул к нему шлемофон, покашлял и несколько раз поправил свою гимнастерку.
— Кажется, у него дети остались?
— Двое, — ответил Соломатин.
— Да... Жаль Басова, — повторил Баранов. — Слушай, Алексей, ты скажи комиссару: пусть он там напишет им, жене, детям... Как следует пусть напишет! Басов был настоящий человек.
— Хорошо.
— Ну, еще что?
— Карнаев ранен в руку, — продолжал Соломатин. — Легко, кость не задета. Самолет цел. Остальное нормально.
— Ну, в общем, молодцы! — сказал Баранов и обеими руками потряс Соломатина за плечи. — Отдыхай, сегодня еще полетишь. Немцы, гады, нажимают: хотят город взять! Не пустим их в Сталинград!
Он потряс большим крепким кулаком.
Соломатин стянул с головы шлемофон. Пшеничные волосы легко рассыпались, и две пряди, упав на крутой влажный лоб, сразу прилипли. С уважением и восхищением смотрела Лиля на летчика. Этот скромный молодой паренек со звездой Героя и двумя боевыми орденами мастерски дрался в воздухе и за какой-нибудь год успел уничтожить шестнадцать фашистских самолетов. Его любили за добрый, спокойный характер, за то, что в самые критические моменты боя он умел оставаться собранным, целеустремленным и никогда не забывал прийти на помощь товарищу. В полку рассказывали, что однажды он специально сел на вражеской территории, чтобы спасти своего ведомого, который был сбит зенитками. Под обстрелом, на глазах у немцев он посадил летчика в свой самолет и взлетел...
Собираясь уходить, Соломатин взглянул на Лилю, на Баранова и, догадавшись, о чем был разговор между ними до его появления, весело спросил:
— Что, договорились?
Лиля молча опустила глаза, давая понять, что дела обстоят неважно, а Баранов уклончиво ответил, старательно прикуривая от зажигалки:
— Да вот никак не поладим. Просится летать...
Тряхнув прямыми светлыми волосами, Соломатин вытер пот со лба и мягко улыбнулся:
— Так ведь правильно, товарищ командир! Что ж поделаешь — летчик хочет летать! Верно?
Незаметно он подмигнул Лиле, словно обещал ей поддержку и был уверен в успехе. Она ответила ему благодарным взглядом и с надеждой посмотрела на Баранова, который крутил в руке зажигалку, сосредоточенно рассматривая ее со всех сторон. Как-то так получилось, что с приходом Соломатина в землянке воцарилась атмосфера доверия и доброжелательности. Теперь Лиля боялась, что Соломатин уйдет и снова все изменится. С ним, с этим летчиком, она чувствовала себя уверенней.
Некоторое время все молчали. Баранов продолжал вертеть зажигалку и, казалось, совсем забыл об окружающих. Лиля чувствовала, что внутри у него происходит борьба, и ей страстно хотелось подсказать ему решение. Но она не осмеливалась произнести ни звука, а только переводила умоляющий взгляд с Баранова на Соломатина и опять на Баранова, желая и в то же время боясь услышать его ответ.
— Слушай, Алексей,— произнес медленно Баранов, как бы размышляя, — так, может быть, ты возьмешь ее разок ведомой? Пусть посмотрит, а? Тогда и решим. В общем, передаю это дело на твое усмотрение.
Лиля слушала его затаив дыхание, не веря своим ушам: неужели согласился? Это, конечно, благодаря Соломатину — Баранов просто не мог ему отказать.
— Что ж, можно. Будь готова — сегодня слетаем, — сказал Соломатин просто.
Все произошло так неожиданно быстро, что Лиля растерялась. Кровь прилила к ее лицу, она вскочила и, волнуясь, стояла и не знала, что же сказать этому славному парню.
— Сегодня... — прошептала она и со всех ног бросилась вверх по лестнице, забыв, что раньше, чем уйти, нужно спросить разрешения у командира.
У самой двери Лиля внезапно остановилась и с тревогой в голосе спросила:
— А Катя?
— Что — Катя?
— Катя... Младший лейтенант Буданова. Как же она?
Я полечу, а она?
Переглянувшись с Соломатиным, Баранов устало махнул рукой и сказал:
— Идите, Литвяк, успокойте Буданову. Скажите, что с ней я слетаю сам.
— Есть сказать Будановой!
Лиля еще раз оглянулась, чтобы улыбнуться Соломатину, и вышла.
— Да-а, — неуверенно протянул Баранов. — Так-то оно так... Что ж, посмотрим, что из этого выйдет. Ты уж теперь не отпускай ее от себя, Алексей.
— Не бойся, Николай! Она девушка сообразительная и летать умеет. Ну, проверим, конечно.
— Вот-вот. Чтоб не сразу, а постепенно.