Василий Пятов - Аркадий Адамов

— И без пушки обойдемся, Фома Елизарович, — озабоченно сказал Пятов. — Как плита остынет, ты ее простукай и в сомнительных местах вели распилить. Уверен я, что сварка неравномерна, пустоты будут. Сегодня вечерком зайду к вам, тогда потолкуем, а пока я в катальную пойду. Смотри, Елизарыч, не зевай, плита, ведь сам знаешь, опытная, подтвердить все мои расчеты должна.

— Не сомневайся, Василий Степанович. Уж без малого полвека я их все выстукиваю, выслушиваю да режу, — солидно ответил старик и, помедлив немного, добавил: — А к вечеру заходи. Варя из Слободска вернулась, порученьице твое, кажись, выполнила.

— Вернулась? — оживленно переспросил Пятов. — Так непременно зайду.

Кивнув старику, он быстро зашагал к новому каменному зданию прокатного завода, на берегу пруда у плотины. Погруженный в свои мысли, он вскоре замедлил шаг, обходя разбросанные по двору кучи свежего песку, большие горновые камни и полузаросшие свежей зеленой травой поломанные чугунные шестерни и катальные валы.

Давно свыкся Василий Степанович с Холуницами. Близкими стали потемневшие от копоти заводские строения. Сейчас он с улыбкой вспоминал то уныние и разочарование, которые охватили его, когда он только что приехал в Холуницы. Хозяйство заводов было донельзя запущено. Начинать пришлось — смешно сказать — с организации обычной слесарни. Но не прошло и года, как преобразились заводы. Пятов настойчиво совершенствовал производство. Он понимал — без этого не осуществить ему свой замысел. И вот вырастает двухэтажный корпус механической мастерской, вступают в действие новые кричный и плющильный заводы, появляются новые печи — для нагрева металла под сварку, для выплавки стали, для обжигания дров. Чуть не каждый месяц заводская контора доносит в Петербург хозяйке о новых и новых проектах Пятова, об успешном завершении строительства различных сооружений и механизмов, о прекрасных результатах их испытаний.

Труд, тяжелый, но вдохновенный труд лежал в основе всех этих успехов. Неделями не уходил с завода Пятов. А ведь это было еще не самое главное, это была только подготовка к нему, кропотливая, умелая, упорная. Но уже в это время Пятов с радостным удивлением заметил, что многие из его друзей-рабочих, а их у него немало в Холуницах, не просто трудятся вместе с ним, под его руководством, а трудятся так же упорно, вдохновенно, не жалея сил, каким-то чутьем, лишь по отдельным, отрывистым его фразам угадывая всю важность и полезность задуманного им дела. Самоотверженный труд этих людей не просто помогал Пятову быстрее осуществить его замысел, не только вливал в его душу новые силы, но и рождал у него величайшее чувство ответственности. Пятов видел, что все эти люди — и рассудительный мастер Фома Першаков, и молодой любознательный чертежник Никита Колесников, и знаток прокатки, горячий, нетерпеливый Петр Воронов, и многие другие — воспринимали его дело, как свое собственное.

А дело это было, действительно, огромное, важное — новым способом, прокаткой, готовить броню для русского флота, броню самую крепкую и дешевую. Пятов решил не ковать ее под молотом, потому что многочисленные опыты с ковкой показали ему всю несовершенность, ненадежность, трудоемкость этого способа. Но если не ковать, то как сварить железные листы для брони? И мысль Пятова сама собой обратилась к другому известному тогда способу горячей обработки металла — прокатке. Однако небольшие станы того времени приготовляли лишь тонкое, полосовое железо. Чтобы прокатывать тяжелые броневые плиты, надо было создать новую, значительно более мощную машину. И Пятов с друзьями создал ее. Вернее, почти уже создал. И все это время мысль о ней не оставляла Василия Степановича.

Вот и сейчас, направляясь в катальню после разговора с Першаковым, Пятов все также неотступно думал об этой машине.

Если удар сварного молота заменить давлением катального вала, то как это давление сделать равным такому мощному удару? Ведь никакие нажимные винты не смогут прижать верхний вал с такой силой. Значит, расчет верен: нужно давить еще и самим валом, его тяжестью. Да, вал с небывалым весом в тысячу пудов — это не шутка. У Елизарыча глаза на лоб полезли, когда он увидел эту махину. И ходить верхний вал от нижнего должен на такую высоту, как надо, по общей толщине свариваемых железных листов. А толщина-то получается тоже, слава богу, невиданная! Да, что и говорить, задача нелегкая. И вот, кажется, уже решил ее: станину рассчитал, вес вала тоже, с огромным трудом отлили их, собрали и тут — авария, да какая… При первом пуске машины полетели все соединительные муфты, огромные валы не шелохнулись, а водяное колесо в ларе вдруг завертелось, как бешеное; его неминуемо разнесло бы вдребезги, если бы Никита Колесников, чертежник и первый помощник Пятова, опрометью не бросился к жёлобу и, рискуя жизнью, не опустил заслонки. Даже сейчас, спустя много дней, в жар бросает при воспоминании об этом; ведь Василий Степанович стоял около самого ларя, а кругом него еще человек десять рабочих… Но как все-таки привести в движение такую большую машину, как заставить крутиться тысячепудовые валы? Ясно, одному водяному колесу это не под силу. Значит?… Интересно. Сейчас он это проверит.

