Собака от носа до хвоста. Что она видит, чует и знает - Александра Горовиц

Волк испытывает давление на эти участки тела, когда другой волк утверждает над ним свою власть или же старший родич «наказывает» его за непослушание. Доминирующие особи часто прижимают подчиненных к земле, захватив челюстями их морду. Это так называемое воспитательное покусывание, и, возможно, именно поэтому собаки в намордниках кажутся необычно покорными. Пес, который прижимает своего сородича к земле, — доминант, и подчиненная собака в подобном случае испытывает неизбежное давление. Вероятно, как раз это ощущение и вызывает дождевик. Поэтому основное чувство, которое испытывает собака при ношении дождевика, — отнюдь не защищенность от влаги. Скорее, дождевик вселяет в нее уверенность, что поблизости находится особь более высокого ранга.

По той же причине собака, отказывающаяся купаться, перестает брыкаться, когда промокнет или когда ее накроют тяжелым влажным полотенцем. Одетая в дождевик собака может послушно выйти на улицу, но не потому, что ей нравится его носить, а потому, что ей навязали подчиненную роль.[4] Разумеется, в итоге она не промокнет, но это заботит нас, а не собаку.

Чтобы избежать такого рода ошибок, нужно не «очеловечивать» собаку, а правильно интерпретировать ее поведение. В большинстве случаев все просто: хозяин должен спросить собаку, чего она хочет. Надо только знать, как перевести ответ.

Немецкий биолог Якоб фон Икскюль в начале ХХ века внес большой вклад в изучение животных. Он предложил желающим изучать жизнь животного сначала реконструировать его умвельт (нем. Umwelt) — субъективную картину мира.

Например, представьте крошечного черноногого клеща. Те из вас, кто хоть раз внимательно осматривал тело собаки в поисках существа размером с булавочную головку, вероятно, уже его представили. И, скорее всего, не склонны с ним церемониться. Фон Икскюль, в отличие от вас, пытался понять, в каком мире живет клещ.

Короткая справка: иксодовые клещи, к которым относятся черноногие, это животные класса паукообразных. Они паразиты. У них простое туловище, хелицеры (особые ротовые придатки) и, как правило, четыре пары ног. Тысячи поколений клещей рождались, спаривались, добывали пищу и умирали. Они рождаются без ног и половых органов, но вскоре обзаводятся этими частями тела, спариваются и карабкаются повыше — например, на травинку. С этого момента начинается нечто удивительное. Из всех образов, звуков и запахов окружающего мира взрослого клеща интересует только одно. Он не смотрит по сторонам — клещи слепы. Звуки его тоже не беспокоят — они не имеют отношения к делу. Клещ ждет появления запаха масляной (бутановой) кислоты, который означает приближение теплокровного животного (запах этой кислоты мы можем уловить, например, в запахе пота). Клещ способен ждать своего часа добрый десяток лет. Как только он почует нужный запах, он падает с насеста. У него включается вторичная сенсорная способность. Поверхность тела клеща светочувствительна и реагирует на тепло. Если клещу повезет и вкусный запах действительно принадлежит животному, он присасывается и пьет кровь. После однократного кормления он отваливается, откладывает яйца и умирает.

Таким образом, мир клеща разительно отличается от нашего. Для клеща имеют значение только запах и тепло. Если мы хотим понять, как живет любое из живых существ, нам следует, во-первых, узнать, что имеет для него значение. Как? Основной способ — понять, что животное способно воспринимать: что оно видит, слышит, чует и так далее. Имеют значение только воспринимаемые объекты — остальные животное либо просто не замечает, либо не различает их. Ветер, который шелестит в траве, для клеща бессмыслен. Звуки детского пикника? Клещ их не слышит. Крошки вкусного пирога на земле? Клещ к ним равнодушен.

Во-вторых, нам следует узнать, как животное действует. Клещ спаривается, ждет, цепляется и ест. Поэтому мир состоит для него из клещей и не-клещей; из предметов, на которых можно сидеть и на которых сидеть нельзя; из поверхностей, к которым можно прицепиться и к которым прицепиться нельзя; из веществ, которыми можно питаться и которыми питаться нельзя.

Эти два компонента — чувственное восприятие и поведение — в основном определяют картину мира любого живого существа. У каждого животного свой умвельт, субъективная реальность. Фон Икскюль сравнивал ее с мыльным пузырем, в центре которого всегда находится животное. У людей свои мыльные пузыри. Каждый из нас озабочен тем, где, что и как делают другие. (Представьте, насколько равнодушен клещ к нашим страстным монологам!) Мы видим (при подходящем освещении), слышим звуки, которые способно уловить наше ухо, и запахи, если источник находится у нас под носом.

