Тайна пустующей дачи - Йенс Хольм

Я уже почти доехал до калитки дома Эрика, но вдруг решил проехаться по поселку и заодно взглянуть на тот рубленный из бревен дом. Интересно, что там делается?

Что меня побудило к этому, не помню. Возможно, де-то в моем подсознании отложились слова Эрика и Кати, что я помог вору забраться в дом. Хотя сам я в это не верил, но все же повернул на дорогу, ведущую к ой богатой даче. Лишь когда я проехал порядочное расстояние, до меня дошло, что мог бы спокойно оставить подаренные лавочником банки в саду Эрика: они были довольно тяжелые.

Вскоре я ехал по узкой дороге, на которой в высокой сырой траве были отчетливо видны следы, оставленные колесами автомашины. Зная, что сразу же за поворотом появится дом, крыши которого еще не было видно из-за густых елей, я слез с велосипеда и, положив го на траву, далее пошел пешком, по-прежнему держа банки под мышками.

Там все выглядело как и утром. Я хотел было уже повернуть обратно, как вдруг подумал, что должны же произойти хоть какие-то внешние перемены. Посмотрел на часы: без восьми минут девять. Значит, мужчина находился в доме уже около двух с половиной часов, а ставни все еще оставались закрытыми. Дым из трубы не поднимался. Не было вообще никаких признаков присутствия в доме живого существа. Черного автомобиля тоже видно не было.

Тут что-то не так. Ведь мужчина очень торопился успеть навести порядок в доме, пока не приедут гости. Получается, он меня обманул. Но для чего?

Я был уверен, что незнакомец ушел из дома. Ведь внутри, как я видел сам, при закрытых ставнях было темно. Может быть, Эрик и Катя все-таки правы?

Обойдя вокруг дома, я увидел, что окно, через которое я утром влез, все еще приоткрыто. Что же делать?

Если мужчина проник в дом с целью воровства, то вина в какой-то степени ложится и на меня. Следовательно, нужно найти настоящего владельца дома и сообщить ему о случившемся.

Немного поразмыслив, я положил консервные банки с ананасами на траву, подошел к водосточной трубе и полез по ней к окну. Под моей тяжестью она стала деформироваться. Видимо, больше лазить по ней нельзя, так как она наверняка вот-вот развалится. Но все обошлось благополучно, и вот я уже стоял в знакомой комнате.

На цыпочках подошел к двери. Почему так сделал, я и сам не знаю: ведь дом-то был пуст, все было тихо.

Я осторожно открыл дверь, выходящую на галерею, и несколько секунд постоял неподвижно, пока глаза не привыкли к темноте.

Первое, на что я обратил внимание, были две красные светящиеся полоски. Приглядевшись, я понял, что это электрокамин с двумя спиралями. Около него в кресле сидел мужчина спиной ко мне. На полу у кресла лежала газета. Мужчина спал. Его подбородок опустился на грудь, а когда я прислушался, то услышал ровное дыхание. Насколько я мог разобрать при скудном освещении, мужчина был средних лет, худощавый и почти совсем лысый. На столике рядом с ним лежало нечто, похожее на черную фуражку с лаковым козырьком. У кресла стоял торшер, но свет был выключен.

Тут я услышал, как открылась входная дверь. Мужчина в кресле сразу же проснулся, поднял голову и выпрямился. Затем протянул руку к торшеру и зажег лампу. На руках у него были черные перчатки.

Я пригнулся за балюстрадой галереи. Сквозь ее щели можно было продолжать наблюдение.

— Ну что, все прошло удачно? — спросил мужчина.

— Естественно, как и должно быть, — ответил вошедший.

Голос его показался мне знакомым. Да это же был толстяк с бородой, тот самый, которого я утром впустил в дом. Обеими руками он держал за плечи черноволосого мальчугана лет пяти-шести, который горько плакал и старался освободиться.

— Успокойся, малыш, — сказал человек, сидевший в кресле.

Но мальчик продолжал плакать и вырываться. Мне показалось, что плакал он не от страха, а от злости. Плач его каждую минуту мог перейти в рев.

— Ну, ну, малыш, — успокоительно произнес лысый. — С тобой ничего не случится… — И, потеряв, видимо, терпение, вдруг сорвался: — Да заткнись же ты, наконец, чудовище!

Это помогло. Мальчик перестал плакать, шмыгнул несколько раз носом и посмотрел на мужчину в кресле с интересом.

— Я хочу домой к маме, — сказал он. В его произношении слышался иностранный акцент. Вероятно, он был итальянцем или испанцем. Внешность его тоже говорила об этом. У него, как я уже отмечал, были черные волосы, и выглядел он как херувимчик. По всей видимости, он был очень избалован.

