Туннель под миром - Фредерик Пол

Например, тот же Кэмпбелл в дилогии «Перед рассветом» и «Ночь» рисует деградацию человечества, потерявшего стимул к дальнейшему прогрессу и уже не способного к созидательной деятельности. Единственно, что удается герою, внушить любознательность машинам, которые собирают сохранившиеся знания, но не могут обратить их на пользу людям: потухающее Солнце обрекает на гибель все живое, и машины остаются одни, продолжая свою бессмысленную работу.

К началу 40-х годов школа «космической оперы» стала изживать самое себя, перейдя в разряд полубульварной беллетристики. Кэмпбелловская линия укреплялась, находя все больше приверженцев среди ведущих писателей-фантастов.

О растущей популярности научной фантастики в США свидетельствует прежде всего увеличение количества периодических изданий, сборников и антологий. Достаточно сказать, что если в 1938 году выходило пять журналов научной фантастики, то в 1939 году их было уже тринадцать, а в 1941 — двадцать.

Научная фантастика превратилась в новую отрасль литературной индустрии.

Вступление США во вторую мировую войну на несколько лет затормозило развитие этого вида литературы.

Но прежде чем говорить о ее современном состоянии, следует остановиться на некоторых особенностях английской научной фантастики первой половины нашего века.

Страна старейшего капитализма стала родиной первых классических утопий. Выдающиеся английские философы, социологи и публицисты, от Томаса Мора до Уильяма Морриса, оставили немало серьезных утопических произведений, оказавших воздействие на прогрессивную общественную мысль и за пределами Англии.

После промышленного переворота зарождается кардинальная тема мировой фантастической литературы — взаимоотношения человека с машиной, К произведениям, навеянным предчувствиями разрушительных сил, которые могут быть вызваны к жизни с помощью науки, следует отнести знаменитый роман Мэри Шелли «Франкенштейн» (1818), предвосхитивший, хотя и в полумистической форме, трагическую антитезу современной научной фантастики Запада. И недаром этот роман об искусственном человеке, восставшем против своего создателя, так часто упоминается английскими и американскими писателями наших дней, а имя Франкенштейна стало нарицательным.

Революционные выступления пролетариата и возникновение научного коммунизма не могли не привлечь внимания к проблеме «человек и машина». Но если чартистский поэт Эрнст Джонс, разделявший взгляды Маркса и Энгельса, видел в науке освободительную силу, которую приведет в действие победоносная пролетарская резолюция (утопическая поэма «Новый мир»), то его соотечественники, далекие от коммунистических идеалов, придерживались прямо противоположной точки зрения.

Блестящий сатирик викторианской эпохи Самюэл Батлер в утопическом романе «Эреуон» (1872)[1] рисует патриархально-демократическое государство, преднамеренно обходящееся без всяких машин. Гражданская война в этой вымышленной стране закончилась победой разрушителей машин и принятием декрета, категорически запрещающего их применение.

С аргументами Батлера могли бы вполне согласиться многие из современных фантастов Запада. Машина, утверждает он, представляет для человека потенциальную угрозу, так как, непрерывно совершенствуясь, она примет в конце концов человеческий облик и поработит своих творцов: «Слуга неизменно превращается в хозяина; уже сейчас достигнута такая стадия, когда человек будет очень страдать, если он вдруг лишится услуг, оказываемых машинами.

…Не превышает ли теперь количество людей, ухаживающих за машинами, число тех, кто заботится о людях? Разве не мы сами создаем себе преемников в верховной власти над Землей, ежедневно совершенствуя машины, наделяя их красотой и тонкостью, ежедневно придавая им все больше ловкости и увеличивая ту саморегулирующую и самодействующую силу, которая будет превосходить всякий интеллект?»

Английский историк-марксист А. Л. Мортон, автор известной у нас книги «Английская утопия», считает антибуржуазную сатиру Батлера одной из последних социальных утопий старого типа.

Противоречия эпохи империализма вызвали к жизни иные представления о будущем и новую форму социально-фантастического романа.

На рубеже двух столетий Герберт Уэллс соединил в одном комплексе утопию, сатиру и науку. Впервые на английской почве он подвел под социальную фантазию научно-технический фундамент. Творчество Уэллса так хорошо известно, что мы не будем на нем особо останавливаться. Созданная им традиция фантастического романа нового типа определила высокий художественный критерий и одновременно усложнила творческие поиски писателей, пытавшихся создавать серьезные произведения. Шагать в ногу с Уэллсом было нелегко. Основатель социально-философского направления в мировой научной фантастике обладал разносторонней эрудицией и огромным реалистическим талантом. Даже такие крупные писатели, как Эдвард Морган Форстер и Олдос Хаксли, выступившие с полемическими произведениями, направленными против социально-утопических идей Уэллса, не только не смогли противопоставить ему сколько-нибудь позитивной программы, но и подняться до уровня его художественных обобщений.

Чрезвычайно распространенный мотив буржуазной фантастики — боязнь машинизации общества со всеми вытекающими отсюда последствиями: нивелированием индивидуальности, притуплением интеллекта, потерей нравственных устоев и чувства прекрасного — особенно отчетливо прозвучал в рассказе Э.М. Форстера «Машина останавливается». Это сумрачное произведение, написанное еще в 1911 году как ответ на технократические фантазии Уэллса, увидело свет лишь семнадцать лет спустя. А несколькими годами позже появился роман О.Хаксли «Прекрасный новый мир» (1932), направленный своим ядовитым острием против идей социализма и доведший до кошмарной гиперболы мальтузианскую доктрину. Этот и особенно поздние, откровенно реакционные романы Хаксли, о которых у нас достаточно много писали, утвердили в новейшей буржуазной фантастике антиутопический жанр.

По существу, последней и наиболее значительной утопией в английской литературе XX века был и остается роман Уэллса «Люди, как боги» (1923). В дальнейшем в английской социальной фантастике место утопии заняли антиутопии и романы-предупреждения. Но даже и в «чистой» научной фантастике 20-30-х годов англичане более последовательно, нежели американцы, проводят социальные идеи. В то время как в американской фантастике почти безраздельно царила «космическая опера» с ее буйной экзотикой, бездумной развлекательностью и перенесением центра тяжести с изображения характеров на развертывание динамического действия, в Англии пользовался большим успехом такой серьезный писатель, как Олаф Степлдон (1886–1950), автор беллетризованных фантастических трактатов о далеком будущем — «Последние и первые люди» (1930), «Создатель звезд» (1937) и др. Степлдон попытался развить свою причудливую концепцию о последующих ступенях биологической и социальной эволюции человечества в масштабах солнечной системы, а в дальнейшем — и всей Галактики. Хотя сам он считал себя атеистом, его мысль об искусственном происхождении Вселенной, которая является якобы результатом грандиозного эксперимента всемогущего, но не всеведущего разума, не свободна от своеобразного богоискательства.