Наследники Ассарта - Владимир Михайлов

Он вызвал капитана Черных Тарменаров, своей гвардии и личной охраны.

– Мы выезжаем, капитан, – сказал он.

Офицер, казалось, не удивился.

– Каким способом, Бриллиант?

– По дорогам. Или вы считаете, что воздухом – лучше?

– Нет, Бриллиант, я так не думаю.

– Возьмем Карету Власти – и два боемобиля.

– Сколько воинов взять?

– Столько, сколько уместится. Топлива – максимум, вооружение – самое серьезное.

– Слушаюсь, Бриллиант Власти!

Капитан отдал честь, повернулся и вышел.

6

– О-О-О-У-У-У-Ы-Ы-Ы…

– Питек! – крикнул я. – Да уймись ты хоть ненадолго! Уши вянут!

– И в самом деле, – поддержал меня Уве-Йорген. Голос его, более звонкий, чем обычно (сказывалось выпитое, а может, и не только оно), донесся от костра. – От твоей арии наши дамы, чего доброго, в монастырь запросятся, а они тут для другого времяпрепровождения.

Два женских голоса поддержали его, два других воспротивились:

– Не мешай ты, хмурый!

– Пусть веселится! Всем – веселиться! Во имя Веселой Рыбы!..

Вой все же стих. Через несколько секунд Питек появился передо мной – первобытно-голый, из всей одежды на нем оставались даже не слипы, а лишь набедренная повязка – для нее было использовано полотенце; растрепанные волосы свисали на глаза, на груди виднелись многочисленные следы поцелуев: завербованные им дамы явно пользовались дешевой помадой. Он глубоко дышал, в густой шерсти на его торсе застряла сухая хвоя, и черный блестящий жук старался выкарабкаться из волосяных зарослей на волю. В каждой руке Питек держал по стакану. Один протянул мне.

– Не грусти, капитан. Выпей. Не пристало тебе отставать от экипажа. И прости: в такую ночь песня сама просится наружу.

Это называлось у него песней, и в его репертуаре было множество подобных. Как объяснял Питек, в его времена для каждого дела и события существовала своя особая песня, и он помнил все их до последнего звука. Правда, нам, людям других эпох, все эти звукоизвержения казались совершенно одинаковыми; вероятно, мы не обладали первобытной остротой слуха. Может быть, если бы Питек исполнял свои номера почаще, мы бы и научились разбираться; но он пел только под очень большим градусом. Тем, кто представляет, как много он мог выпить, не пьянея, легко понять, что сольные концерты его случались крайне редко. Сегодня был как раз такой случай, и он стоял передо мною и даже чуть покачивался. Но рука его, сжимавшая стакан, не дрожала.

– Выпей, капитан, – повторил он.

Я принял угощение. Это было местное деревенское пойло – не лучше и не хуже всех других такого же рода. Я выпил. С таким же успехом я мог бы выпить просто стакан воды: меня сегодня не брало. У меня был день воспоминаний, день грусти и печальных размышлений о тщете надежд и бессмысленности жизни. Такое накатывает на многих, начиная с определенного возраста. С того, через который я давно уже перешагнул, сделав, по моим прикидкам, предпоследний шаг. С возраста, когда главное в своей жизни можно увидеть, лишь оглядываясь назад, но никак не всматриваясь в будущее. И когда примиряешься с тем, что один из основных периодов твоего существования – планетарный – приближается к концу. Может быть, даже не только примиряешься, но и начинаешь ждать исхода с легким нетерпением. Хотя бы потому, что люди, дорогие тебе, уже далече, и хочется поскорее пуститься им вдогонку. А те, кто останется здесь, и без тебя обойдутся…

Мне казалось, что, улетая, с планетой я расстался без сожаления. Да, здесь была Ястра; но выбирая между мною и властью, она остановилась не на мне – и поступила правильно. Власть не старится, как люди, она всегда молода – или, точнее, ее всегда можно омолодить, если только знать рецепт. Правда, кроме Жемчужины был теперь еще и ребенок; мой, никуда не денешься. И, может быть, он и служил одной из причин моего смутного настроения. Оно преследовало меня все время, пока я находился на Земле, неожиданно чужой и непонятной. Кажется, я – да и все мы – перестали быть планетарными людьми, физически еще оставаясь ими.

А может быть, и нет.

