Керченская катастрофа 1942 - Всеволод Абрамов

Документов канцелярии Мехлиса на Крымском фронте сохранилось много. У него был очень странный почерк. С первого взгляда казалось, что писал неграмотный человек, ибо буквы были какие-то изогнутые, корявые, пляшущие. Позже мне разъяснили, что Мехлис учился в еврейской религиозной школе, где его учили ивриту — древнему еврейскому языку. Манеру начертания букв он, якобы, и перенес на русский алфавит. Не в религиозном ли воспитании был заложен характер Мехлиса — его крайняя самоуверенность, избранность, удивительная работоспособность и жестокость, недоверие и подозрительность к людям, преданность идее и полное неприятие критики в свой адрес? Это, очевидно, понимал и К. Симонов. Он мне сказал: „Мехлис — талмудист, фанатик, ему повезло, что во время Гражданской войны он вступил в Коммунистическую партию, сделался военным комиссаром, осуществлял дальнейшую карьеру. А если бы он эмигрировал в Израиль, то там бы стал вторым Бен-Гурионом“.

Крымский фронт располагал значительным количеством оружия и боевой техники. В частях фронта было 709 полевых, 216 противотанковых орудий, 1026 минометов (без учета 50-мм минометов), 72 реактивных установки, 244 зенитных орудий.[13] Вся эта артиллерия была объединена в армейские артиллерийские группы, расположена она была эшелонами и на значительную глубину главной полосы обороны. Штабом фронта был подготовлен план использования артиллерии на случай немецкого наступления. Однако в противотанковой обороне были допущены и серьезные ошибки. Так, например, системы опорных пунктов для противотанковой артиллерии организовано не было. Командование фронта и частей допустило равномерное распределение орудий по всему фронту, а нужно было их ставить только на танкоопасных направлениях. Не было создано сильных подвижных противотанковых резервов и отрядов заграждений из инженерных частей. Надобность в этих мерах была необходима, о чем свидетельствовал уже опыт начала Великой Отечественной войны.

Утром 8 мая Крымский фронт располагал 238-ю исправными танками, которые были объединены в четыре танковые бригады и три отдельных танковых батальона. Правда, большинство танков было устаревших образцов. В течение зимы и весны многие их них неоднократно восстанавливались после неудачных наступательных операций, поэтому материальная часть их не была в удовлетворительном состоянии.[14]

Крымский фронт располагал 209 самолетами-истребителями, 140 бомбардировщиками (сюда вошли также 31 легкий ночной бомбардировщик У-2 и 6 самолетов-разведчиков). Большинство самолетов также было устаревших образцов, материальная часть их сильно была изношена. Истребительная авиация была распределена по армиям, что было неправильно, ибо узкий фронт в этих условиях давал полную возможность единого централизованного руководства. Многие аэродромы были близки к переднему краю, план использования авиации в случае наступления противника составлен не был.[15]

Количество вооружения и боевой техники на Крымском фронте в военно-исторической литературе обычно преувеличивается. Называются такие числа: 3 580 орудий и минометов, 350 танков и 400 самолетов.[16] Это произошло потому, что авторы исследований использовали не фронтовые документы, многие из которых просто погибли, а данные Генерального штаба, где за Крымским фронтом числилось больше техники и оружия, нежели было в наличии. В действительности вся эта „лишняя“ техника была утрачена в ходе наступательных боев зимой и весной 1942 г. и в свое время не была списана.

Говоря о недостатках и проблемах Крымского фронта, надо отметить еще один существенный элемент. Фронт образовался в результате Керченско-Феодосийской десантной операции конца 1941 г. и начала 1942 г. Таким образом войска на Керченском полуострове оказались оторванными от сухопутных коммуникаций, от Большой Земли. В целом они зависели от морских перевозок по Черному морю и через Керченский пролив.

Зимой 1942 г., на удивление всех, Керченский пролив замерз. Это явление бывало и раньше, но крайне редко. В это время удалось организовать переправу людей, лошадей и легкой техники по льду, но продолжалось это недолго. Затем для переправы всего необходимого фронту стали использовать морские суда, баржи, понтоны. Потребности на Керченском полуострове были очень большие. Здесь начали восстанавливать железную дорогу, но весь подвижной состав фашисты уничтожили или угнали. Тяжелую железнодорожную технику приходилось переплавлять через пролив. Есть фотографии, где видно, как переправляли на баржах паровозы, а пустые цистерны даже вплавь по воде. Из-за действий авиации противника, а также из-за морских мин, которые устанавливали гитлеровцы в морском пространстве около Керчи, перевозки осуществлялись с большим риском. Вследствие этого снабжение войск фронта было нерегулярным. В течение зимы и весны 1942 г. части фронта постоянно испытывали недостатки в топливе, продуктах питания, фураже. Даже на передовой не хватало продуктов питания. Личный состав вынужден был иногда есть мясо убитых или павших лошадей. Не хватало лесоматериалов для покрытия землянок и блиндажей, кольев для сооружения проволочных заграждений, испытывали острый недостаток дров. Неудовлетворительно обстояло дело даже с питьевой водой. В одном из донесений без особого преувеличения говорилось, что „ближайшие озера с пресной водой выпиты войсками“.[17]

