Резидент - Аскольд Шейкин

Она осторожно косится: Леонтия рядом с ней уже нет. Он сидит в кресле в углу. Напротив него, за маленьким столиком с гнутыми ножками, Фотий Фомич, отец Дуси. На столике серебряный поднос, на подносе крошечные, будто наперстки, тоже серебряные, золоченные внутри рюмки.

— Все на Россию навалились, Леонтий, — говорит Фотий Фомич. — И японцы, и немцы, и англичане, и турки — все готовы кусок оторвать. То Казань заняли, то Иркутск отдали… Под Мелитополем германцы бунтуются, так и своих офицеров побили!

Фотий Фомич говорит словно про себя, а Леонтий смотрит на него с улыбкой. Он будто бы знает, что ему еще скажет Фотий Фомич, и лишь проверяет: совпадут или не совпадут слова с тем, чего он ожидает?

— Ну как ты живешь? — спрашивает Фотий Фомич.

Мария вздрагивает: Леонтий опять вдруг взглянул на нее в упор. Посмотрел, как выстрелил. Что делать? Уйти? Но ведь сразу нельзя. Заметно будет. Еще немного надо постоять, потом уж.

— Обычно живу, — слышит она голос Леонтия. — Обычно. Как все, Фотий Фомич.

Подбегает Дуся. На ней голубое платье с кружевным белым воротником и манжетами, золотой медальон на груди. Лицо радостное, большие синие глаза так и смеются!

Наклонилась к отцу, что-то веселое рассказала на ухо, сверкнула глазами на Леонтия, выбежала из гостиной.

— Слушай, Леонтий. Я тебе задам вопрос. Ты на него можешь сейчас не отвечать. Подумай только, — слышит она. — Почему ты не женишься, Леонтий? Парень ты видный, с деньгами. Почему ты не женишься?

«Да он же сватать хочет его!» — думает Мария. Ей становится холодно. От окна, что ли, подуло?

Что он скажет сейчас? Ой, да не все ли равно что? Кто он ей — брат, жених? Какое дело ей, кого ему сватают? Она здесь не просто в гостях. Дядя Харлампий просил послушать, о чем будут говорить. А иначе б она не пришла.

— Так как-то, — отвечает Леонтий. — Невесты что-то не присмотрю.

— Невесту такому парню не выбрать, — качает головой Фотий Фомич. — Невест полный город! Хочешь присоветую? С деньгами! Образованная и повести себя может!

Позади Леонтия стоит брат Дуси Семен. Откуда он взялся? Появился незаметно, как тень. Глядит презрительно.

Она внезапно все понимает: старый Варенцовв сватает за Леонтия Дусю! А Семен — против! И это так страшно: Семен — контрразведчик.

«Надо уйти отсюда, — говорит она себе. — Нельзя больше оставаться здесь», — и как-то не может сдвинуться с места.

— Подумай, — слышит она опять голое Фотия Фомича. — Ты парень разворотистый. Правда, компаньон твой, Евграф Рогачев-то, тебя обжуливает. Я вижу — он ведь что делает? — покупает гурты по одной цене, тебе говорит по-другому. Вот почему у тебя и барыша большого нет.

— За большим барышом, Фотий Фомич, погонишься, и маленький потеряешь, — весело отвечает Леонтий. — Да и то, как сказать: сейчас я у Горинько хорошую партию взял. Разве даром атаман приезжал. Значит, войска через город пойдут. Вот и барыш.

«Атаман приезжал! Это и надо Харлампию передать… И еще, что войска через город пойдут», — думает Мария. Наконец-то она услышала то, ради чего пришла. Надо еще здесь побыть, около этого Леонтия Шорохова.

— Евграф хочет свое дело открыть, — доносится до нее опять голос Фотия Фомича. — Ты мне книги покажи, я его на чистую воду-то выведу. Я ведь и отца его когда-то на мошенстве поймал. Мужик был хитрющий. Евграфу куда до него!

— Я подумаю, Фотий Фомич.

— Думать все время надо, — голос Фотия Фомича делается насмешливым. — Горинько-то тебя обманул. На той переброске, что сегодня на совещании решали, ни один торговец барыша не получит.

Фотий Фомич давится в снисходительном смехе.

— Я уж и не знаю тогда, — начинает Леонтий растерянно и вдруг глядит на Марию. — Девушка, — говорит он, — нехорошо торчать возле гостей. И в рот им смотреть тоже нехорошо!

Снова подбегает Дуся. Она спасла ее этим! Схватив Марию под руку, она тащит ее за собой:

— Пошли, пошли, ну что ты тут, как пришитая? Там у нас такое веселье!..

У дверей Мария оглядывается на Леонтия. Тот слушает Фотия Фомича, и на лице Леонтия злая жестокая радость. Так он только что торговался с Горинько. «О приданом рядятся, — решает она. — Уйти. Не могу больше…»

ГЛАВА 4

Мария проснулась оттого, что кто-то легко тронул ее за плечо. Она открыла глаза: рассвет только начинался. Едва-едва серел квадрат окна. Возле кровати стояла Анна. Она была в платье и стеганой кофте.

