Мрассу — Желтая река - Олег Павловский

Вертолет мне не понравился. Ощущение такое, будто тебя специально законопатили в бочке, чтобы потом сбросить с тысячеметровой высоты прямо в тайгу. А тут еще Игната дернуло за язык рассказать случай, когда у вертолета сам по себе срезался винт. А винт у него, как известно, один-разъединственный, и никаких тебе крыльев, чтоб планировать. Да и второй пилот — тоже мне воспитатель! — приоткрыв дверцу кабины, предупредил, чтобы около входной двери не шарашились: один вот так же, дескать, шарашился и отвернул ненароком крючок-задвижку. Как ветром выдуло, до сих пор ищут… Я на всякий случай перебрался поближе к пилотской кабине, заглянул в иллюминатор. Под нами медленно стлалась холмистая горношорская тайга, совсем не похожая на сплошное зеленое море, как поется в известной песне. Густо зеленели лишь распадки, а просвеченные и выжаренные солнцем вершины холмов были почти безлесными, да и деревья по их склонам разбросала слишком жадная рука. Кое-где проглядывались старые, поросшие осинником гари. Они легко отличались по нежно-зеленому отливу. Гари же недавние, может быть, прошлогодние, были как запекшиеся раны на теле.

По тайге, не разбирая дороги, плыла тень нашего вертолета. Высота девятьсот… Скорость падения… — Валера, прищурив глаза, что-то высчитывал. — Плюс поправка на коэффициент. Если прыгнуть, секунд за сорок до земли долететь можно.

— Не долетишь, — ухмыльнулся Игнат.

— Я долетел бы. На спор?

— Кончайте, — строго приказал адмирал. Судя по его побледневшему лицу, Кузьму подташнивало.

— Все равно долетел бы, — Валера отвернулся от Игната с видом победителя.

Переубедить Валеру в чем-нибудь не так-то легко. Для него не существует препятствий. Он привык всегда и по всем быть первым, и потому Валера — кумир завкома и всех его секторов. Он первым берет на себя встречные и поперечные планы, первым подписывает социалистические обязательства и, нужно сказать, первым их выполняет. Правда, качество прихрамывает, но это, по мнению некоторых, деле второе. Его портрет — первый на доске Почета, хотя из соображений русского алфавита ему следовало бы висеть несколько подальше. Но в завкоме знают, что такого Валера не пережил бы, впал в транс и понизил бы свою производительность труда. Большим людям прощают их маленькие слабости. Ведь стоит сказать Валере, что этого сделать не сможешь — разобьется, но сделает. И если бы сейчас Игнат с ним по-настоящему заспорил, Валера, пожалуй, в азарте прыгнул бы с вертолета без парашюта. Говорят, что он родился «в рубашке» с серебряной ложечкой во рту.

Сквозь тайгу пробивался извилистый голубой ручей. К нему спешили из распадков другие ручьи, поменьше. И картина сразу ожила повеселела, словно сумрачной тайге не хватало как раз вот этих, тонких и как бы небрежных голубых мазков.

— Мрассу, — сказал Игнат.

Вертолет резко пошел на снижение. Мне представилось, будто я полетел в пропасть.

Взяв на борт трех пассажиров, вертолет снова взмыл вверх. Высокая некошеная трава на взлетной площадке долго не могла прийти в себя, беспокойно колыхалась, осыпая недозрелые семена, сетовала шепотком на свою неудачную судьбу.

В полусотне метров — Мрассу. Совсем не тот ручеек, что виделся с вертолета. Широкая, полноводная, зовущая река. По обе ее стороны — поселок Усть-Кабырза. По нашему, левому берегу, он растянулся километра на три, а перед слиянием Мрассу с Кабырзой переехал на пароме реку и подался по логовине в таежную глушь. Правый берег напротив — сплошная круглая гора с редким кустарником и скалистыми выступами.

— Благость-то какая, господи! — вдохновенно произнес адмирал, посмотрел на солнце, потом на часы и совсем уже другим тоном сказал: — Распотякивать, братцы, некогда. Кузьма был прав. Нам предстояло закупить хлеб, картошку, соль, сахар и прочее, а главное — разыскать знакомого адмиралу руководящего товарища.

Кабырзинский руководящий товарищ поднялся навстречу, вежливо с нами поздоровался, но Кузьму почему-то не отличил, хотя Кузьма величал его по имени-отчеству и делал довольно прозрачные намеки на старое знакомство и приглашение погостить.

