Адаптация - Валерий Былинский

– Черт, да что им еще надо! Туфту гоним такую же, народ смотрит, с рекламы бабки рубятся. Какого им еще?

– Говорят, придумайте что-то, что отличало бы «Шапку» от других ток-шоу.

– Реальный минет в эфире устроить, что ли?

– Не знаю я, – вздыхает Шумаков, – в пять в офисе собрание, поговорим.

Пробки выдали лишний час свободы.

Высовываю из окна голову и смотрю в небо. Ужасно дрянное небо над Москвой. Вы когда-нибудь смотрели в небо над Москвой? Я вижу над собой желтовато-серую воздушную массу. Называется она – пустота. Там ничего нет. Безвоздушное пространство, в котором почему-то можно дышать. Сколько ни всматривайся, ни оглядывайся, ничего не увидишь. Совсем ничего. Ни ангелов, ни чертей, ни любви, ни ненависти. И только если заступаешь на вахту по производству чего угодно, хоть золота из дерьма, в этом пустом мешке проступают контуры каких-то городов, садов и оазисов. Включается, как в окошке телевизора, жизнь, которую считаешь своей.

Около шести в офисе телекомпании началось экстренное совещание. Шеф-редактор, Регина Павловна Павловская, сорокапятилетняя, помешанная на работе одинокая женщина, мрачно сопит в кресле, закрывшись очками. Гомик Шумаков, изысканно-прямой, элегантно курит, примостившись половиной изящной попки на краю компьютерного стола. Генка Тищик, мой бессменный режиссер, которого почти всегда хотят выгнать с работы, безмятежно раскачивается на одном из стульев и похоже, уже хлебнул пива. Администратор Даша – худая девчонка в голубых джинсах-клеш расхаживает по комнате. Генеральный продюсер Марина Рутгерт с идеальной фигурой стареющей манекенщицы, облаченная в мятые льняные штаны и майку от какого-то супернеизвестного дизайнера, курит, посматривая время от времени на часы. Я сижу верхом на стуле, тоже курю. Все ждут Красную Шапочку. Нашей продюсерше особенно тяжело ее ждать – ведь Шапочка была втиснута в передачу влиятельными лицами с канала, и хотя она всегда справлялась с функцией ведущей, Марина Рутгерт ненавидит ее за лень и глупость.

Красная Шапочка впархивает с опозданием минут на пятьдесят, смотрит с вымученной улыбкой:

– Ах, на Садовом такие пробки!

Вздохнув, достает ментоловую сигарету и щелкает зажигалкой.

Регина Павловна мрачно сопит. Шумаков докладывает обстановку. Надо что-то делать, иначе телекомпанию погонят с канала.

Регина возмущается: канал мудаки, наша «Шапочка» лучше пошлых «Окон» и «Стирок»!

Происходящее напоминает фильм про войну: совещание в Ставке, немцы у ворот Москвы. Но война ведь действительно началась!

Я беру слово:

– Чтобы поднять рейтинг, мы должны ввести на нашем ТВ новую моду.

– Какую моду, точнее?

– Уже все ведущие кутюрье мира срочно готовят выпуск коллекций, посвященных войне. (Я это только что придумал, но, как оказалось позже, был прав.) А у нас только чешутся. Представьте, начинается передача. Интерьер в студии: пустыня, песок. Музыка – арабская. Выходит в парандже и в шлепанцах ведущая. И тема: разногласия в российской семье. Она – за американцев, он – за Саддама Хусейна. Жили себе мирно лет пять, и вдруг – на тебе, семейная дрязга на военной почве. Я думаю, под это дело можно и из звезд кого-то притащить. Того же Борю Моисеева, например.

– Нет, нет, нет… – морщится Регина. – Моисеев – это пошло!

– Ну почему же! – загорается Шумаков. – А в пику Моисееву привести дьякона Андрея Кураева. Пусть схлестнутся.

– В этом что-то есть… – устало задумывается генеральный продюсер. Все, повернув головы, смотрят на Красную Шапочку: что скажет мега-звезда.

– Мне… нравится, – кусая губы, говорит Шапочка, закидывает ногу на ногу и бросает на меня задумчивый взгляд.

Речь помощника режиссера перед собравшейся массовкой:

– Эй, вы чего сюда пришли, сидеть с кислыми минами? Если что-то не нравится, можете уходить. Мы за что вам по триста рублей платим? Нет, ну вы поглядите, он еще и кривится! Все, свободен. Так, кресло освободилось, девушка в красной кофте, займите место. И вы, мужчина в клетчатой рубашке, поменяйтесь местами с дамой в сером… Да-да, вы! Массовка, все слушаем меня! Кто во время съемки не будет улыбаться, тому не заплатим! Всем улыбаться! У всех – бодрое, приподнятое настроение! Предупреждаю, камеры слежения фиксируют лицо каждого из сидящих в зале. Если не будете смеяться, когда хохочет ведущая или гость, удалим из зала во время перерыва и тоже не заплатим. Запомните: нет улыбки, яркого звенящего смеха в нужных местах – нет денег. И чтобы хлопали, когда ведущий начинает хлопать, ясно? И запомните, когда входят гости, мне нужны восторженные крики, захлебывающиеся от восторга голоса. Представьте, что на стадион выбегает ваша любимая футбольная команда. Или перед мальчиками раздевается Наоми Кэмпбел, а перед девочками, скажем, Николас Кейдж с Нагиевым. Можно наоборот, выбирайте по вкусу. Все понятно? Я спрашиваю, все понятно?! Так. Тишина в студии. Тиш… Черт, ну кто там не выключил мобильник! Все, тишина… Работаем!