В советской исторической литературе как-то не заостряется вопрос об оторванности Крымского фронта от Большой Земли. А ведь наличие Керченского пролива и сложность перевозки через него было самым слабым моментом в обороноспособности этого фронта. Это понимали и оценивали и гитлеровцы, поэтому они в 1942–43 гг. построили через Керченский пролив железнодорожный мост. В советской литературе этот факт почти не отражен, но эту заботу фашистов о снабжении своих войск на Северном Кавказе и на Таманском полуострове надо признать.

Особенно тяжело стало с морскими перевозками в апреле. Одновременно противник усилил бомбардировку Керчи и, особенно, места выгрузки судов. Известный писатель Павленко П. А. после войны вспоминает: „…Вспомним многострадальную Керчь в 1942 г. В этом страшном „тыловом“ городе, бомбимом от зари до зари, всегда что-нибудь горело или взрывалось“.[18]

С целью уменьшения потерь военное командование вынуждено было многие тыловые части и учреждения в Керчи перевести в подземные убежища, которыми здесь с давних времен служили каменоломни. Сюда же потянулись и группы от местного населения со своим скарбом, а некоторые даже со скотом.

С обеспечением войск фронта снарядами и патронами для стрелкового оружия положение было вполне удовлетворительным, но мало было боеприпасов для минометов калибра 82 и 120 мм, а также ручных гранат.[19] Пополнение личного состава на Крымский фронт поступало с задержками. Оно было слабо обучено и требовало дополнительной подготовки не менее еще чем 10–15 дней. Тем более что в основном оно приходило с Кавказа и большая часть из прибывших слабо знало русский язык. В связи с этим среди ветеранов фронта (особенно из рядового состава) после войны было распространено мнение, что неудачи боевых действий на Керченском полуострове связаны с неумением и нежеланием воевать „нацменов“. На Крымском фронте их называли „ялдашами“, что по-азербайджански значило как „товарищ“. Представителей кавказских народностей на этом фронте было действительно много. Три дивизии даже причисляли к азербайджанской, армянской и грузинской республикам, да и в других дивизиях выходцев с Кавказа было много. Так, например, в 63-й горно-стрелковой дивизии 47 % личного состава состояло из нерусских кавказцев, из них 400 человек русский язык совершенно не знали.[20] Сельвинский И. Л., известный советский поэт, воевавший в то время на Крымском фронте в составе редакции газеты „Боевая Крымская“, в своих воспоминаниях, говоря об воинах-азербайджанцах, тоже (очень мягко) коснулся их боеспособности. „Когда у нее (дивизии азербайджанской, прим. А. В. В.) кого-нибудь выбивало из строя, солдаты кучей сбегались вокруг павшего и, не обращая внимания на канонаду, начинали причитать и рыдать над собратом, как дома у тела покойника. Было в этой наивности что-то глубоко человечное, но абсолютно немыслимое в условиях боя. Прошло немало времени, прежде чем удалось вырастить в азербайджанцах военную косточку“.[21]

Мехлис много труда вкладывал в „решение национального вопроса“ на Крымском фронте. Он добивался того, чтобы из кавказских республик личный состав прибывал с их национальными руководителями — советскими и партийными деятелями. Он организовывал шефство некоторых республик над национальными дивизиями, снабжение литературой, газетами, музыкальными инструментами и т. д. При этом следует сказать, что в деятельности Мехлиса на Крымском фронте не надо видеть только отрицательное. Он много занимался партийно-политической работой, был смелым человеком, поэтому его часто видели на передовой, в частях, госпиталях и других учреждениях. Жил он очень скромно в небольшом домике пос. Ленинское. В работе не знал покоя сам и не давал его другим. Он жестко, даже жестоко поступал с лицами, занимавшимися хищением продуктов питания, трусами и паникерами, быстро и результативно реагировал на жалобы раненых и больных в госпиталях. Следует сказать, что он пользовался авторитетом среди рядового состава и даже среди низшего и среднего звена командиров и политработников. В одном из послевоенных солдатских воспоминаний я встретил такой термин: „Крымский фронт имени товарища Мехлиса“.