Что же касается ребенка – я никогда не умел любить детей заранее, до их появления на свет. Мне надо было взять младенца на руки, вдохнуть его запах, услышать голос, выражающий крайнее недовольство миром, в который его вбросили, не спросившись, – чтобы по-настоящему понять, что он не только есть, но что он – кусочек меня и с этого мига я буду всегда ощущать его именно так. Поэтому сейчас, никогда еще его не видав, я всего лишь знал, что на свет появился сын – еще один, – но никак не ощущал этого. И все же было немного грустно от мысли, что, по всей вероятности, я никогда не увижу его и судьба его останется мне неведомой. Хотя – о нем наверняка позаботится могущественная мать, и удел его будет, надо полагать, блистательным.

Но будет ли? Если понадобится, Жемчужина и им пожертвует, я думаю. И уж во всяком случае никак не станет афишировать мое отцовство. Так или иначе, я вряд ли могу чем-нибудь помочь ему. А это вполне уважительная причина для того, чтобы вести себя так, как если бы его и совсем не было.

Давай забудем, капитан? Подумаем лучше о чем-нибудь веселом. О холере в Одессе, как говоpил классик. Будем легкомысленны…

7

Ястра, Жемчужина Власти, в который уже раз перечитала наглое, прямо-таки дышавшее самодовольством прошение своего Советника – да и только ли Советника? Нет, разумеется, – оставленное ей, видимо, перед его исчезновением с Ассарта, но обнаруженное ею лишь недавно, когда ей понадобилось зачем-то заглянуть в покои, которые он занимал прежде.

Таковы мужчины. Исчезают именно тогда, когда их помощь становится более всего необходимой. Что из того, что он помогал в войне с Десантом? Самая главная война начнется сейчас: война между своими, война за Власть на планете.

Но, кажется, какие-то остатки совести у него все-таки были: недаром ей только что доложили о том, что и сам Ульдемир, и люди, сопутствовавшие ему, вновь появились на Ассарте. Наверное, память заставила его вернуться на то самое место, где они встретились когда-то: близ Летней Обители – теперь, к сожалению, лежавшей в развалинах, – как и очень многое другое после войны.

Да, он там. В какой-то степени это приятно. Но нужен он сейчас не на развалинах Обители, а здесь. В Сомонте. В Жилище Власти. Рядом с нею, Ястрой.

Он, видимо, не спешит. Даже не прислал гонца, чтобы известить о своем возвращении.

Ничего. Мы его заставим поторопиться.

Что за негодный, отвратительный отец, кроме всего прочего! До сих пор не видел своего ребенка. Чудесного Яс Тамира.

Ястра швырнула бумагу на стол. Вызвала капитана Горных Тарменаров – своих земляков и телохранителей. Гвардейского полка ничем не худшего, чем солдаты Изара.

– Капитан! Возьмите несколько надежных воинов и мой личный аграплан. Вам известно, где он. Незамедлительно летите к Летней Обители. Там сейчас мой Советник. Он – со своими людьми. Возьмите его и привезите сюда. Остальных четверых можете доставить позже, но его – ни минуты не мешкая.

– Следует ли брать его любым способом, Жемчужина?

– Ты имеешь в виду – силой? Не знаю… это не так-то просто. Лучше иначе. Обожди.

Она подошла к столу. На листке своей бумаги размашисто написала несколько слов. Сложила листок.

– Передайте ему это. И будьте вежливы и осторожны.

– Да, Жемчужина. Мы будем вежливы и осторожны.

8

– Капитан!

То был уже не Питек – тот вернулся к своим дамам, в кусты, и там вовсю pазвеpнулась любовная баталия. Меня взял за плечо Рыцарь; в отличие от Питека, он был одет по форме – той, какую носили мы здесь, на Ассарте. Уве-Йорген был полностью снаряжен для перехода в Сомонт, предстоявшего нам в самом скором будущем.

– Актуальная информация, капитан, – сказал он. – Если угодно. То, что мы не успели расшифровать сразу, – последние записи с орбиты. Мне кажется, это важно.

Мне пока ничто не казалось важным: мы ведь не знали, что еще нам предстоит тут сделать. Но приходилось оставаться капитаном даже тогда, когда ты не знал, какую команду подавать.

– Что-нибудь интересное?

– Те самые группы машин, что мы заметили сверху, но не поняли, что они там везут. Похоже, в столицу съезжаются донки – ближние и дальние. Помнится, именно в таких машинах они ездили – когда мы еще находились здесь.

– Им стоило бы сделать это куда раньше, – пробормотал я. – А вообще это – не наше дело. У нас нет приказа.

Он крепко, до боли, стиснул мое предплечье:

– Ладно, черт с ними. Но возьми себя в руки, капитан! Не хочу видеть тебя таким. У нас же праздник сегодня, разве не так? Снова встретились, против ожидания…