Пожары над страной - Михаил Литвинский

«Уже близко к дому». Когда она была ребенком, где-то тут служил ее отец. Он был военным пилотом. А как ладно сидела на нем военная форма! Они с мамой прыгали от счастья, когда он появлялся дома. Мама не разрешала ему выносить мусорное ведро или брать в руки авоську с продуктами, всегда напоминая: «Це – жіноча справа!»13 Как она умела беречь его достоинство! Поезд снова набрал скорость, и под мерный стук Ева снова погрузилась в сон…

…Проводница разносила чай, предупреждая, что пора просыпаться. Через два часа она увидит родные лица. Надо привести себя в порядок. Обычно это занимало не менее часа. А тут еще чужие люди вокруг. Вот этот толстый мужчина напротив все пытался с вечера с ней познакомиться. А потом храпел как паровоз. Если бы не стук колес… Да, кажется, приходил Андрей, о чем-то спрашивал, а она не хотела его отпускать. Но его лицо упорно и настойчиво сменяли лица детей.

И постепенно Андрей исчез, растворился в причудливой канве ночного тревожного сна… Есть не хотелось. Она посмотрела на себя в зеркало. Объявили прибытие, и Ева с двумя сумками последовала к выходу.

– Вибачте, пані!14 – извинилась проводница, продвигаясь к двери, отворила ее, вытерла поручень и опустила подножку.

Ева вышла вперед, надеясь, что старший сын заберет вещи. Но реальность оказалась иной. На перроне стояла ее старенькая мама, держа за руку своего любимчика Иванку.

– Коля. Где мой Коленька? – прошептала Ева и в какое-то мгновение потеряла опору под ногами. Она не увидела того, кого ожидала.

«Не может быть. С ним все в порядке. Просто он занят и не смог прийти»… И молча поволокла к выходу свой багаж. Иванко как-то пригорюнился и прижался к бабушке со слезами на глазах. А бабуся, расплакавшись, повисла у дочери на шее, как будто это она была во всем виновата. Ева, почувствовав отсутствие мужского плеча, и то, что сейчас единственной опорой для этих двоих является она, быстро взяла себя в руки.

– А где Никола? – пытаясь не выдавать своего волнения, спросила она.

– Призвали нашего Николу. Но ты не волнуйся, с ним все хорошо.

Какой он был красавец, когда его переодели в военную форму. Точь-в-точь его дед. И даже служить пошел в авиацию, где-то тут, рядом. На аэродром, про который ему рассказывал дед.

Они медленно шли по перрону. Иванко, успокоившись, взял маму за руку и прижался к ней щекой. Тепло ребенка передалось матери. А бабушка все рассказывала и рассказывала про Колю и как его призвали.

– Да не призвали! – перебил ее Иванко. – Он сам пошел бить колорадов!

Еву что-то кольнуло прямо в сердце. Ее Коленька – и вдруг пошел кого-то бить?!

– Ты тут поживешь у нас – и все поймешь, – сказала мама.

Маленький родительский домик, как всегда, был аккуратно выбелен, излучал теплоту и спокойствие. Старая шелковица, нависавшая над калиткой, почти вся осыпалась. Ева не смогла пройти мимо и сорвала несколько ягод. Тут же почувствовала, что приехала домой… С горьким предчувствием ступила на порог, и в нос ударил запах маминого борща. Больше всего она боялась войти в комнату Николая. Она так много привезла для него различной электроники, а тут вдруг – на тебе! Ушел служить. Ни единого слова матери. Повзрослел, весь в отца. Тот тоже всегда лез на рожон.

– Мамуля, разбери мои вещи. Ты так всегда любила это делать за меня. Я устала.

А сама Ева, тихо ступая, вошла в комнату Николая. И тут ей все стало ясно. Над его столом, где в детстве он любил конструировать самолеты, висел большой портрет Степана Бандеры, а над кроватью – желто-голубой флаг. Под ним – лозунг «Слава Украине!» Разбросанная одежда: ремни, рубашки, высокие черные сапоги. И несколько книжек на столе, на одной из которых была изображена свастика. Ева поняла вдруг, что потеряла сына. Ей не нужно было уезжать! Эта жизнь, которую она обрела там, в Америке, не стоила такой жертвы. Да, ее тоже переполняют патриотические чувства и любовь к родине, но потерять при этом любимое дитя… Она взяла со стола одну из книг и прочла на ней надпись знакомым детским почерком Коленьки: «Если цель поставлена, ее надо достичь любыми средствами». «Он еще ребенок, его еще можно переубедить!» – подумала Ева. Из «залы», как мама называла большую комнату в доме, раздался детский смех Иванки. Мама накрывала на стол.

– Мама, а где он сейчас? Почему не звонит?

