Дело о тонущем утенке - Эрл Гарднер

Мейсон принял душ, позавтракал и уснул глубоким сном. Встреча с Визерспуном была назначена лишь на вторую половину дня.

Они с Деллой ожидали его, устроившись на затененной террасе. Тени гор медленно скользили по долине, но до отеля они смогут добраться лишь через несколько часов. Жара к полудню становилась невыносимой.

Мейсон устроился в кресле и беспристрастным голосом принялся рассуждать об этом необычном деле.

– Большинство фактов вам известны, мистер Визерспун, – похлопал он ладонью по стенограмме, – но я хочу, чтобы мисс Стрит тоже имела полное представление о процессе, да и самому мне не помешает пересмотреть дело в логической последовательности событий… Поэтому я рискую наскучить вам, фиксируя внимание на том, что вам и так хорошо известно.

– Начинайте, – сказал Визерспун, – и поверьте, мистер Мейсон, если вам удастся убедить меня в невиновности этого человека…

– Я вовсе не уверен, что смогу это доказать, во всяком случае, на основании тех материалов, которыми располагаю в данный момент. Но нам стоит оценить их совершенно беспристрастно и объективно.

Визерспун поджал губы.

– При отсутствии доказательств противного приговор суда считается в силе.

Мейсон сделал вид, что не слышит, и заговорил ровным голосом, спокойно обращаясь главным образом к Делле Стрит:

– В тысяча девятьсот двадцать четвертом году Хорас Легг Эйдамс и Дэвид Лэтвелл сообща владели небольшим текстильным предприятием. Им удалось рационализировать производство, так что предприятие стало рентабельным и сулило в ближайшем будущем большие прибыли. Внезапно Лэтвелл исчез. Эйдамс сказал жене своего партнера, что ее муж уехал по делам в Рино и через несколько дней ей напишет, но время шло, а от него не было никаких вестей. Тогда миссис Лэтвелл стала наводить справки в гостиницах Рино. Лэтвелл там не останавливался. Он бесследно исчез.

После этого Эйдамс рассказал совсем другую историю… и не одну. Причем все они был разными. Миссис Лэтвелл заявила о своем намерении обратиться в полицию. И тогда Эйдамс, столкнувшись с перспективой полицейского расследования, сообщил уже совершенно новое.

Миссис Лэтвелл это показалось подозрительным, и она обратилась в полицию. Началось расследование. Эйдамс заявил, что Лэтвелл признался ему в том, что брак его оказался несчастливым и он любит молодую женщину, имя которой, однако, не упомянул. В газетах, да и в суде тоже она фигурировала как «мисс Икс». Эйдамс далее сказал, что Лэтвелл поделился с ним своим намерением бежать с этой женщиной, попросил усыпить на время бдительность его жены, сказав, что он уехал в Рино по делам. Эйдамс должен был теперь уже один управлять предприятием, выплачивая по двести долларов ежемесячно миссис Лэтвелл, остальную же долю своего партнера временно держать у себя.

Сама по себе эта история звучала вполне правдоподобно, но, поскольку в самом начале Эйдамс говорил жене Лэтвелла совсем иное, полиция произвела тщательное расследование и обнаружила труп Лэтвелла, зарытый в подвале текстильной фабрики. Нашлось множество косвенных улик, указывающих на виновность Хораса Эйдамса. Его арестовали. Были выявлены новые доказательства, и, судя по всему, адвокат Эйдамса перепугался. Видимо, он решил, что Эйдамс не рассказал ему всей правды и во время процесса могут всплыть неожиданно новые факты, способные опровергнуть избранную им тактику поведения.

Обвинение располагало достаточным количеством косвенных улик. Эйдамс был вызван для дачи показаний. Но его показания звучали совсем неубедительно. Он сбился на перекрестном допросе, возможно, потому, что не совсем ясно понимал вопросы. Вне всякого сомнения, он не принадлежал к категории людей с хорошо подвешенным языком, ну а выступать перед толпой любопытных, взирая на каменные лица присяжных, не каждый сможет! И тогда его адвокат решил построить защиту на том, что объявил Эйдамса невменяемым. По наущению адвоката отец Эйдамса показал в суде, что его сын в раннем детстве не раз ударялся головой при падении и уже тогда была отмечена ненормальность Эйдамса-мальчишки, проявлявшаяся в жестокости к животным, он, мол, отрывал у мух крылья, накалывал их на булавки и со злорадством наблюдал, как они погибают. По сути дела, этот комплекс истязания насекомых – в протоколе они именовались животными, а речь шла только о мухах – и лег в основу защиты. Это было грубейшей ошибкой.

