Эльф под горой - Полина Мельник
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мой господин, вы ранены, — Сабат успевает подхватить меня под руку, но я отмахиваюсь от помощи старика.
— Король не падает раньше врага, — и остаюсь на ногах, уперев меч в землю, чтобы не рухнуть.
Сабат покорно склоняет голову:
— И не покидает поле раньше солдат.
* * *
Светлый Лес назван так не просто. Если вы никогда в нем не бывали, то вряд ли сможете представить рассвет среди вековых деревьев, что уперлись густыми кронами в самые белые облака. И свет, что льется сквозь изумруды листьев, небесным золотом падая на землю.
Почти бесшумно ступая, мерно покачивая боками, меня несет олень, теплая, мягкая шкура под моей ладонью блестит, словно жидкое солнце. Мы возвращаемся в Светлый город с победой, головы троллей собраны в мешки и погружены сзади. Сабат перевязал меня, скоро мы войдем в чертоги дома, и меня встретят с радостью.
Белоснежные стены видны еще издали, с шумом падает с горы водопад, разбиваясь у подножия замка на тысячи сверкающих бриллиантов, ворота с резными защитными рунами раскрыты, золотые гобелены укрывают длинными змеями центральные башни, нас ждут дома.
— Теллиарон! Теллиарон! — толпа тянет ко мне сотню рук, белые лепестки летят с балконов, словно снег, народ приветствует меня и боготворит.
И хоть в этом походе я не добыл ничего ценного для них, а лишь исполнил долг правителя, они скандируют мое имя, войско возвращается в город под сладкие звуки триумфа.
Отец выходит встречать меня, седая борода слилась с белыми одеяниями, худощавый силуэт уже давно потерял былую стать и выправку, тощий, едва не прозрачный старик все еще носит корону, что с каждой нападкой соседей становиться для него все тяжелее. Но закон велит ждать своего времени.
Я, превозмогая боль, спешиваюсь, с трудом делая поклон королю.
— Теллиарон, сын мой, — правитель Светлого города касается моего лба в благословении, — ты принес победу в наш дом, как всегда. Встань же прямо и поприветствую народ, что так ждал твоего возвращения.
Сабат словно фокусник откуда-то подкладывает под мою руку отрубленную голову тролля, схватив жесткие волосы, поднимаю вверх свой трофей.
— Теллиарон! Теллиарон! — скандирует толпа, войско склоняет передо мной головы, в этот момент я даже не чувствую боли.
Подданные опускаются на колени при виде меня, в окружении своих лучших воинов я шествую в покои, Сабат тут же распоряжается прислать ко мне лекаря, Ивира же заботит пиршество в честь нашей победы.
Слуги осторожно снимают мои доспехи, сломанные детали уносят прочь, остальные же водружают на белоснежный постамент, что занимает главное место в моих покоях. Среди золотого шелка с тихарийских полей сверкающая сталь выглядит так же прекрасно, как шкура оленя в солнечный день. Латы я всегда натираю сам. Красный платок скользит по металлу, возвращая стали зеркальность, в этом блеске отражается моя черная шевелюра и бронзовая кожа, за которую меня так любила мать. Брату досталась кровь отца: тонкого, стройного, бледного. Я же пошел в мать, эльфийку с восточных окраин, такую смуглую и черноволосую, что, если бы не уши, никто бы не признал в ней чистокровную княжну.
Народ юго-восточных лесов постоянно отбивал нападки тварей, что лезли через Трольи горы и прямиком по Пескам Тайрима, потому тело матери было крепким, а рука слишком сильной для женщины. Я никак не мог понять, как такая эльфийка могла жить с отцом, что своими нудными учениями вогнал ее в могилу раньше, чем поспешил туда сам. Это было еще одним поводом недолюбливать его породу: бледную, малокровную, слабую.
С Визаальтом мы были сводными, и как запад и восток — разными. Королева умерла, и тогда отец женился на своей давней любовнице, моей матери. Когда я вошел в замок впервые, мне было десять, только тогда закон признал меня как наследника, а не бастарда.
— Высокий Принц? — то ли спрашивает, то ли окликает нежный голос, Даландин пришла осмотреть меня самостоятельно, не доверяя никому.
Я делаю знак, что она может войти, девушка, стройная, словно молодое деревце, в нежно-голубом платье проскальзывает в дверь, я бросаю наруч, и откидываюсь на подушках, жадно наблюдая за ее воздушными движениями.
Мягкие руки, словно бабочки, едва касаются меня, синие глаза Даландин смотрят из-под пушистых ресниц, она думает, что я не замечаю, как она смотрит на мое тело сверх того, что нуждается в лечении. Повязка стягивает плечо и ребра, девчонка слегка краснеет, когда всякий раз касается моего тела, напряжение во мне рвется на волю. Хватаю за тонкую руку, до хруста сжимая в своей, розовые, словно бутоны, губки приоткрываются:
— Господин… — шепчет она, совсем не вырываясь, и наши губы сливаются в поцелуе.
Платье падает, обнажая такие же розовые, как губки, соски, я впиваюсь в них в долгом поцелуе. Даландин сладко стонет от каждого моего касания, трепещет, поддается навстречу толчкам. Мягкие белые волосы рассыпаются в моих руках, бархатная кожа скользит под грубыми пальцами, девушка замирает, вслушиваясь в прикосновения. Напряжение сдавливает меня почти до боли, вырываясь наслаждением, Даландин прижимается ко мне, тело ее дрожит от возбуждения, она осыпает мою грудь поцелуями.
Улыбаюсь, наблюдая, как она надевает платье, как омывает лицо холодной водой, чтобы скрыть румянец, как смотрит на меня, вновь краснея.
— Приходи сегодня ночью в мои покои, — предложил я.
— Да, Теллиарон, — опустив глаза, соглашается Даландин.
— Для тебя Телль, — поправил я.
— Телль, я приду, когда скажете, — и мягкие губы касаются меня на прощанье.
[1]Вэмбрейс— часть латного наруча, защита предплечья и верхней части руки.
ГЛАВА 3. ВАГАРДА, АСЕСТИМ. ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ
Возница поднял на меня осоловелый взгляд, в трактире нестерпимо воняло, хотелось выскочить на улицу поскорее или хотя бы открыть окно. Но в местечковом питейном не сильно следили за чистотой воздуха, ладонь коснулась чего-то липкого, я отдернула руку от стола; да и за чистотой вообще.
— Чего пристала, отвали, — едва ворочая языком, возмутился мужчина, — уродина… — последнее слово повисло в воздухе, не успев прозвучать, мой кулак тут же впечатался в небритую рожу.
— Эй, он мне еще не заплатил! — орал хозяин заведения, пока я вытаскивала пьянчугу из-за стола.
Толстяк, запыхавшись, подбежал и протянул руку:
— Полтора сарта, — потребовал трактирщик.
— Он что, драгоценности жрал? —