— Мама, рано ж еще, — проговорила Мария.

Мать не ответила. Она напряженно прислушивалась. С улицы доносились крики, глухие удары, конское ржание.

— С обыском идут, — услышала Мария шепот матери.

— Ну чего вы, мама, — сказала она. — Чего у нас искать?

— Соседние дворы уже обходят, — продолжала Анна шепотом. — Не Матвея ли ищут?

Мария села на кровати:

— Так он же опять у цыган.

Не очень далеко от них — за два-три двора — хлопнул выстрел.

— Ты Трифона совсем не помнишь, — сказала Анна.

Трифона, своего отца, Мария действительно почти не помнила. В памяти осталось, что он был очень большой и черный, как грач, и что однажды он куда-то вез ее в поезде. Но куда? Зачем? Она была еще слишком мала тогда, чтобы это запомнить.

Потом он погиб. Люди рассказывали: так подстроили. Отца не любили артельщики. Он уличал их в обсчетах. Среди шахтеров читать и считать умели немногие. Он умел. После взрыва в забое его даже и найти не смогли. И фотокарточки от него не осталось — где уж им, такой бедноте, было иметь ее?

— Называл он меня, — сказала Анна, — «соколиное крылышко», «звездочка моя» называл…

Мария поспешно оделась. От слов матери ей сделалось как-то боязно. Оба они — и отец, и мать — предстали перед ней беззащитными, такими, каких всегда было легко захватить врасплох. Захотели — и убили отца. Могли и мать убить.

— Да вы не бойтесь, мама, это не до нас, не бойтесь, — повторяла она, но не верила в свои слова.

— Идти тебе надо, — Анна начала снимать с себя кофту. — Самый раз: и Шурилинская, и Цукановская гудели. На смену вовсю идут.

— Как же вы одни?

— А что мне? Иди, иди… И вот это Харлампию передай, — она натянула на плечи Марии согретую своим телом ватную кофту и теперь совала ей в руки узелок. — Хлеб тут, огурцы. Задержит кто, показывай смело, ничего другого там нет. И скорее, скорее иди, — она уже толкала Марию к порогу. — Со мной ничего не сделается…

Выйдя из дома, Мария оглянулась назад, как бы еще раз прощаясь с матерью, и в удивлении остановилась. Она заметила, что крюк на дверце закутка, где они прежде держали козу, был откинут, сама дверца закрыта неплотно. Мария вернулась, толкнула дверцу. Та во что-то уперлась. Она заглянула в закуток: подмостив под себя прошлогоднюю солому, в закутке спал Матвей.

Толчком она разбудила его. Он открыл глаза.

— Бандит несчастный, — сказала Мария. — Мы-то с мамой радовались! Облава идет!

Матвей приподнялся, пошарил в соломе под головой. В руке его оказался наган.

— Облава, понимаешь? Тебя, дурня, ищут!

Спрятав наган в карман брюк, Матвей выбрался из закутка, оглянулся по сторонам, пригладил торчащие во все стороны волосы, ткнул в Мариин узелок:

— Ты куда?

— На Цукановку.

— Пошли! Да не туда, не на улицу! Облава ж, сама говоришь…

Они пробирались чужими дворами и огородами, протискиваясь в проломы в плитняковых заборах.

Так они добрались до железной дороги. Перейти ее можно было только в одном месте — по прогону для скота. Слева тянулись склады оптовых торговцев зерном. Вдоль них ходили сторожа. Справа начинались бойни.

Матвей пошел на разведку, заглянул за угол, бегом вернулся назад. Лицо его испугало Марию: выражалась на нем лютая злоба.

— Гад там этот стоит, — сказал он. — И с ним Семен Варенцов. Болтают о чем-то.

— О ком ты? — не поняла Мария.

— Леонтий там! Поняла? Гурты встречает на бойню гнать. Он каждое утро тут!

В стороне вокзала загудел паровоз: отправлялся поезд. Они решили подождать, пока он пройдет.

Поезд был воинский. На платформах стояли пушки. В теплушках, у сдвинутых вбок дверей, грудились казаки. В одном из вагонов играла гармошка, там пели хором.

— Раз, два, три, — начал считать Матвей. — Красным бы через фронт про этот эшелон передать. Знаешь, какое спасибо скажут?

Мария ничего не ответила.

По словам Матвея, Леонтий и Варенцов стояли с другой стороны железнодорожного полотна. Значит, поезд заслонял их.

Мария и Матвей побежали вдоль путей.

Казачий патруль они заметили поздно: он круто вывернул из переулка.

— Иди спокойно, будто бы просто так идешь! — проговорил Матвей, а сам бросился вперед, ближе к поезду, к рельсам, и побежал рядом с вагонами.

Подняв нагайки, конные поскакали к нему. Казаки в теплушках следили за этой погоней, криками и гоготом подбадривая Матвея.