2312 - Ким Робинсон

— Этот же вопрос только что задавал инспектор Женетт, — добавил Мкарет.

— Ага…

Человек-жаба разглядывал их глазами навыкате. Тут в комнату заглянул один из ассистентов Мкарета и попросил помочь ему. Мкарет извинился и вышел. Свон осталась наедине с гостем и его вопросами.

Он был очень крупный, этот человек-жаба: широкие плечи, мощная грудь, большой живот. Короткие ноги. Странные бывают люди. Но вот он покачал головой и сказал низким серьезным голосом (голос прекрасный, надо признать — лягушачий, да, но спокойный, глубокий, мощного тембра, немного похожий на фагот или на басовый саксофон):

— Сожалею, что приходится беспокоить тебя в такие дни. Жаль, что мы не встретились при других обстоятельствах. Мне страшно нравятся твои ландшафтные инсталляции. Узнав, что ты родственница Алекс, я просил ее устроить нам встречу. Хотел сказать, как мне нравится твоя работа в кратере Рильке. Она прекрасна.

Он застал Свон врасплох. В кратере Рильке она соорудила гёбеклийский круг[8] из Т-образных камней, который выглядит очень современно, хотя его прототипу более десяти тысяч лет.

— Я польщена, — сказала она. Кажется, жаба культурная. — Скажи, почему ты думаешь, что Алекс могла тебе что-то оставить?

— Мы работали с ней над несколькими проблемами, — уклончиво ответил он, отводя взгляд. Свон видела, что он не хочет это обсуждать. Но однако он сам задал вопрос. — Да, и она всегда очень хорошо отзывалась о тебе. Я не сомневался, что вы с ней очень близки. Поэтому… Она не любила сохранять информацию в облаке или в любой цифровой форме — вообще вести записи о нашей деятельности. Предпочитала передачу из уст в уста.

— Знаю, — ответила Свон, чувствуя себя так, словно ее ударили. Она услышала голос Алекс: «Нам надо поговорить! Так, чтобы были только ты и я!» Голубые глаза смотрят пристально, Алекс смеется. Все ушло.

Здоровяк заметил перемену в ней и протянул руку.

— Сожалею, — повторил он.

— Знаю, — ответила Свон. И добавила: — Спасибо.

Она села в одно из кресел Мкарета и постаралась думать о чем-то другом.

Немного погодя здоровяк, мягко рокоча, спросил:

— Что ты теперь будешь делать?

Свон пожала плечами.

— Не знаю. Наверно, снова отправлюсь на поверхность. Там мое место… чтобы собраться.

— Покажешь?

— Что? — спросила Свон.

— Я буду очень признателен, если ты уведешь меня отсюда. Может, покажешь твои инсталляции. Или, если не возражаешь… я заметил, что город приближается к кратеру Тинторетто. Мой шаттл улетает только через несколько дней, и я хотел бы увидеть тамошний музей. У меня есть несколько вопросов, на которые не найти ответов на Земле.

— О Тинторетто?

— Да.

— Ну…

Она мешкала, не зная, что сказать.

— Просто хочу скоротать время, — сказал человек.

— Ага. — Достаточно нелепо, чтобы она почувствовала досаду… но, с другой стороны, она ведь сама ищет, чем бы отвлечься, заняться, и ничего не находит. — Что ж, можно.

— Большое спасибо.

Списки (1)

Ибсен и Имхотеп; Малер, Матисс; Мурасаки, Милтон, Марк Твен;

Гомер и Гольбейн, соприкасающиеся краями;

Овидий на краю гораздо большего Пушкина;

Гойя, перекрывающий Софокла.

Ван Гог, касающийся Сервантеса рядом с Диккенсом. Стравинский и Вьяса. Лисипп. Эксиано, писатель-раб из Западной Африки, но здесь он не возле экватора.

Шопен и Вагнер, одинаковые по размерам, рядом.

Чехов и Микеланджело, оба двойные кратеры.

Шекспир и Бетховен, гигантские воронки.

Аль-Джахиз, Аль-Ахтал. Аристоксен, Ашвагхоша. Куросава, Лу Синь, Ма Чжиюань. Пруст и Перселл. Торо и Ли Бо, Руми и Шелли, Снорри и Пигаль. Вальмики, Уитмен. Брейгель и Айвз. Готорн и Мелвилл.

Говорят, члены Комитета по наименованиям Международного астрономического союза однажды вечером сильно напились, взяли недавно полученную фотокарту Меркурия и стали использовать ее для игры в дартс, выкрикивая имена великих художников, скульпторов, композиторов, писателей — нарекая ими дротики, а потом бросая в карту.

Есть даже уступ, который называется Пуркуа-Па[9].

Свон и Варам

Трудно было не узнать жителя Титана, стоявшего в назначенный час у южных ворот города. Округлый силуэт, почти кубический. Ростом со Свон, а Свон довольно высокая. На круглой голове короткие черные волосы в жестких завитках, как у овцы.

Свон подошла к нему.

— Выходим, — нелюбезно сказала она.

