Генерал-лейтенант Самойлов возвращается в детство - Лев Давыдычев

— Конкретно? Вот! Например, ещё никому не удавалось точно установить тот самый страшный момент, когда в ребёнке полностью созрело стремление, скажем, к лени как к принципу существования. Ведь обычно мы обнаруживаем, что ребенок ленив, слишком поздно. А если бы удалось создать прибор… — Гордеюшка в высшей степени таинственно помолчал. — Представляешь, мы подключаем этот прибор под названием «Чадомер» к буквально только что родившемуся чаду и получаем о нём самые точные данные! Сколько в младенце заложено единиц лени, трудолюбия, зазнайства, скромности, гордости, тупости, смелости… представляешь? А со временем мы научимся по нашему прибору определять, сколько в младенце способностей и к чему именно. Например, «Чадомер» обнаружит, что у чада одинаковые способности, чтобы стать таксистом, связистом и жуликом, и мы даем научные рекомендации по воспитанию данного малыша… Ясно?

— Не очень, — честно признался я. — Похоже на… сказку.

— Или на бред? — обиделся Гордеюшка. — Но я уже заканчиваю работу над этим воистину сказочным прибором! Уже есть первые данные! К примеру, отрегулирована схема определения сонливости. Единица измерения — храп. Для живого существа типа кота количество храпов не должно превышать пяти-семи. А у нашего кота схема обнаружила тринадцать!.. Иллариоша, ты веришь в меня?

— Конечно, верю, ещё как верю! Но ты не волнуйся… ты замечательно мыслишь… всё правильно… всё удивительно правильно… — бормотал я, чувствуя, что сам взволнован до предела, но не понимаю причин. — Надо торопиться… торопиться надо… надо что-то делать… что-то предпринимать…

— Правильно, правильно! — восторженно пробасил Гордеюшка. — Надо торопиться, именно торопиться!

— Куда торопиться?

— Как — куда?! Ты же сам утверждал, что надо торопиться!

— Да, да… понимаешь, я разволновался… это ты меня разволновал… Послушай, послушай меня, Гордеюшка!

Проговорили мы допоздна. Удивительно, но к моим снам Гордеюшка отнесся совершенно серьёзно, сказал задумчиво:

— Всё это не случайно — и мой «Чадомер», и твои сны. Надо торопиться помогать детям! Многие из них в опасности! Каждый, каждый должен тревожиться! Если мы научимся перевоспитывать плохих детей, мы избавим человечество от плохих людей! А в конечном итоге это будет означать, что человечество навсегда избавится от войн! Потому что нормальные, хорошие люди хотят жить только мирной жизнью! Воевать мечтают только великовозрастные обормоты!

— А ты не упрощаешь? — невольно вырвалось у меня. — По-моему, нельзя так упрощать вопрос о возникновении войн.

— Я смотрю в будущее. — Гордеюшка вновь помрачнел. — Ведь твои сны — это твои размышления. И если в них Смерть-фашистка особо подчеркивает значение детей в будущей войне… грозит новым видом войны — идеологической… надо, надо торопиться! Все должны действовать под девизом: превратим каждого обормота и обормотку не просто в нормального человека, а в подлинного гражданина своей страны!

По дороге домой, — а я намеренно пошёл пешком, — мне было неспокойно. Я понимал, что взволнован не только рассуждениями Гордеюшки, а и ещё чем-то… Чем? Неужели снами? Допустим. А в них что особенно встревожило меня? Напоминание о возможной смерти?.. Нет. Тогда — что?

И уже дома, в растерянности сидя на диване, я вдруг вспомнил о Лапе, о себе маленьком… о возвращении в детство…

— Вот… — прошептал я. — Вот в чём дело…

Я не знал, как это произойдет, но был абсолютно убежден, что вернусь в детство, снова стану мальчиком по прозвищу Лапа. Честно говоря, я пока и не думал над тем, зачем мне это понадобилось, но все-все последующие события убеждали меня в правильности и даже в необходимости принятого решения…

А теперь, уважаемые читатели,

приступим к нашему повествованию,

немножечко юмористическому,

чуть-чуть сатирическому,

в меру детективному,

некоторым образом фантастическому,

но в основном дидактическому.

Глава под номером ОДИН и под названием

«Микроскопический государственный преступник Вовик Краснощёков,

или

Первые попытки генерал-лейтенанта в отставке Самойлова понять современных мальчишек»

На всех, как говорится, видах городского транспорта, кроме такси, конечно, Вовик Краснощёков ездил бесплатно, даром, то есть зайцем.