– Почему? – возразил Визерспун. – Разве это не доказывает отклонение от нормы?

– Все эти россказни настроили против него членов жюри. Множество детей отрывают крылья у мух и ловят руками бабочек. Почти все дети проходят стадию инстинктивной жестокости. Никто не знает почему. Психологи выдвигают разные причины. Но… когда в суде решается вопрос жизни и смерти обвиняемого, вряд ли уместно оперировать фактами детской жестокости для доказательства невменяемости подсудимого. Более того, это свидетельствует о неверии адвоката в невиновность клиента.

Косвенные доказательства иной раз могут привести к трагическим результатам, если они интерпретируются неверно или недобросовестно. Похоже, никто из участников этого процесса не имел ни малейшего представления о том, как строится защита при наличии только косвенных улик.

Окружной прокурор был проницательным, умным человеком и обвинителем, наделенным политической амбицией. Позднее он сделался губернатором штата. А защитник – одним из тех ученых индивидуумов, которые начинены теоретическими познаниями, но не способны разобраться в человеческой натуре. Он знал законы, и только. Это видно из стенограммы процесса. В результате Эйдамс был приговорен к повешению за убийство.

Была подана апелляция. Верховный суд решил, что в процессе ошибок допущено не было. Присяжные выслушали показания свидетелей, понаблюдали за их поведением в зале суда и вынесли свой приговор. Эйдамса казнили.

В голосе Визерспуна, когда он заговорил, послышалась несомненная горечь.

– Вы – адвокат, специализирующийся на защите людей, обвиняемых в убийстве. Как я слышал, до сих пор ни одного из ваших подзащитных не сочли виновным в подозреваемом преступлении. Вы, мне кажется, настроены в пользу Хораса Эйдамса, однако не можете с уверенностью сказать, что он не был виновен. Как мне кажется, это доказывает его вину…

– Да, я не могу утверждать, что он невиновен, – согласился Мейсон, – но и не убежден в его виновности. Обстоятельства дела не были тщательно проверены. Я хочу это сделать сейчас.

– Уже тот факт, что вы при вашей предвзятости не сумели…

Мейсон прервал Визерспуна:

– Одну минуточку! Прежде всего скажу, что данное дело не из тех, заниматься которыми мне интересно. В нем полностью отсутствуют элементы драматизма. Тривиальное, обыденное, довольно отвратительное дело об убийстве. Если бы мне предложили его в то время, я бы от него, скорее всего, отказался. Я люблю дела, в которых наличествует тайна, нечто запутанное, сложное. Поэтому считать меня предвзятым, необъективным и так далее нельзя. Я как раз вполне объективен и честен в своей оценке. Прочитав стенограмму, я не убедился в виновности Хораса Эйдамса. Но зато я уверен в том, что казнили его главным образом потому, что его адвокат избрал неправильный путь защиты!

Визерспун рассуждал по-своему:

– Если он был виновен, то можно не сомневаться, что его сын унаследовал внутреннюю склонность к жестокости, к желанию мучить животных…

– Это наблюдается у множества детей! – напомнил Мейсон.

– Но с годами проходит, верно?

– Совершенно верно.

– Марвин Эйдамс достаточно взрослый, и подобные склонности у него должны исчезнуть. Мне думается, надо в первую очередь узнать о его отношении к животным.

– Вы идете тем же ошибочным путем, что и члены жюри еще в тысяча девятьсот двадцать четвертом году. Так рассуждать неправильно.

– Почему?

– Не каждый человек, недолюбливающий животных, потенциальный убийца!

Визерспун вскочил с места, очевидно, в крайнем волнении и, стоя у балюстрады веранды, несколько секунд вглядывался в бесконечную ширь пустыни, потом снова вернулся к Перри Мейсону. Казалось, он даже как-то вдруг постарел, но зато у него на лице появилось решительное выражение.

– Сколько времени вам потребуется для того, чтобы расследовать обстоятельства этого дела? – спросил он у Мейсона.

– Не знаю, – пожал плечами адвокат, – все произошло восемнадцать лет назад. Сегодня некоторые важные моменты представляются туманными, а события того времени или забылись, или их заслонили другие, причем в самой неожиданной последовательности. Да, такое расследование потребует и времени, и денег.

– За деньгами дело не станет, вы получите их столько, сколько потребуется, но вот времени в нашем распоряжении мало, очень мало. Итак, вы беретесь за это расследование?

Мейсон даже не взглянул на него.