Режиссерская отмашка. Камеры включены, софиты озаряют подиум, на котором появляется Красная Шапочка. Она изящно закутана в паранджу цвета хаки. На ногах – арабские шлепанцы.

– Уважаемые дамы и господа! – начинает Шапочка тонким голосом. – Сегодня, в эти тревожные часы, когда в вавилонской пустыне зарождается самум новой войны двадцать первого века, я, Красная Шапочка, всеми силами души слита с теми, кто сражается в далеких песках. Война обостряет наши чувства, вносит в наши эмоции необходимый жизни экстрим. Зародыш войны, считают психологи, присутствует в душе каждой божьей твари. И сегодня мы открываем новый цикл нашей развлекательно-познавательной передачи: «Война полов»!

Вопли в зале. Бурные аплодисменты. Влетают гости – не поступившие в этом году в «Щуку» парень и девушка из Калуги. Они будут изображать поссорившихся из-за войны в Ираке молодоженов и получат после записи по $50.

Текст, который изрекает Красная Шапочка, сочинил я. Сашка Дювель мне его припомнит. Пока идет шоу, я тихо пробираюсь из студии в коридор телекомпании.

После съемок захожу в кафе на Арбате. Заказал коньяк, салат с ананасом, нарезанный лимон в сахаре. Пью, курю, смотрю на улицу.

Мимо кафе идет женщина. На нее заглядываются встречные мужчины. Ей примерно лет тридцать. Довольно красива. Ее лицо и походка останутся, вероятно, на семейных фотографиях и на видеокадрах. Она вдыхает воздух. Ей хочется есть. Да, она бы поужинала вот здесь, в этом кафе, где сижу я.

Вероятно, она разведена. Точнее, рассталась с мужем, как и многие в ее возрасте, но никак не оформит свой шаг официально. В тот миг, когда она просто идет по улице, ей наверняка безразличен оргазм, клонирование человека и напавшие на Ирак американцы. Она не знает, зачем живет на Земле и не задумывается о том, погаснет ли солнце.

Женщина садится за столик – недалеко от меня. Кладет пальцы левой руки на колени. Затем достает из сумочки мобильный телефон. Нажимает кнопки, сосредоточенно глядя на телефонное табло. Листает эсэмэски, страницу за страницей. Минуту, другую, десятую – все листает. Проходящий официант все не рискует предложить ей заказ. Я выпил весь коньяк. Она все читает. Взахлеб, словно бестселлер.

Я заказал третий коньяк, выпил и собрался уходить. Бросил последний взгляд на зачарованную телефоном даму. Как же некрасивы становятся лица женщин, листающих в течение получаса эсэмэски в своих мобильниках.

Достаю телефон. Включаю световое табло. Может, кому-нибудь позвонить? На экране конверт – пришло сообщение. Нажимаю кнопку: нет, это не от человека. Появились шесть нарисованных божьих коровок. И подпись: «Это божьи коровки, которые приносят счастье. Пошли их шести самым близким друзьям. Если не пошлешь, никто не застрахует тебя в этом году от несчастья».

Я послал сообщение с коровками шести адресатам. Правда, фантазии придумать липовые номера телефонов хватило лишь на пятерых «близких друзей». Шестым я выбрал себя – авось в наше время ремейков как-нибудь прокатит.

Разговор о чуде

В пятницу я проснулся в три часа ночи. Тому, кто посмотрел бы в это время на меня со стороны, наверняка бы показалось, что я заболел и у меня начался жар. Но тот, кто действительно видел меня, конечно же, знал, в чем тут дело. Я встал, пошатнулся и едва снова не упал на кровать от начавшегося приступа одиночества. Одиночество ведь тоже болезнь, пора бы его уже занести в медицинские справочники наряду со СПИДом и свиным гриппом.

Коричнево-красным, слитым с полумраком существом, одиночество вошло в мою комнату, село в кресло и взмахом руки остановило время на часах. Было зябко, особенно мерзли ноги, и я плотно закрыл окно.

«Жизнь бессмысленна», – услышал я собственный суховатый голос, и мои мышцы и мозги сразу стало тошнить. Душа сжалась в комок. Я натянул спортивные брюки и стал ходить по полутемной комнате вперед-назад, подходил к окну, всматривался в смутно белеющую внизу землю. Почему земля белая, может быть сейчас, в середине апреля, пошел снег? Я представлял, как выпадаю из этой теплой комнаты, лечу в сумерках ледяного воздуха и врезаюсь притиснутыми к животу руками в мерзлую землю под окном. Шестой этаж – смерть не наверняка. А потом блевать стонами и ждать, когда тебя подберут.