— Еще раз большое спасибо.

Терминатор двигался мимо платформы железнодорожной ветки на Тинторетто. Прямо из шлюза они вместе с десятком пассажиров прошли в поджидающий поезд.

Поезд, начав движение, сильно разогнался и пошел на запад вдоль колеи города; вскоре он уже мчался со скоростью двести километров в час.

Свон показала на длинный низкий холм на горизонте, на внешней стороне кратера Гесиода. Варам сверился с экраном на запястье.

— Мы пройдем между Гесиодом и Сибелиусом, — с легкой улыбкой объявил он.

Его выпуклые глаза были карие, с радиальными полосками черного и зеленого. Экран на запястье означает, что в голове у него, вероятно, нет квантового компьютера, а если бы был, то, конечно, постарался бы отравить удовольствие. Полина что-то шептала на ухо Свон, и, когда Варам встал и прошел на другую сторону вагона, Свон сказала:

— Не мешай, Полина. Не сбивай с мысли, отвлекаешь.

— Экзергазия — один из самых слабых риторических приемов, — сообщила Полина.

— Замолчи!

Через час они уже намного обогнали Терминатор; поезд поднялся по внешней стороне кратера Тинторетто к тому месту, где рельсы ныряли в туннель в неровной стене древнего выброса. Когда выходили из вагона, тот сообщил, что возвращается в город через два часа. Через вестибюль музея — в длинную сводчатую галерею. Внутренняя изогнутая стена помещения была прозрачной, и открывался прекрасный вид на внутреннюю часть кратера. Кратер маленький, но с крутыми стенами, красивое круглое углубление под звездами.

Но ее сатурниец как будто не интересовался Меркурием. Он двинулся вдоль внешней стены галереи, неторопливо переходя от картины к картине. Останавливался перед каждой по очереди и долго бесстрастно смотрел.

Холсты были разные, от миниатюр до гигантских, высотой во всю стену. Палитра итальянского Возрождения изобилует библейскими сценами: «Тайная вечеря», «Распятие», «Рай» и так далее. К ней примешивается множество картин на сюжеты классической мифологии, среди прочего портрет самого Меркурия в стилизованных золотых сандалиях с щелями на подошве, из которых растут крылышки. Много портретов — венецианцы XVI века, изображенные до такой степени живо, что, кажется, вот-вот заговорят. Большая часть картин — подлинники, помещенные сюда ради сохранности; остальное копии, настолько совершенные, что требуется химический анализ, чтобы отличить их от оригиналов. Как и во многих музеях Меркурия, посвященных одному художнику, устроители надеялись собрать здесь все подлинники, оставив на Земле только копии: здесь картины защищены от самых опасных врагов — окисления, коррозии, ржавчины, огня, воровства, вандализма, смога, кислоты, дневного света… Здесь, по контрасту, все под контролем, все способствует сохранности — все безопасно. По крайней мере, так утверждают меркурианские смотрители. Земляне далеко не всегда с ними согласны.

Человек-жаба чрезвычайно медлителен. Очень долго стоит перед каждой картиной, иногда его нос отделяют от полотна лишь несколько сантиметров. «Рай» Тинторетто (двадцать метров шириной, десять высотой; табличка сообщает, что это самая большая картина, когда-либо написанная на холсте) заполнен множеством фигур. Варам отошел к прозрачной внутренней стене, чтобы охватить взглядом всю картину, потом вернулся к прежнему положению, уткнулся в нее носом.

— Интересно, что у его ангелов крылья черные, — нарушил он наконец молчание. — Прекрасно. А посмотри сюда, здесь белые линии на черных крыльях одного из ангелов образуют буквы. «СЕР» — видишь? Остальная часть слова скрыта в складках. Именно это я хотел посмотреть. Интересно, что это такое.

— Какой-то шифр?

Он не ответил. Свон задумалась, какова его обычная реакция на искусство? Он перешел к следующей картине. Возможно, что-то говорил про себя. Его нисколько не интересовало ее мнение об этих полотнах, хотя он знал, что она художница. А она переходила от картины к картине, любуясь портретами. Большие многофигурные сцены — это для нее слишком, словно киноэпопею втиснули в один кадр. Между тем люди на портретах смотрели на нее с выражением, которое она узнавала сразу. «Я всегда я, я всегда новый, но я всегда я» — восемь столетий они твердят это. Целая галерея самодовольных женщин и мужчин. У одной женщины обнажен левый сосок, сразу под ожерельем; Свон вспомнила, что в большинство периодов это признали бы греховным. У большинства женщин маленькие груди и широкие талии. Хорошо питаются, не знают физических нагрузок, не кормят грудью, не работают. Тела благородных. Начало видообразования. Леда Тинторетто, кажется, очень довольна налетевшим на нее лебедем, даже защищает лебедя от нападения пришельца. Свон[10] раз или два была в такой же ситуации, лебедем по отношению к Леде — без насилия, конечно, по крайней мере без физического — и помнит, что одним Ледам это нравилось, другим — нет.