Задумавшись, Пятов чуть не прошел мимо здания завода. Но в этот момент до его слуха донеслась чья-то отборная ругань. Василий Степанович оглянулся. От дверей катального завода к нему бежал, размахивая руками, невысокий краснощекий толстяк. Это был выписанный несколько лет назад из Англии Уинстон Пиль, мастер.

Пиль на родине имел скромную квалификацию слесаря. Но, прибыв в Россию, он объявил себя механиком. Хотя Пиль и не умел ничего делать, ему платили тройной оклад. За десять лет он, по свидетельству заводской хроники, выпил семь тысяч триста бутылок коньяку и не принес ровным счетом никакой пользы. Паровые котлы, которые он обязался установить, так и не были установлены…

С появлением на заводах Пятова беззаботная жизнь Пиля окончилась. Василий Степанович назначил Пиля и помощники к Никите Колесникову. Сейчас у них произошла очередная ссора, и Пиль, увидев Пятова, подбежал к нему с жалобами.

— О, господин управляющий, — едва отдышавшись, проговорил он, всплеснув пухлыми руками. — Никто вас так не уважает, как я, верьте. Ваши проекты газосварочной печи и новой катальной машины только я могу оценить по достоинству, как они есть. Но этот ужасный человек, этот Колесников, он не уважает моих идей!

— Вы знаете, господин Пиль, что я тоже не очень верю в ваши новые идеи, — спокойно сказал Пятов, направляясь к входу.

— Да, их нет! — с готовностью воскликнул Пиль, следуя за управляющим, — но надо же меня выслушать. Вот здесь у меня кое-что соображает! — и он указал на свой лоб.

— Так что вы предлагаете?

— Пустить вашу машину, боже мой!

Василий Степанович, повернувшись в сторону англичанина, пристально посмотрел на него. Тот важно молчал, надув щеки и заложив руки за спину. Вся его фигура с испачканным красным бантом на шее придавала ему удивительное сходство с индюком.

— Я весьма рекомендую, — значительно проговорил Пиль, — сделать так. Поставить на ось нижнего вала очень громадное колесо. Машина ваша — колосс! И потому колесо должно быть колоссально и соединительные муфты тоже. Не верно ли?…

Василий Степанович не успел ему ответить, как к ним подошел Колесников.

— Уйми ты англичанина, Василий Степанович, — сердито сказал чертежник. — Кричит, топает ногами и велит сажать на ось громадное водяное колесо. И никак не втолкуешь ему, что сломается ось, снова полетят муфты и шестерни, а толку никакого. Вот если бы два колеса посадить? Да, нет! — с досадой сказал он. — Все равно толку не будет!

— Нет, Никита: два колеса, это две силы вместо одной, понимаешь? Пожалуй, ты дело предлагаешь!

— Так ведь…

— Нет, ты погоди, не горячись, пойдем к машине и подумаем.

Они вошли под темные своды завода. Голоса сразу потонули в оглушительном визге и лязге. Около длинного ряда небольших прокатных станов стояли рабочие. Клещами и крючьями они подхватывали выскакивающие из валов тонкие листы проката и, с усилием приподняв их над верхним валом, передавали рабочим, стоявшим по другую сторону машины, и те снова направляли раскаленный металл в валки. Были здесь станы и других конструкций. В некоторых вращалось сразу три валка один над другим, и рабочие, подцепив тонкий лист проката, тут же пропускали его обратно через верхний зазор. Около каждого стана вращались огромные черные маховики.

Вдоль противоположной стены завода были установлены приземистые нагревательные печи, в полумраке неясно проступали только их очертания. Небольшие круглые наблюдательные отверстия, в которые видны были бушевавшие языки пламени, казались глазами каких-то фантастических зверей.

Пятов в сопровождении Колесникова и Пиля быстро прошел в дальний угол здания. Здесь недвижно стояла, словно оцепенев, большая прокатная машина. Казалось, никакая сила не могла вдохнуть жизнь в эту тысячепудовую громаду. Напротив возвышалась в ряду других печей новая, построенная Пятовым, газосварочная печь, где ревело пламя и, как видно, была очень высокая температура. Печь, готовая поглотить огромные кипы железных листов, для нагрева которых была предназначена, как бы только и ждала того момента, когда в машине закрутятся, наконец, валы. Только такая громадная машина сможет принять от нее небывалую порцию проката.