— Да, да, ты обязательно вернешься домой к маме, — пообещал толстяк.

— Но я хочу к ней сейчас же!

— Сейчас не получится, — ответил толстяк. — Потерпи немного.

— А почему не сейчас? — спросил малыш.

По его голосу было ясно, что он вот-вот опять разревется.

— Потому что сейчас нельзя, — пояснил лысый. Мальчик постоял молча, что-то обдумывая. Это объяснение было, видимо, для него достаточным.

— Ну хорошо, но тогда вы должны со мной поиграть, — заявил он, и это прозвучало как приказ.

Оба мужчины вопросительно посмотрели друг на Друга.

В этот момент за моей спиной скрипнула половица. Но услышал я это уже поздно. Я даже не успел повернуться, как меня сзади чем-то ударили по голове. В глазах моих потемнело.

5

Рассказ далее продолжил Эрик, сразу же заявивший, что изложение никогда не являлось его сильной стороной. Поэтому за ручку он брался редко, разве лишь чтобы написать школьное сочинение или что-то в этом роде. Хотя некоторые сочинения и казались ему вполне хорошими, учительницу убедить в этом было трудно. В связи с этим он заранее просил извинения за возможные ляпсусы, но обещал приложить все свое старание, чтобы их было как можно меньше.

Итак:

После, ухода Кима мы — Катя, Очкарик и я — продолжали разговаривать, ожидая его возвращения. Но он все не появлялся. Прошло полчаса, час, солнце спряталось, и опять начался дождь. Окна запотели, так как на улице было холодно, а в комнате тепло. Сквозь них ничего не стало видно. Тут мы услышали, как хлопнула садовая калитка. Я вскочил, так как подумал, что пришла Эвелин. Та девочка, которую мы встретили как-то по дороге, когда ехали сюда. Она очень красивая. Думаю, однако, что Ким уже рассказывал о ней, так что останавливаться на этом не буду. Раздался стук в дверь, я крикнул «Входите!». Когда дверь открылась, вместо Эвелин в комнату вошла фрекен Ларсен. Описывать эту барышню я не буду. Ким умеет делать это гораздо лучше.

Скажу лишь: если бы я оказался на необитаемом острове и мне был бы предоставлен выбор между нею и носорогом, я выбрал бы носорога. Конечно, управиться с разъяренным носорогом не так-то просто, но у меня был бы хоть небольшой, но шанс.

Я отшатнулся назад, пока не уперся в стенку, и остановился. Лихорадочно перебирал в уме, не натворил ли чего. Но ничего такого вспомнить не смог. Вот как воздействует фрекен Ларсен на всех, на кого только посмотрит — не только на меня одного. Вполне убежден в том, что если римскому папе однажды не повезет и она появится перед его очами, то у него обязательно возникнет вопрос: что это, Боже, я опять учинил?

Я попытался вжаться в стенку, что у меня, естественно, не получилось.

— Хм, добрый день, фрекен Ларсен, — произнес я, стараясь, чтобы в моем голосе прозвучали сердечные нотки.

— Добрый день, — ответила она. — Так вы, стало быть, опять собрались все вместе, как я вижу, и устроились совсем неплохо.

Не знаю, как это у нее получается, но даже такое безобидное замечание прозвучало как обвинение. Я сразу же почувствовал, что мы, собравшись вот так запросто, без всяких греховных мыслей, уже совершили какое-то противоправное деяние.

— Не хотите ли присесть? — любезно предложил я на правах хозяина.

— Нет, благодарю. Я сейчас же уйду. Хочу лишь сказать вам, что на соседней улице от своей матери убежал маленький мальчик. Она очень волнуется и ищет его повсюду. Вот я и подумала: ваша четверка может ей помочь. А где Ким?

— Он пошел к лавочнику: тот попросил его немного помочь, — ответила Катя. — Он должен скоро вернуться.

— А чей это мальчик? — спросил Очкарик.

— Его отец — секретарь боливийского посольства, — объяснила фрекен Ларсен. — Они живут в новой вилле с зеленой крышей. Ее построили прошлой осенью. Я этих людей не знаю. Просто его мать встретила меня на улице и спросила, не видела ли я ее малыша. Она опасается, что он мог убежать так далеко, что уже не найдет дорогу домой. Его отец поехал искать мальчика на машине.

Катя встала и принесла наши куртки.

— Мы попытаемся найти его, — сказала она. — А как его зовут?

— Не знаю, — ответила сестра полицейского. — Но вы можете спросить его мать. Ну а теперь мне надо домой.

— Ваш брат уже возвратился с рыбалки? — светским голосом спросил я, чувствуя громадное облегчение, что ее посещение прошло для нас безболезненно.