Кровь Марса - Александр Лидин

— Так ты пойдешь или как? — уставился на него в упор Монах.

— Сказал ведь, пойду, — буркнул Пятак. — Ты лучше пушки доставай. Арсенал проверить надо.

«Арсенал» — слишком громко сказано. На средних уровнях оружия всегда было маловато. Живущие выше могли его свободно купить, живущие на самом дне не мыслили без него жизни, а на средних уровнях Санта-Москоу царило подобие правопорядка. Хотя Монаху через того же Черныша в свое время удалось раздобыть один «бульдог», древний, как сам мир, и пару потертых пневматических стволов — точные копии легендарного «ТТ». Теперь же, повинуясь кивку Монаха, Персик отошел в угол, отогнул кусок жженого линолеума и, запустив руку под бетонную плиту, вытащил огромную коробку из-под банок тушенки. Там, под мачете и бейсбольными битами, лежал арсенал Монаха, завернутый в масляные тряпочки. Кроме того, там хранилась глушилка — вещь просто необходимая, а также еще парочка электронных гаджетов в виде универсальных отмычек и паспортов-пропусков.

— У нас есть еще два часа, но нужно поторопиться, — объявил Монах, запихивая себе за пояс «бульдог». Два других пистолета забрали Персик и Шкипер. При этом они сумели переругаться, хотя пистолеты, по мнению Пятака, были совершенно одинаковы. Самому же Пятаку, как всегда, досталась здоровенная бейсбольная бита. В его руке она походила на маленькую палочку. Он долго вертел ее в руках, примериваясь, словно впервые увидел.

Потом, как обычно бывало, перед выходом на дело все, кроме спящей Пингвинуты, опустились на колени и вознесли молитву Аллаху. Взывая о прощении и правильном руководстве, о помощи и защите. Пятак всегда придавал этому обряду большое значение, потому как в такие минуты он порой чувствовал свою причастность к чему-то высшему, великому. Особенно часто это происходило, когда он молился в мечети… А сейчас, произнося слова аята чисто механически, он думал совершенно о другом: например, о том, что для вознесения молитвы у Монаха слишком грязный пол, и еще о том, что купит, отхватив такой куш… Поэтому, когда Монах, закончив первым, начал подниматься с колен, Пятак последовал его примеру, хотя только-только дошел до середины надлежащего аята, для очистки совести прошептав:

— Астагфируллах [2 — Господь мой, прости меня (араб.).], астагфируллах, астагфируллах.

Бункер они покинули вчетвером. Роб остался с девочками. Мелкий, он был незаменим во время квартирных краж, но при грабежах — совершенно бесполезен.

Покинув жилище Монаха, Пятак вздохнул с облегчением. В тесных, закрытых помещениях он всегда чувствовал себя неудобно. Другое дело — улицы или туннели. Тут есть где развернуться, а для Пятака с его габаритами это главное. Несмотря на повсеместную грязь и запустение, Пятак, будь на то его воля, вообще бы в бункеры не лазил. На фиг ему оно нужно! А если, не дай бог, кто в бункере прихватит? Там ведь даже для удара не развернуться.

— Мы прямо, — кивнул Монах, — а вы, Пятак и Шкип, вдоль границы кубала. Не стоит, чтобы нас видели вместе перед делом. Встретимся на терминале.

— Согласен, — протянул Шкипер, и получилось это у него зловеще. А потом он повернулся к Пятаку. — Ну что, пошли?

Пятак кивнул. Монах был прав. Голокамер по улицам полным-полно, но какие из них работают, никто сказать не мог, однако лучше заранее подстраховаться.

От штабного бункера Пятак и Шкипер отправились наверх, Монах и Персик — вниз. Несколько маршей загаженной отбросами лестницы с дверями, ведущими в бункеры-квартиры, и они выбрались на крышу кубала в туннель 307-51. Большой туннель с широкими тротуарами, вдоль стен протянулись мелкие лавки, торгующие всяким барахлом, мимо которых брели одинокие прохожие. Пятак потряс головой. После полутемной лестницы туннель, залитый неоновым светом, слепил. Потом он еще раз скользнул взглядом вдоль гигантской бетонной трубы, по которой за защитной сеткой на огромной скорости неслись обтекаемые электромобили. Но здесь движение было не таким уж сильным. Это вам не радиальные и не терминалы.

Пока Пятак глазел по сторонам, Шкипер уже ушел довольно далеко. «Ну и походка у него, — усмехнулся Пятак, глянув вслед приятелю. — Шаг нервный, подпрыгивающий. Словно при каждом шаге кто-то его в задницу шилом колет». Наконец, закинув бейсбольную биту на плечо, Пятак поспешил за приятелем.

Вышагивая вдоль ярких витрин, Пятак то и дело бросал косые взгляды на всевозможные товары. Сколько соблазнительных вещей… Однако Пятака они ничуть не впечатляли. При его росте и объеме одежду ему приходилось шить на заказ, и походила она не на шикарные костюмы, выставленные в витринах. Там была одежда для полноценных нормов, а не для чудовищ вроде Пятака. И его снова начинал мучить вопрос: кто все это покупает? Многочисленные лавки и магазины по большей части пустовали, а редкие покупатели никак не могли обеспечить их существование. Персик утверждал, что это отмывочные, но Пятак сомневался. Во-первых, откуда об этом знать Персику, во-вторых, столько отмывочных в принципе существовать не могло, хотя, периодически прослушав по головещанию новости, он удивлялся, что где-то там, наверху, идет совершенно иная жизнь, совершенно отличная от полунищего существования известных ему кубалов. Пару раз он поднимался наверх, да и во время курсов социальной адаптации, между инъекция ми и вкачиванием обязательной учебной программы, их водили на экскурсии в верхние кубалы, и он даже видел прямой солнечный свет — непереносимо яркий, оставивший на коже несколько болезненных ожогов. И хоть Пятак обожал большие открытые пространства, он тогда так толком ничего и не увидел: ни бескрайних крыш верхних кубалов Санта-Москоу, ни бездонного неба, на котором слепящей лампой пылало солнце, ни легких облачков, которые гнал по синему простору беспощадный ветер. Нет, Пятак много раз видел все это, но только на картинках и по головещанию, но головещание — это одно, а реальность — совсем другое.

Проходя мимо витрины, подсвеченной таким образом, что идущим мимо нее по тротуару больше было видно свое отражение, чем спрятанный за стеклом товар, Пятак тормознул. Из витрины на него пялился гигант, словно надутый изнутри. Лицо — Гаргантюа и Пантагрюэль отдыхают! Пять подбородков, усеянных бородавками, губы, словно две огромные лепешки, нос — громадная расплывшаяся по лицу нашлепка, глазки, заплывшие в складках жира… Омерзительно. Хотя, с другой стороны, он не мут, и это радует. Если бы при рождении его признали мутом, то или сразу же прикончили — бывают такие муты, что жизнь им вообще противопоказана, — или по достижении десяти лет отправили бы вниз — на самое дно, в те места, где, по слухам, обитают каннибалы. Все кубалы ниже сотого этажа — трущобы, хотя, говорят, если долго идти по нижним кубалам в одну сторону, можно выйти к морю. Там, как на самом верху, светит солнце и, судя по общеобразовательной программе, еще водятся птицы…