Более того, у каждого человека есть собственный умвельт, наполненный объектами, имеющими для него особое значение. Вы легко убедитесь в этом, если позволите местному жителю провести вас по своему (для вас — чужому) городу. Он поведет вас дорогой, хорошо знакомой ему, но не вам. Правда, кое в чем вы схожи: ни один из вас не остановится, чтобы прислушаться к ультразвуковому писку пролетевшей мимо летучей мыши, и не станет принюхиваться, чтобы узнать, что ел вчера на ужин вон тот прохожий (если только речь не о миске чеснока). Мы, как и клещи и все остальные животные, живем в собственном мире; на нашу сенсорную систему действует множество стимулов, но она реагирует на немногие из них.

Разные животные по-разному видят (или, точнее, воспринимают — некоторые из них видят плохо или вообще слепы) один и тот же объект. Роза есть роза. Или нет? Для человека роза — это одна из разновидностей цветов, обычный подарок влюбленных, нечто очень красивое. Для жука роза — это обширная территория, где можно прятаться (например, с изнанки листа, чтобы не попасться на глаза птице), охотиться (в головке цветка, где находятся личинки муравьев) и откладывать яйца (в узле — месте прикрепления листа к стеблю). Для слона роза — это колючка под ногами.

А что такое роза для собаки? Как мы увидим, разобравшись в строении тела и мозга собаки, роза для нее — не красивый предмет и не замкнутый мирок. Роза неотличима от остальных растений, окружающих пса, — разве что на нее помочилась собака либо наступило другое животное, или цветок держит в руке хозяин. Тогда роза вызывает живой интерес и становится для собаки предметом куда более значимым, чем для нас.

Уметь распознать существенные элементы умвельта животного — значит, по сути, стать специалистом по клещам, собакам, людям и так далее. Именно таким образом можно сократить разрыв между тем, что мы, как нам кажется, знаем о собаках, и тем, каковы они на самом деле. Но, так или иначе, без антропоморфизма наш словарь слишком беден для того, чтобы описать их чувственный опыт.

Когда мы, проанализировав способности собак, их жизненный опыт и способы коммуникации, усвоим их взгляд на мир, мы выработаем и понятийный аппарат. Но невозможно толковать то, другое и третье, исходя только из собственного умвельта. Большинство людей не отличается хорошим обонянием; чтобы представить, каково это, воображения недостаточно. Подобные умозрительные упражнения эффективны, только если дополняются осознанием того, насколько отличен наш умвельт от умвельта других животных.

Мы можем попытаться усвоить умвельт другого животного, воплотиться в животное (помня об ограничениях, налагаемых нашей сенсорной системой). Удивительное дело — провести день, сровнявшись ростом с собакой. Обнюхивание (пусть даже нашими далекими от совершенства носами) предметов, с которыми мы сталкиваемся в течение дня, коренным образом меняет наши представления о знакомых вещах.

А теперь обратите внимание на звуки в комнате, где вы находитесь, — звуки, к которым вы привыкли и к которым обычно не прислушиваетесь. Так, приложив некоторое усилие, я слышу шум вентилятора в углу, гудение грузовика вдалеке, неразборчивые голоса людей, поднимающихся по лестнице; под кем-то скрипит деревянный стул; у меня бьется сердце; я сглатываю; шелестит переворачиваемая страница. Будь мой слух острее, я бы, возможно, различила царапанье ручки по бумаге в противоположном конце комнаты, услышала бы, как растет цветок и как переговариваются насекомые у меня под ногами. Возможно, другие животные отчетливо слышат эти звуки.

Разные животные по-разному видят предметы вокруг себя. Пес, который обводит взглядом комнату, отнюдь не считает себя окруженным вещами человека — все это объекты его мира. Наши представления о том, для чего предназначен той или иной предмет, могут совпадать с собачьими, а могут и не совпадать. Смысл вещей определяется тем, что мы с ними делаем (фон Икскюль называл это «функциональным тоном»). Собака может быть равнодушна к стульям, но если научить ее на них запрыгивать, стул становится вещью, на которой сидят. Впоследствии собака может самостоятельно открыть, что есть и другие вещи, предназначенные для сидения: кушетка, груда подушек или, например, колени человека. Но иные предметы, которые в нашем представлении похожи на стул — табуретки, столы, диванные подлокотники, — пса не интересуют. Они относятся к какой-либо другой категории, к примеру, препятствиям на пути в кухню.