Белый посох - Тамара Величковская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Спускается вечер… который?..»
Спускается вечер… который?Неверный сбивается счет.Под гул голосов и моторовТолпа непрерывно течет.
Спешить эти люди устали,А все же спешат и спешат,Как будто бы все они сталиТолпой суетливых мышат.
Доносятся хриплые звуки —Калека у стенки поет,Повисли отсохшие руки,И жалобно корчится рот.
Сменяются волны народа,Нет времени людям зеватьИ некогда слушать урода,И франк недосуг доставать,
И долго уродливый нищийНапрасно о счастьи поет.Такого и добрый освищет,Такому и злой подает.
«Русский альманах», 1981«Каждый хочет умереть последним…»
Каждый хочет умереть последним,Каждый чье-то занимает место,Каждый хочет получить в наследьеДеньги, службу, комнату, невесту…
Только каждый под конец постигнет,Что багаж земной ему не нужен…Так и волнам хочется воздвигнутьИ побольше раскатить жемчужин —
Но волна восставшая растает,Станет снова зыбью голубою,И на миг, другая, нарастая,Пенный жемчуг унесет с собою.
«Новоселье», 1950, № 42-44«Смерть не ужасна. Смерть проста…»
Смерть не ужасна. Смерть проста.Побег усохший просто обрезают.Но губы мертвого — не губы, а уста,И не целуют их, а лобызают.
Деянья смерти мудры и просты,Они не знают пафоса и позы.Но пальцы мертвого — не пальцы, а перстыИ могут удержать лишь крест и розу.
«Новоселье», 1950, № 42-44«Возвращаюсь ночью домой…»
Возвращаюсь ночью домой.От домов на дороге тень.Возвращаюсь — а дом не мой,Не моим был и этот день.
Да и что я могу назватьНераздельным, всегда моим?Ни друзей, ни отца, ни мать,Ни надежд проходящих дым.
Мой сейчас этот гулкий мост,Где одна не спеша иду,Да на небе меж ясных звездРазличаю мою звезду.
«Новоселье», 1950, № 42-44«Пока падучая звезда…»
Пока падучая звездаЛетит в стремительном паденьи,Пока за нею бороздаБежит светящеюся тенью,Пока не кончит трепетатьЕе бессмертное сиянье, —Успей за нею прошептатьТвое заветное желанье.
И наша встреча, как звезда,Летучей искрой пробежала,Но воля слабая тогдаЕе полета не сдержала.И мне печально оттого,Что был прекрасен светоч белый,А я желанья своегоШепнуть вдогонку не успела.
«Выходит месяц тусклый и угрюмый…»
Выходит месяц тусклый и угрюмый,И тишина небесная растет.Вечерний час, когда приходят думы,И каждая сестру свою ведет.
Все реже жизни долетают шумы,Деревья черные угрюмы и остры.Вечерний час — когда приходят думы,И каждая печальнее сестры.
«Пока вода родника…»
Пока вода родника,Сбегает, спеша, с горы,И зябнет в воде рукаВо время летней жары.
Я тоже всегда поюПри виде горных вершин,Когда под эту струюИду подставить кувшин.
Пока не течет водаВ замшелый савойский сруб,Я вижу в воде всегдаУлыбку счастливых губ.
Как будто Дух родника,Что в этой воде живет,Имеет вид двойникаИ вместе со мной поет…
«Сегодня деревья встревожены…»
Сегодня деревья встревожены,Высокие флоксы повалены,И листик летит, будто кожаный,Коричневый с желтой подпалиной,А формой похож на миндалину…
Такая на свете сумятица,За птицами облако гонится,Каштаны спадают и катятся,Ромашка как пьяная клонитсяИ ветка от ветки сторонится…
Без боли листва осыпается,А кто ее знает — без боли ли?А та, что на дереве мается,
За что ее долго неволили,За что полететь не позволили?..