К сожалению, уважаемые читатели, мне неизвестно и никто мне да сих пор объяснить так и не смог, почему безбилетников с давних времен прозвали именно зайцами.

Почему, например, не кроликами?

Не мышками почему?

Или не сусликами?

Почему бы их жуками не прозвать?

А — лучше! — таракашками?

Ведь скорее всего, точнее, насекомые они какие-то, но вот какие именно, догадаться не могу.

Однако как ты безбилетника не называй, жулик он самый обыкновенный. Причем жулик мелкий — жульчонок. Из-за копеечек жульчонок на подлость идет. Маленькую, крохотную, малюсенькую, микроскопическую, но всё-таки подлость. Жульчонок — это микроб жулика.

Получит Вовик от родителей деньги на абонементы и — прямейшим ходом, только пятки мелькают! — в кафе-мороженое.

Мороженое Вовик не ест, как все нормальные люди, а сглатывает. Ам! Ам! Ам! — и нету порции. Ам! Ам! Ам! — второй нету. Амамам! — и третьей порции как не бывало! И т. д.

И фамилия у него Краснощёков, и щёки у него действительно краснющие, но не от стыда за своё безбилетное поведение, а от природы они у него краснющие, от здоровья. А здоров он — на двух, трёх или даже четырех человек его здоровья хватит. Здо-о-о-оровенное здоровье!

Бегом полгорода пробежать может, троллейбус обогнать может, а трамвай — так запросто, но ему, видите ли, все виды городского транспорта, кроме такси, конечно, подавай!

И не только сколько-нибудь стыдился Вовик своего безбилетного образа жизни, а гордился собой, очень умным себя полагал, без меры сообразительным, чуть ли не выдающимся человеком себя считал.

Когда Вовикины приятели узнали о его безбилетном поведении, пристыдили и прозвище ему дали — дармоезд.

Ничего им Вовик не ответил, но подумал: «Не смешите вы меня, а то у меня от смеха животик заболит. Соображать ведь надо, товарищи мои дорогие, головой работать надо, дорогие мои товарищи! Подумаешь, какой-то там Вовик Краснощёков бесплатно в трамвае четыре остановочки проедет! Кому они, эти несчастные три копеечки, нужны? Кто из-за них пострадает? Обеднеет кто из-за них? Сотни, десятки тысяч, может, миллионы людей, к вашему сведению, за деньги ездят! Какой доход государству приносят! И среди них — миллионов-то! — один я, как вы сказали, дармоезд. Стоит ли, надо ли, нужно ли о таком маленьком, крохотном, малюсеньком, микроскопическом пустячке говорить? Внимание на него обращать? Зачем, к чему и почему на такую ерундичку время тратить?»

Если бы всё это Вовик сказал вслух, приятели ответили бы ему:

— Да ведь не один ты такой! Кто знает, кто сосчитать может, сколько вас, маленьких, крохотных, малюсеньких, микроскопических пустячков, то есть зайцев, развелось? Сотни, десятки тысяч, может, миллионы вас, дармоездов, бесплатно на всех видах городского транспорта, кроме такси, конечно, катается!.. Сколько же сотен, десятков тысяч, может, миллионов копеечек вы у государства отнимаете?.. Обманщики вы! Хоть на три копеечки, да обманываете государство!

И если бы всё это услышал Вовик, он бы сказал:

— Не смешите вы меня, а то у меня от смеха животик лопнет. Соображать ведь надо, товарищи мои дорогие, головой работать надо, мои дорогие товарищи! Я эти три несчастные копеечки не себе беру. Я на них мороженое покупаю. А кому деньги за мороженое идут? Да государству, конечно! Значит, я государству, к вашему сведению, пользу приношу. Потому что соображаю! Головой работаю потому что!

Правда, однажды Вовик всё-таки ненадолго, минуты так на четыре с несколькими секундами, призадумался над своим безбилетным существованием. Но призадумался Вовик не над тем, что нечестно поступает, что жульчонком является, а как бы ему от прозвища Дармоезд избавиться.

Придумал Вовик потрясающе хитрый, как ему показалось, выход из положения, до того, как ему опять показалось, хитрющий, что он от радости, от восхищения своей будто бы здорово работающей головой чуть ли не закричал на всю улицу во всё горло:

— Зайцы-то, между прочим, тоже кой-чего соображают! И не дармоезд я, а умный я очень! Профессор я, товарищи мои дорогие! Академик я, дорогие мои товарищи!

И знаете, уважаемые читатели, что же такое профессор этот, академик краснощёкий придумал?

При появлении контролёра Вовик продолжал спокойненько сидеть на своем месте.