— Край у нас великолепный, отличный край. Санатории надо здесь строить, Дома отдыха, пансионаты, — говорил нам руководящий товарищ, словно от нас могло что-то зависеть. — А сюда до сих пор приличной дороги нет. Вы как добрались?.. На вертолете. В том-то и дело. С погодой вам еще повезло. Могли в Спасске просидеть с недельку. У нас ведь микроклимат. Сейчас солнце над головой, а через полчаса гроза, ливень, — говорил он охотно, соскучившись, видимо, по незнакомым людям, перед которыми можно отвести душу. — Я ведь кого только сюда ни приглашал: посмотрите, посочувствуйте, помогите — это ведь Швейцария, а может, и того лучше…

— Вы и меня, нас то есть, приглашали, — вовремя вставил Кузьма. — Помните, мы с вами…

— Возможно. Вполне возможно, — не стал спорить руководящий товарищ, а узнав, что нам от него требуется, тяжело вздохнул, поморщился, заерзал в кресле: — Ну зачем вам куда-то плыть? Что за мода пошла — не понимаю. Оставайтесь здесь, в Кабырзе. Можно палатку на берегу поставить, могу домик дать, есть свободные. И рыбалка, и воздух, и тайга вот она. Молока всегда купите, хлебушка свеженького… Не хотите? На подвиги тянет?.. Слово дали? Это хорошо — слово. Да вот с лодками у меня беда — в работе все лодки.

— Мы не за так, мы в аренду или в прокат, — взмолился адмирал, теряя под ногами почву, — сколько стоит — пожалуйста..

— Да знаю, знаю, что не за так, только извините… И рад бы в рай, да грехи не пускают. При всем желании ничем помочь не могу.

Вот это прокол!

— Трепач! — бросил Игнат адмиралу, выйдя из конторы, и один зашагал к реке.

На Кузьму жалко было смотреть. Даже золотые лацканы на его куртке поблекли.

— Мы же с ним в купе зимой ехали вдвоем, — недоуменно, ни кому не обращаясь, говорил Кузьма. — Начальника из себя строил, владыку рек и морей. Приезжай, говорил, я для тебя все сделаю. Я ему за пивом в вагон-ресторан бегал…

— Хочешь, я с ним один на один потолкую? — Валера выпятил грудь и сжал мощные свои кулаки.

— Э, — отмахнулся Кузьма, сел на нижнюю ступеньку крыльца и с трудом раскурил сигарету, поломав с десяток спичек.

— Пойду посмотрю, чем в магазине торгуют, — сказал Валера. — А то окажется, что хлеб начнут печь только завтра, а соль завезти не успели.

Я присел рядом с адмиралом.

«Вот так флот, — нехорошо подумалось мне. — Разбрелись кто куда. Никакой организованности, никакой слаженности. Полный комплекс несовместимости. Влип я, кажется, в историю, ох как влип!»

— Ничего, Матвей, не тушуйся. — Кузьма будто бы угадал мои мысли. — Все будет тип-топ, вот посмотришь…

Игнат неожиданно появился со стороны взлетной площадки. Шел он ровно, неторопливо. По невозмутимому лицу его не понять было, какие он несет вести, о чем думает.

— Пижоны… Начальнички им нужны, приглашения… Когда поплывем — сейчас или переночуем?

Лицо Игната по-прежнему было непроницаемо, и я не мог понять — шутит он или говорит правду. Кузьма знал и понимал его лучше меня. Он тотчас вскочил, засуетился.

— Никаких ночевок. Только сейчас, сию минуту. К чертям эту Кабырзу, к чертям этих руководящих товарищей. — И адмирал развил бурную деятельность.

Может быть, руководящий товарищ действительно не мог нам помочь, но на приколе стояло с десяток лодок, принадлежащих жителям Кабырзы. Игнат отыскал хозяина одной из них и быстренько с ним договорился.

Во время навигаций на флоте устанавливался, можно сказать, «сухой закон» — поправлять здоровье, так поправлять, — но на случай простудных заболеваний и для поощрения особо отличившихся товарищей прихватывалась небольшая канистрочка спирта. Этой-то канистрочкой и пожертвовал Игнат.

На закупку продуктов, погрузку, проверку и заправку мотора ушло часа два с половиной. Хозяин лодки, мужичок с жадными глазами и красным носом, прижав канистрочку к груди, советовал переночевать и плыть на рассвете, но нетерпение наше поскорее оказаться на лоне первозданной природы было столь велико, что на его слова никто не обратил внимания.

Игнат принес длинную жердь, пристроил ее посередке нашего корабля. Кузьма вынул из кармана своего рюкзака треугольный флаг, сшитый из разноцветных кусков блестящего материала, передал его Игнату, вытянул руки по швам и гаркнул:

— На-а по-одъем фла-а-ага… р-равняйсь!

Валера тут же пристроился к адмиралу, я к Валере. Задрав головы, мы стояли, не шелохнувшись, пока Игнат прибивал флаг к мачте специально прихваченными с собой гвоздиками.

Хозяин лодки обошел нас с фланга, пощипал свободной рукой реденькую бороденку, в глазах его появилась тревога, он часто задышал и, на что-то решившись, бочком и с некоторой опаской двинулся к Игнату, тронул его за ногу.