«Как просты, прекрасны и суровы…»
Как просты, прекрасны и суровыОчертанья купола и ниш…Отойди на время от земного,Здесь, душа, ты Богу предстоишь.Неподвижны свечи в полумраке,Как цветы на восковых стеблях,У порога бьют поклоны маки,Шарит ветер в темных тополях.Возле маков вьется повиликаИ курит цветочный фимиам.В полусвете проступают лики,Ангел руки простирает к нам,Белый ангел расправляет крылья,Светотени по стенам дрожат,Кажется — ещё одно усильеИ по камням крылья зашуршат…Скорбны Богородицины очиИ печалит полудетский рот.— Первозданный камень не обточен,Словно это Вифлеемский грот.
«У вещей особая душа…»
У вещей особая душа.Часть души того, кто их лелеял,Кто осколки вазы, не спеша,Терпеливо и любовно клеил,Кто под вечер бронзовые браЗажигал в молчаньи и покое,Кто любил по блеску серебраПроводить ласкающей рукою.
И порою о вещах иныхЯ читаю в выцветшем узоре.Так в глубинах раковин немыхДремлет шум неведомого моря.
«Муза промолвила робко…»
Муза промолвила робко,Лиру давая мне в дар:«Хочешь — возьми на растопку,Хочешь — снеси на базар…
Лиру в обрывки газетыТам положи на весы;Весит не больше букета,Меньше куска колбасы…
Только, пожалуй, не пробуйЛиру на плечи взвалить —Будет до самого гробаНевыносимо давить…
Paris, 20/3 — 1948Памяти Георгия Иванова
…Только расстоянье стало ужеМежду вечной музыкой и мной.
Георгий Иванов
Южный день, морское побережье,Солнечное острое блистанье…Все другое, — но страданья те жеИ все та же боль воспоминанья.Было… Было… Душу просверлилоЭто слово. «Было» и «навеки».Жили-были, верили, любили,А теперь на Вавилонских реках…А теперь — докучные соседи,Гневно скомканный листок бумажный,Разговор о картах и обеде,О болезнях, о таком неважном…Потому что важно только это,То, что в муке прорастает словом,Что мелькает с быстротою светаНад цветеньем кактуса лиловымМузыкой… Но грудь почти не дышит.Музыка — немыслимое чудо,Та, которой на земле не слышат,Но, едва услышав — не забудут.Слово к слову, в строгом сочетанье,Ощупью, со страхом, осторожно…Как постичь внезапное блистаньеМузыки, с которой невозможно,Без которой невозможно тоже,Задыхаясь ночью на постели…Ночью в парке голубые елиНа суровых иноков похожи…Мрак. Провал. И вдруг — прорыв в сияньеК музыке с бессмертными словами…
Вот уж и не стало расстояньяМежду вечной музыкой и Вами.
ТАМАРА ВЕЛИЧКОВСКАЯ. ИЗБРАННАЯ ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА И ЭССЕИСТИКА
ПОДВИГ ЖИЗНИ
В совершенном союзе двух существ оба становятся лучше, один от другого. И людям вокруг них тоже хорошо. Даже недостатки характера можно заставить служить добру. Вот пример большой любви, с которой мне пришлось встретиться в жизни.
Героиню этой истории я хорошо знала, т. к. мы жили с нею в одном доме и часто встречались. Мари, моя героиня, была на вид самой обыкновенной женщиной среднего возраста, не красивая и не безобразная. В юности она служила горничной во французской буржуазной семье и еще тогда влюбилась в хозяйского сына. Молодой человек приходился незаконным сыном одному известному французскому композитору. Он и сам был довольно талантливым музыкантом. Но унаследовав, отчасти, талант отца, не унаследовал его удачливости. К тридцати годам он заболел страшной болезнью, которая постепенно его парализовала. Сначала он лишился ног, и руки стали плохо повиноваться. Мари все время самоотверженно за ним ухаживала. Ей тогда было немного за двадцать. В эти годы даже дурнушки привлекательны.
