Нелюди - Джон Руссо

— Хорошо, — сдержанно ответил Джордж и снова искоса посмотрел на дочь. — Я уже говорил Джейни, что первое, что она должна сейчас сделать — это пойти в конюшню и как следует почистить Пулю и Молнию.

— Я уже бегу! — радостно закричала девочка, счастливая оттого, что ей доверили самостоятельно почистить лошадей.

— И поторапливайся! Ты помнишь, где лежат щетки?… Только не вздумай там дурачиться или играть с ними. Работай добросовестно. И помни: только когда у тебя руки начнут отваливаться от усталости — вот тогда работа сделана как надо. А потом можешь задать им корма.

— Правда? Ты мне разрешаешь? — Джейни не верила своим ушам.

— Да, — подтвердил Джордж. — И давай поживее…

Но он напрасно поторапливал дочь — последние его слова Джейни уже не слышала; она вовсю мчалась вниз по лестнице и, одолев одним прыжком три нижних ступеньки, бегом понеслась вокруг дома и вскоре скрылась за поворотом.

Чарльз и Анита весело рассмеялись. Но Джордж по-прежнему оставался серьезным и каким-то мрачным. Очевидно, он хотел рассказать что-то врачам, но не знал, с чего начать. Наконец он прокашлялся и заговорил:

— Если верить словам Сары, то моя теща сегодня вновь обрела дар речи. Утром, вернее, уже около полудня, она пробормотала что-то насчет змей, которые придут, чтобы погубить всех нас. Какая-то бессмыслица… Но Сара говорит, что старуха повторила эти слова три или даже четыре раза.

— А больше она ничего не говорила? — забеспокоился Чарльз.

— Нет. Только про змей… Что огромные змеи придут и погубят нас. — Джордж вздохнул и покачал головой, как бы извиняясь за то, что его теща находится в таком состоянии.

— Может быть, мне поехать к вам и попытаться ее разговорить? — предложил Чарльз.

— Я был бы вам крайне признателен, если, конечно, это вас не затруднит.

Они поехали к дому Стоунов в «лендровере» Чарльза. Путь длиною в три мили пролегал через поля и леса долины Карсон. Дорога была грязная и ухабистая, и машину сильно трясло на поворотах. Почти все в этом округе носило имя Карсонов — в честь первых владельцев здешних мест. С самых давних времен и до конца Гражданской войны Карсонам принадлежало тут буквально все: долина Карсон, поместье Карсон, ручей Карсон, церковь Христа-спасителя имения Карсон. Ближайший город с населением чуть более тысячи человек находился в восемнадцати милях от поместья и назывался, естественно, Карсонвилл. Усадьба, принадлежавшая сейчас Уолшам, составляла лишь малую часть некогда огромных фамильных владений плантаторов, чье хозяйство велось по классическим феодальным законам. После отмены рабства семья Карсонов окончательно разорилась, лишившись последних средств в тщетных попытках сохранить единство Конфедеративных Штатов, и впоследствии была вынуждена продать все свои земли одному из «саквояжников» [2], который незамедлительно раздробил владения на маленькие участки и сдал их в аренду всем желающим. В настоящее время долина Карсон пребывала почти в полном запустении, кое-где на пути встречались старые пепелища и полуразрушенные дома и амбары. Поля повсеместно заросли высокими сорняками — их никто не засеивал уже много лет. Те же, кто еще оставался здесь, подобно семье Стоунов, больше не занимались фермерским хозяйством, а старались найти себе хоть какую-нибудь работу на ближайших шахтах и заводах.

По дороге доктор Уолш предупредил Джорджа, что у Мэри Монохэн все-таки мало шансов на полное выздоровление. То, что она снова заговорила, было очень странным и с большой вероятностью могло закончиться только этими словами.

— И все же, — пояснил Чарльз, — самое время навестить ее именно сейчас, когда она захотела передать вам что-то по собственному желанию, без всякого принуждения. Возможно, что у нее наконец возникла потребность в общении. Конечно, я постараюсь сделать все, что в моих силах, но не хочу ничего заранее обещать и тем более обнадеживать ни вас, ни Сару.

— Я все понимаю, доктор Чак, — мрачно кивнул Джордж. — Что же касается моей жены, то она давно уже оставила всякие надежды насчет выздоровления своей матери, и даже сейчас она уговаривала меня не ехать, так как считает, что ваши хлопоты все равно окажутся бесполезными.

Они остановились у старого обветшалого дома и вышли из машины. Краска на стенах здания потемнела от времени и местами облупилась, на крыше виднелись большие пятна ржавчины. За домом яростно залаяла цепная собака. На пороге появилась Сара. Чарльз переложил свой черный кожаный саквояж из правой руки в левую и приподнял шляпу, здороваясь с хозяйкой. Доктор прекрасно понимал людей и знал, что за приветливыми словами Сары скрывается совсем другое. Женщина держалась напряженно и скованно, и хотя она без конца благодарила доктора за приезд, чувствовалось, что она крайне недовольна его появлением в своем доме.

— Такова воля Господа, — сказала она, теребя костлявыми пальцами свой изношенный передник, надетый поверх вылинявшего ситцевого платья. — Такова воля Господа, и не нам, грешным, пытаться что-либо изменить. Проходите наверх, пожалуйста. Попробуйте поговорить с мамой. Хотя мне почему-то кажется, что вы не выжмете из нее больше того, что уже удалось мне. В конце концов, я ее плоть и кровь, и мне-то она доверяет куда больше, чем кому бы то ни было…

Чарльз был удивлен этими ее словами. Иногда ему даже начинало казаться, что Сара вовсе не хочет, чтобы ее мать выздоровела. У него в практике уже были подобные случаи: здесь главную роль играл страх потерять свою неповторимость и исключительность. Сейчас Мэри полностью зависела от своей дочери и поэтому они стали особенно необходимы друг другу. Весь смысл жизни для Сары теперь сводился к этой целиком зависящей от нее беспомощной старушке. И если эта зависимость неожиданно перестанет существовать, то вместо нее может наступить пустота и ощущение собственной ненужности, а не облегчение от того, что бремя забот наконец-таки спало.

Они прошли в гостиную, до отказа заполненную старой поломанной мебелью, а оттуда Джордж провел Чарльза по шаткой скрипучей лестнице наверх в спальню Мэри Монохэн. Воздух в комнате был настолько спертым, что доктор невольно отшатнулся. Окна спальни и днем и ночью оставались закрытыми, от батареи включенного газового отопления исходил жар, и кроме того, безжалостное июньское солнце своими отвесными лучами раскаляло крышу дома, но несмотря на это старая женщина лежала под несколькими одеялами, голова ее утопала в огромных пуховых подушках, а тело покоилось на толстой, пропитанной потом перине и создавалось впечатление, что женщина уже находится за пределами жизни.