– Это ты о Николе? Ой, дочка, давно он звонил. Им не разрешают: отобрали телефоны. В военкоматах полно народу, сведений не дают, только все новые повестки раздают. А ты сходи, сама увидишь. Последний раз звонил не он, а соседский Толик. Говорил, все хорошо, у Николая зарядка в телефоне кончилась. «Мы в А…» – сказал он, и телефон отключился.

Они сидели у стола, а рядом Иванко запускал новую железную дорогу, которую привезла мама из Америки.

– Садись за стол, – сказала баба Мария, разливая в рюмки домашний самогон.

«Когда она все успевает? И в огороде у нее наверняка порядок», – подумала Ева и закусила хрустящим огурчиком…

…В военкомате было еще более оживленно, чем на Майдане. Разгоряченные женщины требовали, чтобы к ним вышел сам военком и отчитался. Путь в здание толпе преграждала милиция. Одни кричали: «Верните нам…», другие – «Мы не отпустим! Он больной, куда ему воевать? Лягу сама на рельсы…» И тут же рядом несколько женщин подожгли повестки из военкомата. Милиционер попытался затоптать огонь и остановить развитие событий, но женская толпа угрожающе загудела. Ева поймала себя на том, что тоже принимает в этом участие, развернулась и со слезами на глазах вернулась домой. Кроме этой проблемы у нее оказалась еще большая – неразбериха с документами. Ева еще в телефонном разговоре предупредила мать, что в Америке Степан предложил ей выбрать для нового паспорта, который собирался ей сделать, не только новую фамилию, но и другое имя.

Сначала она отнеслась к этому как к игре и назвала себя Евой, именем героини любимого романа Екатерины Вильмонт «Девственная селедка». Но когда Степан принес ей готовые документы, где она стала Евой, да еще и его супругой, ей стало не до шуток. Историю эту она до сих пор не распутала, и как поступить, кроме матери, посоветоваться было не с кем. Степан поставил ее перед фактом и велел никому не рассказывать. Поэтому по телефону она матери так ничего толком и не рассказала. А тут еще беда с Николаем… Что решать в первую очередь?

Какой вопрос важнее: возврат настоящего имени, легализация нового или поиски ребенка? Конечно же, ребенок. Но оказалось, что первую проблему решить гораздо проще. Это сделала мать, особо не вдаваясь в подробности. «Я не знаю, что там у тебя со Степаном произошло. И нового твоего имени знать не хочу. Я родила тебя Анжеликой. Мы долго с отцом выбирали это имя, и ты с ним помрешь. И для детей ты не Ева, а Анжелика. Наш сосед Васька мигом решит все эти проблемы. За сто доляров одной бумажкой. Ох, как он их любит, эти бумажки! Напишешь заявление, что потеряла паспорт, и получишь новый, на любые имя и фамилию». Ева даже не ходила к соседу. Баба Маруся, как все вокруг называли мать, сделала все сама за три дня. Только кроме этой бумажки в сто «доляров» пришлось дать столько же тому, кто выписывал паспорт. И Ева стала вновь Анжеликой.

– А вот теперь ты мне расскажи, – обратилась мама, – что там у тебя произошло со Степаном? Зачем он тебе имя поменял?

Баба Маруся снова выставила на стол борщ и достала бутылку с мутной жидкостью. Иванко на полу запускал свою железную дорогу, а Ева-Анжелика напряглась, собираясь с мыслями: «С чего же начать?»

– Вспомни, мама, каким необычным для нас человеком показался Степан, как он стремительно ворвался в наш дом. Такой самодостаточный… Зачем мы ему были нужны? Я припоминаю, он имел отношение к той аварии с белым фосфором на железной дороге под Ивано-Франковском в 2005 году. Он там увидел меня и «пас» долго… Я до сих пор не могу составить для себя четкую картину его личности.

То, что я нужна была ему как женщина, это понятно. Но только сейчас начинаю понимать, что он использовал меня еще и как прикрытие. Поэтому по документам я оказалась его женой. Вспомни, как он обхаживал тебя и детей, чтобы оторвать меня от вас… Как у нас с ним было все красиво, пока мы не приехали в Америку. Куда подевались его мягкие манеры, учтивость и вежливость? Его речь приобрела стальной оттенок. Я для него стала рабыней. Он пропадал неделями. В это время мне звонили какие-то женщины, какие-то явочные квартиры, секретные переговоры… Я поняла, что меня прослушивают. Но когда он возвращался, выжимал из меня все соки. Для меня это было слишком… Я уже не могла удовлетворить все его сексуальные запросы. Все было «занадто»15. Во время секса со мной он мог одновременно вести переговоры о каких-то новых технологиях для Украины, сланцевый газ, поставки. Сумасшедший дом, мама. Ты меня знаешь, я домашняя, мне, кроме дома и наших детей, ничего не надо. Холст и краски, петухи, подсолнухи. А тут вдруг такое!