Двор халифов - Хью Кеннеди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А еще аль-Табари был человеком поистине удивительного трудолюбия. Его огромная «История пророков и царей» недавно переведена на английский язык. Она насчитывает тридцать восемь печатных томов, в каждом из которых много больше двухсот страниц — в общей сложности, вероятно, десять тысяч страниц. И это еще не предел его стараний — он написал также комментарии к «Корану», которые ненамного короче. Обе работы, и комментарии, и «История», являются классикой в своих областях. Табари особо ценен как историк, потому что включал в свои описания более ранние работы, целыми книгами или фрагментами, почти дословно. Это не было плагиатом, так как он не пытался претендовать на авторские права и показывал это совершенно явно. Некоторым образом «История» Табари — скорее целая библиотека, чем обычная книга; но сам факт сохранения такого материала означает, что ее автор близко передает многие подлинные голоса и является свидетелем высказывания этих мнений. «История» формирует фундамент моей работы точно так же, как она является фундаментом для всех остальных работ по ранней истории ислама.
Абу’ль-Фарадж аль-Исфахани (Abu’l Faraj al-Isfahâni, умер в 967 г.), «человек из Исфагана», несмотря на свое имя, являлся арабом по происхождению; он действительно был потомком халифов Омейядов, которые правили до прихода в 750 году Аббасидов. Однако он не был приверженцем старой династии, его политические симпатии принадлежали скорее потомкам Али. Он создал грустное, но очень точное описание гибели членов дома Али от рук пришедших к власти Аббасидов. Именно его великой «Книге песней» я во многом следую в этой работе. Как и «История» Табари, она огромна: ее никогда не переводили на английский язык, но арабские издания насчитывают более двадцати больших томов. Работа Табари не лишена легковесных отрывков, но в основном посвящена серьезным вопросам политики и войны. Напротив, Исфахани интересовался только песнями, певцами и поэтами. Хотя его труд и научен, он все же более беззаботен, и автор сохраняет многочисленные эпизоды — информативные, смешные, скабрезные, — открывающие окно в повседневную жизнь тою времени. Как и Табари, он старается дословно сохранить передаваемый рассказ и уважает свои источники; благодаря ему мы можем ознакомиться с манерой изложения таких писателей девятого века, как ибн Аби Тахир (Ibn Abi Tahir), несмотря на то, что большая часть подлинников утеряна.
Еще одна важная работа по истории Аббасидов — это «Золотые луга» Масуди (Mas'üdï). Данная книга представляет собой общую историю исламскою мира, отражая примерно тот же период, что и «История» Табари. Однако во многих отношениях это более приглаженное литературное произведение. Она соединяет исторический рассказ с очаровательными описаниями жизни и обычаев при дворе. Более литературный стиль делает се в некотором роде менее живой, чем более грубые дословные пересказы Табари, и иногда кажется, что рассказы Масуди отражают восприятие его собственного времени, а не более раннего периода эпохи Аббасидов. Но Масуди все-таки создал замечательное произведение. Существует английский перевод тех частей «Золотых лугов», которые относятся к эпохе Аббасидов. Перевод этот сокращенный, но живой и надежный; быть может, он лучше всего способен познакомить неспециалиста с арабскими историческими традициями.
Я использовал множество других источников для накопления деталей, углубления в тему и понимания; специалисты найдут их в примечаниях и библиографии.
Эта книга не является общей историей халифата Аббасидов. Она фокусируется на халифах, их дворе и придворной жизни. Включено также несколько историй из провинциальной жизни. Я сознаю, что не затронул огромные пласты культурной жизни того периода. Я игнорировал становление исламских законов и теологии этого периода, которые заложили фундамент для развития этих предметов на все последующие времена — именно в этот период собирались и эволюционировали заветы Пророка. Но я не отвел места этому процессу, поскольку за несколькими исключениями эти ценные инициативы не были производной культуры двора или увлечениями халифов. Они шли скорее от здравомыслящих и трудолюбивых горожан Багдада и других городов, чей образ жизни во многих отношениях являлся противоположностью очаровательному, но иногда морально сомнительному миру двора. Мой анализ поэзии и литературы эпохи Аббасидов лишь иллюстративен и вовсе не исчерпывающ; он рассматривает искусство как часть более широкой культуры двора и сосредоточен на жизни писателей и их работе.
Я сознаю, что мои более строгие и образованные коллеги могут счесть эту книгу чересчур фривольной. При концентрации на драматических событиях, выдающихся личностях и мелочах повседневной жизни народа может показаться, что она идет вразрез со многими последними тенденциями в исторических работах. Но я не прошу прощения за попытку представить более широкой аудитории темп, волнение, обаяние, страхи и опасности жизни при дворе Аббасидов.
Я также понимаю, что некоторые читатели-мусульмане могут увидеть в этой книге некую непочтительность к славным дням Аббасидов. Халифам и их советникам не оказывается подобающее почтение. Честно говоря, книга содержит заметную долю описаний возлияний и секса. Тот факт, что вино пилось в больших количествах и лилось весьма щедро, может сильно раздражать набожных людей. Однако тут нет ничего сверх того, что присутствует в оригинальных арабских источниках. Писатели девятого и десятого веков знали, что их правители имеют человеческие слабости, и с удовольствием их описывали. Создание стерильной, отмытой добела версии не послужит пониманию сущности Халифата. Мой рассказ лишь отражает богатство и разнообразие человеческой натуры; храбрость и преданность, ум и расчетливость, жестокость и продажность, глупость и доверчивость — все описано тут.
В некоторых местах читателя может удивить язык. Арабским авторам этого периода, включая благочестивого Табари, не запрещалось использовать вульгарную, непосредственную речь, которая приводила в замешательство более поздних авторов. Когда великий историк тринадцатого века ибн аль-Асир (Ibn al-Atlïïr) кратко излагал историю Табари, то был поражен, что «такой богобоязненный человек, каким тот являлся», мог воспроизвести скабрезную поэму о сексуальных наклонностях халифа Амина и доставил себе удовольствие процитировать пару вполне невинных строчек. Но критик девятого века в сфере культуры Джахиз (Jâhiz) писал: «Некоторые из разделяющих идеи аскетизма и самоотречения чувствуют неловкость и смущение при употреблении слов «влагалище», «член» и «половой акт». Но большинство таких мужчин не обладают ни знаниями, ни честью, ни благородством, ни достоинством»{2}. Я намеренно не убирал такие моменты в рассказе и не пытался спрятать их в
